– Рады присутствовать, – солгал я. – И каким образом вы, друзья, наткнулись на это место?
Козел фыркнул.
– Оно принадлежит мне. Мой дедушка купил эту землю после того, как закрылся рудник. Он искал некоторого уединения для своей семьи. И, как видите, семейство это выросло. – Он обвел рукой окрестности, словно приглашая нас впитать зрелище глазами. Что мы и сделали. Тут опять грохнул оркестр.
– Мы приглашаем всех, – проговорил он, поглядев через плечо на усердствовавшего барабанщика. Но мне по вкусу ваше, ребята, представление. Поэтому вы и здесь. Начнем через пятнадцать минут. Приготовьтесь.
Сделав пару шагов в сторону, он повернулся и указал на обрубок моей руки.
– Насчет зомби хорошо придумали.
Через пятнадцать минут мы уже стояли на арене, готовые к представлению. И могу честно сказать вам, я ни разу в жизни не был настолько испуган.
Оркестр все еще играл, однако теперь объектом преставления стали мы, и большая часть собравшейся шайки перебралась к сооруженному на скорую руку корралю. Подгнившие деревянные щиты в буквальном смысле слова были связаны шнурками и веревками. Мало-мальски приличный бык прошел бы насквозь эту ограду и затоптал всех нас. Однако этих быков невозможно было назвать приличными. На самом деле это были самые грустные животные, которых мне доводилось видеть, лет на десять пережившие самую лучшую пору своей жизни, если таковая у них была.
Наездников не было, во всяком случае настоящих. Их роль по очереди исполняли Сыновья Дагона. Толпа, собравшаяся вокруг самодельной арены, поощряла их. Ругательствами, воплями, выстрелами в воздух. Сомневаюсь в том, чтобы у кого-то из них имелось разрешение на ношение оружия. Мне, тем временем, приходилось уклоняться не столько от быков, сколько от брошенных бутылок.
Воздух наполняла мерзкая энергия, жажда крови. Толпа колыхалась, готовая хлынуть на нас. Крики из обыкновенного шума превратились в рев, покрывавший все прочие звуки. Нас окружала толпа язычников, рабов чрева, каким-то образом погруженная в самый темный век человечества. Один из самых пьяных перепрыгнул через забор и бросился к быку, еще боровшемуся с очередным наездником. Бедное животное пришло в ужас.
А они все ездили и ездили на быках, пока, наконец, утомление не заставило меня перегнуться пополам, опереть руки о колени.
Веселье закончилось столь же внезапно, как и началось. На одном из быков в тот вечер проехались, наверное, человек десять. Бока животного покрывал пот, рот наполняла пена, из глотки вылетали звуки, непохожие на природные. Тут все и произошло. Огромный зверь в последний раз изо всех сил взбрыкнул задними ногами, а потом повалился на бок. Я сразу понял, что животное мертво, что оно, возможно, умерло, еще не прикоснувшись к земле. Где-то глубоко под нами что-то прогрохотало.
Вечернее веселье выдохлось. Настроение переменилось. Сыновья по одному разошлись. Оркестрик умолк, запаковал свое оборудование и был таков. Наступила полная темнота, и только холодные звезды светили нам. К нам подошел Козел, странным образом помрачневший. Он отсчитал каждому из нас на сотню больше, чем было оговорено.
– Вы поработали хорошо, – проговорил он, искоса глянув на мой обрубок. – Да вот ночь подкачала. Жаль, что так вышло. – Он затянулся дымком сигареты и кашлянул. – Пистон и ребята отвезут вас обратно. Однако им еще надо прибраться здесь, так что придется подождать. Даже не знаю, что они сделают с этим дерьмом. – Он кивнул в сторону мертвого быка, на шкуре которого начали собираться мухи. – Сожгут, наверно. – С этими словами он тоже исчез.
Скоро мы остались втроем. Сэм и Джейк привалились к гнилому забору и молча угрюмо ковыряли землю. У меня также не было праздника на душе, однако скулить на эту тему было бесполезно.
– Надо найти Пистона, – предложил я.
Они промолчали, и я не стал утруждать себя попыткой разговорить их. И просто направился по прежней главной улице. После того как с улицы исчезли оркестрик, байки и огни сцены, стало темно так, как бывает темно только в самой глуши, где даже огни далекого города не могут нарушить полноту ночи. Иными словами, стало темно, как в глухом аду, и даже когда мое зрение приспособилось к темноте, я мог только различить очертания домов. Добавим сюда неестественную тишину, и я честно признаю, что был несколько взволнован. И даже больше чем несколько.
Из одного из зданий донесся смех. Ударил луч света, и, следуя за ним, кто-то выкатился на улицу. Наверно, меня заметили или услышали, потому что в следующий момент фонарик повернулся ко мне. Прозвучал смешок.
Тонто.
– Клоун, – пробурчал он, сливая звуки по пьяни, или под кайфом, или от того и другого сразу. – Клоун-зомби. Ты мне нравишься.
За его спиной тьма сгустилась в крупное пятно – Пистон. Я ожидал, что за ним последует Боров. Не ожидал я другого – что он будет кого-то нести. Оба они присоединились к Тонто, и я замер на месте, немедленно осознав, насколько скверно складываются мои дела. Тонто что-то сказал, однако я не разобрал его слов. Все трое уставились на меня. Взвизгнула женщина. Боров ударил ее по лицу и велел заткнуться. Мне показалось, что я увидел, как из ее носа хлынула кровь.
– Идешь с нами, клоун? – буркнул Пистон.
– А куда? – спросил я по возможности естественным голосом, делая несколько шагов следом за ними.
Пистон поднял руку и указал на стену утеса, замыкавшего дорогу, на лоскут черной ночи, еще более темный, чем все остальное. Прежде скалу закрывала сцена, теперь ее не было. Они шли к пятну, которое могло быть только жерлом шахты, породившей городок и убившей его. И я сказал первое, что пришло мне в голову:
– Удачной случки.
Каждому мужчине – и каждой женщине, кстати, – выпадает такой момент, когда приходится решать, кто они и кем намереваются быть. Решать, на чем стоять, чтобы иметь далее возможность терпеть себя. Настал мой момент. Трое мужчин и тщетно сопротивлявшаяся женщина исчезли во тьме жерла. Что случится дальше, мне было известно. Они изнасилуют ее, и не по разу. А потом убьют. И ничто им не помешает. Никто не найдет труп, никто даже не станет искать ее в этой шахте. И на тот случай, если вы станете считать меня героем, добавлю, что, разделавшись с ней, они убьют и меня – за то, что стал свидетелем того, что видеть мне было не положено. И потому я принял единственное возможное в такой ситуации решение: последовал за ними внутрь шахты.
Я не успел четко сформулировать план действий, однако совершенно ясно было одно – я не видел совсем ни хрена. К счастью, шедшие впереди меня три осла были столь же хорошо экипированы, сколь и пьяны, и я мог следовать за качающимися лучами их фонарей. И я хромал следом за ними, надеясь на то, что под руку попадет кирка, лопата или просто камень, которым можно воспользоваться в качестве оружия. В противном случае я не знал, что делать, когда поравняюсь с ними. И когда это произошло – без упомянутой кирки, лопаты или хренова камня в руках, – я просто заговорил.
– Итак, – проговорил я, надеясь оповестить эту публику о своем присутствии, не испугав и не получив пулю или удар ножа, – что это мы делаем здесь, ребята?
Пистон повернулся ко мне, и я впервые увидел лицо девушки. Она плакала, что неудивительно. Однако я не был готов к боли, наполнявшей эти залитые слезами глаза, ни к выражению самой отчаянной надежды, обращенной исключительно ко мне.
– Ты верующий? – задал мне Пистон самый неожиданный и нелепый вопрос во всей моей жизни. Из всего, что произошло со мной в ту ночь, этот вопрос потряс меня более всего.
– Ага, – ответил я. – Примерно так.
– Примерно.
– Ага.
– Ну, это мы еще посмотрим, можно ли сделать из тебя верующего. Когда ты увидишь то, что нам придется тебе показать, вера тебе не понадобится. – Он указал на стенку штольни. – Видишь это?
И я увидел. Рваное отверстие, достаточно большое, чтобы в него мог пройти, а точнее, протиснуться, хотя и не без труда, мужчина. Очевидно, это была не отводка от главной штольни и не проделанный по какой-то необходимости ход. Нетрудно было предположить, что здесь занимались взрывными работами, когда стенка сама собой обрушилась. Выпуская нечто наружу. Я попытался вспомнить все, что рассказывали об этом месте, и понять, какую долю правды могут содержать местные легенды.
– Пошли, – сказал Пистон. – Нам нужно что-то показать тебе.
– Ага, – подхватил Тонто. – Что-то показать тебе. – И опять расхохотался этим дурацким смешком, исчезая за Боровом и девушкой. Пистон все еще пристально смотрел на меня, и даже во мраке штольни я смог прочитать его взгляд. Он был пьян, но все же не настолько, чтобы не задумываться над тем, по вкусу ему или нет мое присутствие. Возможно, он думал над тем, стоит ли ему убить меня прямо сейчас и на этом месте, не знаю. Однако он повернулся и скользнул в проем, я последовал за ним.
И там, за этой трещиной, увидел нечто такое, чего не мог вообразить ни в бурные юные дни, ни в самые запойные годы. Я попал не в новую штольню, не в неизвестную людям каверну или пещеру. Передо мной оказался зал: огромная палата со сводчатым потолком, поддерживаемым массивными колоннами. Помещение, созданное человеком. Оставалось только надеяться на то, что подземелье это создали человеческие руки. Ничего подобного я не видел. Зал этот превосходил величием большие храмы Карнака и Луксора, самые экстравагантные сооружения греков и римлян казались рядом с ним смешными.
Зал был освещен каким-то непонятным светом, по всей видимости, исходившим от плотного ковра неестественного тумана, ползшего по каменному полу. И трое этих пьяных убийц вдруг перестали казаться мне такими страшными, даже на малую йоту сравнимыми с тем, что таилось в этом подземелье, что соорудило его, и с тем, что сотворило оно с теми, кто обнаружил его.
– Где это мы? – прошептал я, обращаясь во тьму, словно в ней присутствовал некто, способный дать ответ.
Зловещая троица и их пленница направились по аркаде, заключенной между двух величественных колоннад, и я против желания последовал за ними. Бежат