— Откуда я, мать твою, знаю? — раздраженно пробурчал командир стражи, — думаешь я это каждому рассказываю? По-моему, это только мне и видно. Работа такая — смотреть за людьми. Скажи кому, что из города никто не уезжал, и никто не приезжал уже лет сто — так никто не поверит. Каждый вспомнит знакомого друга своего двоюродного брата, который уехал учиться в университет в Лондон, или, наоборот, вернулся из Европы. Я пытался найти хоть одного. Никого.
Вот ты, человек, который пришел со стороны — сразу увидел, что в городе с людьми что-то не так. Уж не знаю, как ты себе это вообразил — лесками там или еще как — это твоя голова поработала, но самое главное — чувства то не лгут. Я, живя тут, ощущаю, что дело нечисто, но никак не могу понять, что именно происходит. Чтобы увидеть темноту, надо зажечь свечу и посветить, желательно, откуда-то со стороны. Вот ты и есть такая свеча. Взгляд со стороны.
И внезапно Ам-Харис сменил тему:
— Кстати, я бы на твоем месте поостерегся бы. И меч бы все-таки нацепил.
Я поперхнулся кофе:
— Почему?
— Ты думаешь, тебя не заметили? Один я тут наблюдательный? Тот, кто людьми тут как марионетками вертит — он то тебя тоже увидел. Ты первый чужак, кто в его город зашел. Или в ее — я уж не знаю.
— Ну я как-то внимания к своей персоне не заметил пока.
— Это пока. Приглядываются, принюхиваются, ищут, как бы к тебе подгрести. Вечно так продолжаться не будет. А ты не того теста человек, из которого можно лепить что хочешь. У тебя стержень есть. Это я сразу заметил, как только ты рот вчера открыл. Если из тебя попробовать куклу вылепить, как из местных, так либо руки поранишь, либо тебя сломаешь.
— А ты сам то? Хочешь сказать, что у тебя — то стержня нет? Из тебя типа лепить можно?
— Я — другое дело. Я не вмешиваюсь. Смотрю что происходит, многое вижу, но не вмешиваюсь. И они знают, что я не вмешаюсь. Паритет. Они не лезут ко мне, я не лезу к ним. Я охраняю границу, через которую этой силе переходить нельзя, хотя она и не пытается. У нее и без нарушения закона куча способов своих целей достигать. А тебе парень, я советую держать ухо востро. Или вот что — давай к нам, в стражу. Сделаю своим замом. Это тебя точно защитит.
Ам-Харис вытащил свой странный меч и положил на стол.
— Всего-то и надо — коснуться меча, да старую клятву произнести. Раньше люди умом не очень богаты были, так что в клятве всего десять слов. Чтобы любой дуболом повторить мог. Там и учить-то нечего…
Он еще что-то говорил, а я пораженный, смотрел на меч. Когда он клал его на столешницу, какая-то игра света, какой-то блик на этой черной глянцевой поверхности показался мне странным. Я напряг зрение, и заметил еле видную темную блестящую ленту, исходящую от меча. Потом еще одну и еще…. Они проявлялись, словно изображение на белой фотобумаге, погруженной в проявитель. Чем больше я смотрел на них, тем отчетливее они становились. Я проследил за той струящейся, извивающейся лентой, что соединяла меч с грудью Ам-Хариса. Остальные ленты, с одной стороны совсем не похожие на натянутые прозрачные лески у марионеток-обывателей, но также теперь явно осязаемые уходили от меча сквозь стену в сторону помещений стражи. Я был уверен, что, пересчитав их, узнаю сколько именно человек в подчинении у Ам-Хариса. Точнее — сколько из них принимало присягу на этом мече.
Я поднял руку, и командир стражи замолчал.
Посмотрев ему в глаза, я медленно отрицательно помотал головой. Ам-Харис грустно опустил голову и помолчал несколько секунд.
— Ну ладно. Как знаешь. Если что случиться, знаешь, где меня искать. Чем смогу — всегда помогу, — он грузно поднялся из-за стола, с шелестом убрал меч в ножны и пошел к двери к внутреннему переходу в здание стражи. В какой-то момент, мне показалось, что на самом деле он не расстроен, так как ожидал именно такого моего ответа. Не хотел его, но ожидал.
После случая с мечом я однозначно улучшил свое необычное восприятие мира, так как начал различать теперь разные оттенки нитей. Помимо толстых и грубых лесок марионеток, как я их теперь называл, я видел еще радужные эфемерные струи между влюбленными, черные ленты, тянущиеся от стражей, светлые и воздушные волоски между родителями и детьми. Почти все были связаны с кем-то или чем-то, однако именно лески марионеток отличались особой неестественной грубой толщиной и примитивностью.
Разглядывая прохожих в районе здания стражей я вдруг чуть нос к носу не столкнулся с крылатой девушкой. Высокая, темноволосая и смуглая, с большими зелеными глазами хищной кошки, и с такими же кошачьими движениями, она создавала ощущение взрыва. Стремительность с какой она слетела со ступенек управления стражи, ее яркая внешность и феерический блеск крыльев за спиной, запах сандала, который витал вокруг нее и та непосредственность, с которой она перешла от удивления к вопросам: «О, ты и есть тот самый турист, о котором братец второй день говорит», — ошеломили меня настолько, что я секунд пять стоял и собирался с мыслями, чтобы вывить из себя хоть какой-то более-менее логически связанный ответ. За это время я заметил, что то, что я вначале принял за крылья, на самом деле являлось радужными обрывками тысяч нитей, которые шлейфом трепетали на ветру за ее спиной.
