– Вокализация посредством электромагнитной вентиляции! – воскликнул доктор Кэмпбелл с блаженной интонацией пьяной школьницы. Выражение на лице его немедленно изменилось. – Мистер Лабрадор, выбросьте ИИ, пока…
Мак произнес:
– Бен, успокой неавторизованные персонажи, – не зная, способен ли Бен превратить электромагнитную энергию в оружие нападения.
Распоряжение подтверждаю, Макбет Тумс. Прими аварийную безопасную позу Assume crash position.
Высасыватель Душ
Перспектива заработать дырку в спине не особенно беспокоила Дреда до тех пор, пока Мак не обратился к ИИ. Младший из братьев Тумс отнюдь не попусту проводил лучшие зимы своей жизни в Храме Горного Леопарда. И в тот самый миг, когда Бен проговорил «подтверждаю», он уткнулся носом в колени и бросился на пол. Грохнул револьвер Уэйлена. Дреда тряхануло так, словно он взялся за оголенный провод, волосы его стали дыбом. Лабрадор взвыл. Лампочки погасли, кабина погрузилась во тьму. Заскрежетали шестерни, застонал металл, краулер перевернулся, пассажиры попадали с мест, и Дред обо что-то ударился головой.
Он парил в глубоком, беззвездном пространстве. Где-то вдали, с ужасающей скоростью приближаясь к нему, мерцал и маячил жуткий багровый свет. Неблагозвучным и пронзительным хором гудели рога и флейты. Из пустоты выплыла огромная, не связанная ни с чем ладонь и потрепала его по щеке.
– Ты жив? – поинтересовался Мак.
– Жив. – Дред смотрел вверх, мимо плеча брата на кружок дневного света и небесную синеву, прошитую лентами веток.
Сумрак помешал обоим точно определить участь своих врагов. От Лабрадора несло горелым мясом, тело его рассыпалось тлеющими угольками. Мак ударил Уэйлена в шею и либо убил его, либо лишил сознания. Он видел, как доктор Кэмпбелл рванулся вверх, к свету и предположительно растворился в лесу. Водитель Том напоролся на рукоятку переключения передач, лицо его превратилось в желе после удара о приборную панель.
Мальчики вылезли из разбитого купола в передней части машины, остановились в тени поврежденного краулера и попытались отдышаться. Оба оказались ранеными и контужеными. Дред подозревал, что заработал трещину в одном или двух ребрах. Вполне благополучный исход – с учетом всех обстоятельств.
Мак достал Бена из кармана куртки и опустил на поросший мхом камень. После аварии он провел несколько полных тревоги мгновений, нашаривая в темноте кристалл ИИ.
– Бен?
Здесь, Макбет Тумс.
– Недавно ты упоминал повреждение, нанесенное твоей памяти. Ты сказал, что все, связанное с летным регистратором Нэнси и банком памяти, было повреждено и ты претерпел амнезию.
Полное уничтожение архива и серьезное повреждение памяти, локализованное в области информации о полете NCY-93. Правильно.
– Бен, ты являешься кристаллом X-типа и в таковом качестве был подвергнут ускоренному биохимическому процессу вызревания. Справедливо ли мое предположение о том, что твои поврежденные системы будут регенерировать?
ИИ ответил не сразу, но, наконец, сказал: Да. Поврежденные сектора восстановятся через шесть часов. Могу ли я предположить…
Мак ударил по Бену незаметно зажатым в руке камнем. Он молотил по кристаллу, пока от него не осталась мелкая пыль, которую он смахнул рукавом на землю, после чего посмотрел на Дреда.
– Едва ли деду нужно видеть то, что Бен сохранил в своей памяти.
– Фигня это, брат. А не поздновато ли тебе превращаться в альтруиста?
– Мне четырнадцать с половиной. Впереди у меня еще достаточно времени.
– Серьезно. Ты не начал жалеть меня, а?
– Нет. Лучше поговорим о том, что делать с Нэнси.
Дред вздохнул.
– Это не так просто, однако при известном везении мы можем оказаться на стартовой площадке до запуска. Можно ослабить плитку теплозащитного покрытия или там поменять местами X с Y в системе управления полетом. И бабах! Нэнси не выйдет на орбиту, потеряет мощность или свалится в гравитационный колодец Юпитера… да что угодно. И никакого тебе межпространственного перехода и контакта с инопланетянами.
Мак раскурил сигарету.
– Или, возможно, именно наше вмешательство отправит Нэнси во тьму. Жаль, что Артур больше не может рассказать нам, какой именно сюжет предпочтителен.
– Ага, а мне жаль, что ты бросил две любимые машины папы. Надо бы вернуть, хотя бы ту или другую.
– Пошли, можем обсудить за полным бокалом.
– Внемлите ему. – И братья, потрепанные, усталые, обняв друг друга за плечи, поковыляли к дому.
После того как мальчишки отправились восвояси, но не сразу, из машины выбрался и Уэйлен. Левая рука его болталась, он потерял шляпу. Наткнувшись на ствол сосны, он немедленно потерял сознание. Впрочем, донесшийся из кокпита шум оживил его. Водителю неведомым образом удалось сползти с пронзившей его рукоятки. Он повалился на землю как тряпичная кукла. После чего встал, являя дыры в своем залитом засохшей кровью комбинезоне, и поправил свое лицо, большими пальцами придав костям и сухожилиям новое положение, добившись неплохого результата. Через час-другой все следы повреждения исчезнут.
– Привет. – Он припал к лежащему Уэйлену, прежде чем тот успел шевельнуться, вывалил наружу язык и слизнул глаза бывшего морского пехотинца. Следующий его поцелуй запечатал уста Уэйлена, а резкий и глубокий вдох вобрал все, что стоило сохранить.
После приличествующей паузы он перебрался к поросшему мхом валуну, на котором мальчишки расправились с ИИ. Потерев тонкие деликатные ладони, он зажужжал. Вокруг, мягко ударяя в лесную подстилку, составленную из иголок и листьев, посыпались мертвые птицы. Осколок обсидианового кристалла вылетел из кустов и сам собой опустился на его ладонь. – O, отец мой, все это для того, чтобы твой сын мог связаться с домом. – Он посмотрел на неровный осколок, бросил его в рот, захрустел и проглотил.
Наконец Том выпрямился.
– Доктор Кэмпбелл? Подождите меня! – И направился в сторону, противоположную той, в которую удалились мальчики. Походка его выровнялась, шаг удлинился. Он насвистывал странную и отвратительную для слуха мелодию. И время от времени, взявшись за стволик, одним прыжком огибал небольшие деревца и прищелкивал каблуками.
Азатот суть происхождение всех вещей. Подобно пауку, засевшему в середине своей паутины, Демон Султан восседает на черном троне посреди водоворота первозданного хаоса, посреди спирали, разбегающейся от его трона в обратном вращении великого вихря черных вод.
Спираль приводит во вращение кольцо уродливых и бесформенных богов, за спинами которых колышутся перепончатые крылья… нагие, они никогда не прекращают свою пляску вокруг престола под монотонные звуки тростниковой флейты. В танце эти гиганты перемещаются по небесам неторопливыми и неловкими, тяжелыми шагами, безумные, слепые и немые. Некоторые говорят, что эти иные боги, не являющиеся богами людей, сами производят музыку для своего танца, однако другие утверждают, что звучит именно флейта, причем флейта, зажатая в чудовищной лапе Азатота, Владыки Всего.
Флейта эта производит звуки музыки, бесконечно сложной и разнообразной, мелодия ее никогда не повторяется, но звучит в вечной новизне и неповторимости. Ноты флейты Азатота достигают самых дальних концов мириадов вселенных, ибо пропорции ее и высота звуков формируют и поддерживают пропорции всех существующих вещей и предметов. И если музыка замолкнет хотя бы на единое мгновение, все творение погрузится в море смятения. Из хаоса восстает музыка, и музыка придает ему порядок и форму. Без нее торжествует хаос.
Тайна сего Древнего, произнесенная шепотом в глубоких подземельях древними созданиями, что закопались в них, свернулись клубком и уснули, гласит, что Азатот – бог-идиот, слепой и глухой, неспособный произнести слово, нагой, пускающий слюни… растрепанные волосы его слиплись от собственной грязи. У него нет цели, нет плана, нет направления – одна лишь неизреченная нужда испускать эту песню, рожденную бесконечным сном наяву.
Песня эта извечно фальшива, ибо говорят, что флейта Азатота давно растрескалась и не может издать чистую и нефальшивую ноту. Никто не знает, почему треснула флейта, однако рассказывают, что, когда Азатот произвел первую ноту творения, она обладала такой мощью, что заставила треснуть тростниковый инструмент, и все последующие ноты казались несовершенными.
И все зло, что творится во всех мириадах миров и миров в них, рождено этой трещиной флейты, испускающей музыку творения. Все твари и всякое творение несовершенны, пусть несовершенство это настолько невелико, что его почти невозможно заметить. В каждом бриллианте присутствует свой дефект, в каждом цветке сидит свой червяк, в каждом человеке присутствует его доля тьмы.
Азатота описывали как великана, наделенного внушительным чревом и пухлыми конечностями. Однако таково лишь подобие его подлинной формы, которую не способен постичь ни один человеческий разум. Он является искрой в изначальном семени, отделившем свет от тьмы, и низшие воды хаоса от упорядоченной цикличной пляски небес. Он поддерживает жизненную силу во всех живых созданиях во всех мирах.
Особым образом с Азатотом связан Древний по имени Ньярлатотеп, являющийся вестником других богов – всего лишь проявлений слепого флейтиста. И если Азатот бесконечно творит, не думая и не заботясь о благополучии своих созданий, Ньярлатотеп критически рассматривает песнь Азатота и по своей воле уничтожает произведенный последним порядок. Во власти Ньярлатотепа сдержанность и ограничение. Ему не дано творить, и по этой причине он сразу завидует Азатоту и ненавидит его, имеющего власть, простирающуюся за пределы его понимания и способностей.
Азатот не обращает внимания на Ньярлатотепа и на его капризные суждения, снова превращающие порядок в хаос. Что для него исчезновение какой-то части его песни, если ноты могучей рекой льются из его растрескавшейся флейты, заполняя все миры гармонией и пропорцией? Отдаленнейшие уголки пространства возведены его ритмами, и вечность служит мелодией его песни.