Но эоны продолжали сменять друг друга, и со звезд в наш мир спустились другие чуждые ему расы, затеявшие войну со Старцами за власть над Землей. Они сражались с Ктулху и его отпрысками, с Ми-Го и с великой расой Йита. Опустошения, производимые в этих сражениях, были настолько великими, что значительная часть поверхности мира стала непригодной для жизни. Войны эти постепенно заставили Старцев оставить поверхность суши и вернуться в свои прежние города, расположенные в глубинах моря, и численность их сократилась.
Самой ужасной из этих войн стало восстание их собственных рабов, шогготов, которые за прошедшие века обрели разум и избавились от контроля Старцев над их собственной психикой. Шогготы стремились перебить своих господ и таким образом освободиться. Старцы сокрушили шогготов, воспользовавшись ужасающим оружием, которое нанесло Земле колоссальный ущерб. После этого они отступили в свой последний великий наземный город, расположенный на дальнем юге, и обитали там в мире до пришествия бесконечной зимы, укрывшей этот город одеялом ледника.
Говорят, что последние из Старцев могли спастись из заледеневшего города и скрыться в пещерах под тамошними горами, где, возможно, обитают и по сей день. Города их разрушены, никого из них более не видели глаза человека, хотя слепой Теон и другие люди видели их во снах. Если остатки их погибшей цивилизации до сих пор сохранились, то только в безлюдных местах нашего мира, куда не смеет ступить человек, или же в ледяных пустынях у полюсов, где нет ничего, кроме снега и льда.
Я видела, как умирает светРэйчел Кейн
Рэйчел Кейн (род. 27 апреля 1962 г.) – американская писательница. Псевдоним Роксаны Лонгстрит Конрад, выступающей в жанрах научной фантастики, фэнтези, детектива, осторосюжетки и хоррора. Также публикует медиапроизводные романов под псевдонимом Жюли Форчун. С 1976 до 1980 года училась в средней школе Сокорро, Эль-Пасо, затем с 1980 по 1985 год – в Техасском техническом университете, Лаббок. В настоящее время совмещает занятия литературой с работой директора по корпоративным коммуникациям в одной из крупных международных компаний. Роксана и ее муж, художник Р. Кэт Конрад, живут в Арлингтоне, штат Техас. Дома они держат игуан Папая и Дарвина, малийского шипохвоста О'Мэлли и леопардовую черепаху Шелли. По собственным словам писательницы, она «также страстная любительница кино, ТВ-голик и предпочитает добрый крепкий „Гиннесс“ дрянному американскому пиву». Рэйчел Кейн – бывший профессиональный музыкант. Ей довелось играть с такими известными американскими композиторами и музыкантами, как Генри Манчини, Питер Неро и Джон Уильямс.
Романы и рассказы писательницы публикуются с 1990 года.
Можно приспособиться ко всему, какой бы гнетущей ни была ситуация. Например, к работе в учреждении, где содержат страдающих болезнью Альцгеймера; поначалу бывает тяжело смотреть, как они бросаются к тебе с дикой паникой на лице, не умея выразить в словах тьму, что воет в их головах. Слушать, как они умоляют тебя спасти их от этой засасывающей в себя темноты.
Однако к этому привыкаешь. Увы. Привыкнуть можно к чему угодно.
В тот момент, когда я познакомилась с самой новой обитательницей приюта для престарелых «Тенистая роща», меня только что сделали дипломированной старшей сестрой по уходу за пожилыми – так вещала моя платежная ведомость, предоставлявшая мне двадцать милейших баксов за час. Я тогда была относительным новичком в службе ухода за стариками, но в основном все было не так уж плохо. То есть, конечно, на этой работе надо иметь крепкий желудок: приходится иметь дело со всякой грязью, если вы понимаете, о чем речь, однако телесные выделения никогда не смущали меня. Испражнения, кровь, моча, блевотина… конечно, любить тут нечего, однако некоторые из моих коллег не могли преодолеть отвращения. И потому я в срочном порядке частенько являлась на место происшествия с ведром и тряпкой, после всего прекрасно выполняла грязную работу. Коллеги во время перерывов в порядке компенсации наделяли меня за это лишней печенькой или еще чем-нибудь подобным.
Труднее давались мне лица наших пациентов – то есть, простите, жильцов. Пустые, обмякшие и тем не менее в какой-то степени живые лица, еще старавшиеся выкарабкаться из той ямы, в которую они провалились внутри своих черепов. Человеческое тело – материал прочный, и подчас оно просто не знает, как выйти из игры, когда партия уже проиграна. Я всегда старалась обходиться со стариками помягче, даже с теми из них, кто сорвался с катушек и взял неправильное направление в сторону криков, плевков, укусов, щипков и так далее. Разбираться с такими выходило за пределы моих полномочий. На подобные случаи существовала – ставлю кавычки – «особая процедура». Ну а мне лично досталась разве что пара пощечин или ударов, один раз от крошечной леди, еще вчера казавшейся милейшей и хрупкой старушкой.
Понимаете ли, они изменялись. Все они изменялись – в конечном счете. Но никто и никогда не возвращался назад, все спускались во тьму долгой и неспешной тропой.