— А вы, наверное, Дана? Ваш брат рассказывал вчера про вас, — наконец собрался я с мыслями.
— Представляю, что он рассказал, — фыркнула она, смешно сморщив нос.
— Да что вы. Только хорошее…
— Как и мой брат, врете вы не очень, — рассмеялась она, и, внезапно взяв меня под руку, повела вниз по улице, — пойдемте я покажу вам наш город таким, каким вы его еще не видели.
Действительно, за это день я увидел город другими глазами. Отчасти виной этому были мои новоприобретенные необычные способности, но и Дана смогла раскрыть передо мной душу этого города. Мы не просто ходили по площадям и рассматривали старые и мертвые памятники, фонтаны и строения. Мы непрерывно общались с людьми. Со старыми лавочниками, привязанными не только лесками к небу, но и странным подобием серого хвостика к кассе своего магазина, с какими-то артистами, которые узнавали мою спутнику на улице и подходили поприветствовать, с просто прохожими. Мы лихо прогарцевали по какому-то светскому приему, где я был представлен главе города (толстый господин с толстенными канатами вместо лесок, также уходящими ввысь), и еще куче каких-то знатных персон. Затем мы заскочили в какой-то бар, еще более сомнительного вида, чем заведение стражников. Там я увидел еще один вид связей — подергивающегося и разрываемого толчками кучи нитей наркомана. Его дергали лески сверху, гнилого вида нити в сторону бара, а торчащие из тела в хаотичном виде какие-то коричневые отростки вообще не ясно что хотели от него. В результате — подёргивающаяся походка, судорожные взмахи руками, бегающий и резкий взгляд.
Этот день пролетел сумбурно, но запомнился надолго. Я расстался с Даной там же, где ее встретил, — у здания стражи. Она хотела зайти к Ам-Харису зачем-то, а я обессиленный поплелся домой.
Как я разделся и заснул, я уже не помнил.
Снилась мне темная, но молодая и прекрасная ведьма, которая катила по городу в черном кабриолете. Все лески сходились в ее руках, и она дергала за эти нити, наслаждаясь данной ей властью, и оглушительно хохотала. Потом ее взгляд уперся в меня, и я проснулся, вздрогнув от непонятного мне чувства.
День третий
С утра я решил было опять зайти к командиру стражи, чтобы развеять его опасения на предмет мнимой опасности, грозящей мне. Судя по вчерашней прогулке, я вполне вписался в этот город. Вдруг, по дороге, я ощутил, что город сегодня изменился. Если люди с естественными привязанностями реагировали на мое появление вполне обычно, то марионетки смотрели косо, старались перейти на другую сторону улицы, а некоторые даже заговорщицки шептались, неодобрительно поглядывая в мою сторону. Создавалось ощущение, что весь город знает обо мне нечто такое, чего я сам пока о себе еще не узнал. Чтобы понять, что же происходит, я решил сделать крюк, и пройти через наиболее многолюдную площадь, с кучей дорогих бутиков, чтобы посмотреть на реакцию не одиноких прохожих, а большой группы людей.
На площади я ощутил враждебность уже на более высоком уровне. Она не проявлялась физически — никто не толкал меня и даже не делал агрессивных жестов — наоборот, марионетки избегали меня, словно больного проказой. За одну ночь я вдруг стал персоной нон грата в этом странном городе. Даже обычные люди, не обремененные лесками, видя такое поведение толпы, невольно начинали его копировать.
Но, как я понял позже, когда наткнулся на объявление об «общественном суде над аморальными особами», такая ненависть коснулась не меня одного. Если чужака марионетки старались избегать, то над своей, местной, собирались отыграться на полную катушку.
Под объявлением о суде была размещена фотография Даны, лихо опрокидывающей стопку в баре, и обнимающей меня второй рукой.
Этот город казался мне вовсе не таким пуританским, чтобы за подобную прогулку одинокой женщины с незнакомым мужчиной следовала бы подобная резкая реакцию. Дело было в чем-то другом. И тут я вспомнил еще раз предостережение Ам-Хариса. Не имея инструментов ударить по мне, город нанес удар по Дане. Просто потому, что страж был недоступен, а после него Дана — наиболее близкий здесь для меня человек. Она просто подвернулась под руку. Я буду следующим, а сейчас пока эти таинственные враждебные силы устроили тренировку.
Я побежал к зданию стражи…
— Что я могу сделать? — с одной стороны яростно, но с другой стороны как-то обреченно развел руками командир стражи, — Закон не нарушен. Общество имеет право выносить порицание тем, кто вызывает раздражение горожан. Максимум, что они могут сделать — это вынести публичный выговор, или изгнать из города. Второе — вряд ли.
Поверь — я очень хочу ей помочь, но я не знаю, как. Разогнать городское собрание? Потому что оно не одобряет поведение моей родственницы? Какой я после этого страж?