Я работала уже седьмой месяц, когда в жизнь мою заявилась судьба. Ну, заявилась будет не совсем правильно, точнее, однажды днем, в дождь, ее привезли из Госпиталя Св. Григория, и я видела, как ее катили по коридору в комнату номер 422. Я сразу подумала: с этой дамой легко не будет. Пожилая леди, которую провезли мимо меня, была прикована к постели, и хуже того, она смотрела куда-то вдаль, в пространство, отделенное от нас тысячей ярдов, тем мертвым, отрешенным взглядом, который бывает у находящихся на заключительной стадии Альцгеймера… если в этой седой голове еще обитала хозяйка, она сидела во тьме, молчаливая и одинокая. Такие лучше драчливых, но не намного. За этой требовался особый уход, чтобы не развились пролежни, и к тому же лекарства она явно потребляла горстями.
Слава богу, не в мое крыло, подумала я как раз перед тем, когда Крис, старший медбрат, высунул голову из своего кабинета и поманил меня к себе. Он разбирал лекарства, справлялся в карточках, раскладывал по номерам комнат и, не отрываясь от дела, указал острым подбородком в сторону каталки, взявшей курс на комнату номер 422.
– Это твоя, – сказал он. Крис – точнее Кристоф – говорил с сочным и мягким ямайским акцентом, всегда напоминавшим мне о залитых солнцем морских берегах, далеких от унылого старого Аркхэма, штат Массачусетс, где находится наш приют для престарелых. – Родственники просили, чтобы ее отдали именно тебе.
Наша часть штата всегда кажется мрачной, затянутой облаками, дождливой, более того, ей удается казаться унылой и выдохшейся даже в солнечные дни; так что небольшую фантазию о Ямайке и пляже вредной не назовешь. Кристоф, мужчина рослый и широкоплечий, обладал также самой идеальной и гладкой кожей, какую я видела у мужчин. На плече его белыми чернилами была нанесена татуировка, по слухам изображавшая вудуистский символ, однако я решила, что, скорее всего, знак этот был выбран из каталога в каком-нибудь Бостоне, и ни сам Крис, ни татуировщик на самом деле не представляли, что именно он означает.
Тем не менее, благодаря его обаянию, теплому обращению и симпатичной внешности, многие из сестер, особенно происходящие с Карибских берегов, относились к Кристофу с особой симпатией.
– Подожди, что такое? – Его слова, наконец, дошли до меня звоном медного колокола. – Я… как это? Это же не мое крыло!
– По особому запросу, – проговорил он, наделяя меня широкой веселой улыбкой. – Твоя слава ширится, Роза.
– Не по моей вине. – Каким-то образом, хотя я делала только свою работу и ничего более, блогер-рекламщик сделал из меня знахарку, чудесным образом исцеляющую самых тяжелых маразматиков. Во всяком случае, тот несчастный старик еще не успел по-настоящему пасть жертвой Альцгеймера, он был просто никому не нужен. С другой стороны, половина того, что было сказано в этом посте, представляла собой откровенную ерунду. – Только, пожалуйста, не надо лепить из меня рекламную святую.
– Случаи исцеления повысят наши акции.
– Вот задница.
Он пожал плечами.
– Она – твоя пациентка, Санта-Роза.
Я отмахнулась от него, он перекрестился, и мы расстались друзьями, как я надеялась. На самом деле я не была расстроена. Новая пациентка – жиличка – особых дополнительных хлопот не обещала. Если я смогу уговорить Кристофа разрешить мне проводить с ней больше времени, то, возможно, сумею избавиться хотя бы от части экстренных вызовов на зачистку дерьма, обыкновенно выпадавших на мою долю. Проводить время в чистой обстановке пусть и в обществе полумертвой особы все же более приятно.
Потом мне нравилась эта моя способность делать мрачные дни их жизни чуть более красочными, даже если сами они могли видеть только силуэты и тени. Разве не здорово было сказать это посреди всех прочих товарок, жаловавшихся на работу, на скудную плату, на необходимость поднимать тяжести, однако все это было мне безразлично, потому что я делала и более трудные вещи. Чистить биотуалет не приходилось? Так вот, я выполняла дела посложнее.
Забежав в дирекцию, я прихватила Приветственный дар, представлявший собой разновидность шутки благодаря своему содержанию; в любом случае дар составляли мыло, салфетки, плед и тому подобное, вещи, которые забыли приготовить им родственники, если таковые имелись. Подарок комплектовался в желтой веселенькой плетеной корзинке, куда добавлялись диабетические конфеты и памперсы для взрослых. Я отнесла подарок к комнате 422, где работники «Скорой помощи», доставившей ее к нам, заканчивали процесс перенесения дамы с каталки на небольшую медицинскую кровать, на которой ей было суждено окончить свои дни. Один из них передал мне сопроводительные документы, и я просмотрела их.
– Аканта Портер. Гмм. Знакомое имя. Я могла знать ее?
Фельдшер, который помоложе, пожал плечами, но старший, примерно тридцатилетний, ответил: