– А в этот раз ты предлагаешь сбросить мою жену со скалы?
– Если у тебя есть такое желание, сынок, ты имеешь на это право.
– У меня пока нет такого желания, мама.
– Твоя жена не могла произвести на свет жирафика почти три года. Боги плодородия, Боги Манго, не любят её. Если бы в «Матери и детёныше» Рафаэллу не облепляли облепихой с утра до ночи, если бы её не накачивали выжимкой парнокопытника плодовитого, если бы не кактусоукалывание и не удавогипноз, если бы не доктор Поясохвост, если бы всё было естественно – у неё бы не получилось дать жизнь жирафику. И тогда её можно было бы сбросить со скалы просто по закону саванны, даже без твоего разрешения, чтобы ты взял себе новую нормальную жену.
– Но у неё получилось. И мы благодарны доктору Поясохвосту за нашего дорогого жирафика.
– Вот уж действительно – дорогого. И где тот жирафик? – прищурилась Рафаэлла-мать. – Будем ещё три года ждать и отдадим ещё три миллиона кокош, пока она родит нового? Или усыновим геренука и станем посмешищем всей саванны? Тебе нужен наследник, сын.
– У меня есть наследник! И я его отыщу! – Раф отчаянно топнул копытом и чуть не растоптал выкатившегося из-за дерева доктора Поясохвоста – тот чудом успел сделать вираж в последний момент. – Простите, доктор! Я рад вас видеть.
– Ффаимно, Фаф. А фы, Фафаэлла-мафь, фефофольны моими фуфлугами? – Поясохвост сделал круг вокруг Изысканных.
– Извольте вынуть хвост изо рта, доктор, и говорить членораздельно, – поморщилась Рафаэлла.
Поясохвост выплюнул хвост изо рта и из шипастого колеса превратился в обычную шипастую ящерицу.
– Вы недовольны моими услугами, Рафаэлла-мать? – повторил он внятно. – Я опечален. Мне казалось, Изысканные выше того, чтобы считать каждую кокошу. Но, если угодно, за этот визит я ничего не возьму. Так, символически только: пару сотен кокош. У меня просто шипы отваливаются от сочувствия к вашей супруге, – доктор Поясохвост повернулся к Рафу. – У неё синдром пустой колыбели. Она страдает. Её нужно беречь.
Глава 13, в которой ищут плюсы
– Во всём можно найти какие-то плюсы, – с сомнением сказал Барсук Старший антилопе Илопе, захлёбывавшейся рыданиями в углу камеры уже несколько часов подряд, с тех пор, как вомбат Батяня объявил им приговор.
– Р-р-разговорчики запр-р-рещены! – рыкнул приставленный к ним гиеновидный охранник. Его круглые растопыренные уши и два острых клыка в тупоносой чёрной пасти то появлялись, то меркли по ту сторону решётки в рваных вспышках полуперегоревших тюремных светляков.
Барсук Старший облизнул пересохшие губы. В животе громко урчало. Не поили и не кормили с вечера. Экономия и зверская логика: зачем на них тратить продукты и воду, если путь их лежит на линию горизонта? Пусть их кормят земляникой и мёдом, пусть их поят дождём и берёзовым соком Небесные Медведи в другой, лучшей жизни.
Барсук Старший откашлялся и обратился к гиеновидному:
– Вы уверены, что хотите, чтобы она и дальше рыдала и выла, до самого заката? Или предпочитаете, чтобы мы вели спокойную беседу?
– Я пр-р-редпочитаю, чтобы вы оба заткнулись! – огрызнулся охранник.
Антилопа Илопа истерически захохотала и зашлась в очередном приступе рыданий со стонами и подблеиваниями.
– Такого варианта, к сожалению, нет, – не без злорадства сказал Барсук. – Соглашайтесь на мирную беседу.
– Хорошо, валяй. – Гиеновидный равнодушно почесал правой задней лапой переднее левое ухо.
– Давай мы с тобой поиграем в игру, Илопа? – Барсук Старший осторожно погладил Илопу по трясущемуся крупу. – По очереди будем называть плюсы нашего положения. Чур, я начинаю. – Барсук отметил, что рыдания Илопы стали чуть тише. – Наша темница располагается глубоко под землёй, а потому в ней прохладно, в то время как наверху жарко. Теперь давай ты, Илопа.
– Давай лучше играть в минусы-ы-ы-ы! – истерично взвыла антилопа. – Сегодня на закате нас отдадут на растерзание гиеновидным собакам! И мы умрём!
– Хорошо, я буду называть плюсы, а ты называй минусы, – согласился Барсук. Ему было, в сущности, всё равно, хотелось просто отвлечь Илопу. – Даже если нас сегодня казнят – что ж, я прожил хорошую жизнь, я раскрыл тысячу зверских преступлений, и у меня есть двое прекрасных детей.
– Да, тебе-то хорошо, ты старый и толстый, а я слишком молода и прекрасна, чтоб умира-а-а-ать!
– Принимается. Моя очередь. У меня здесь двое верных друзей, Барсукот и Гриф Стервятник. Я уверен, они попробуют меня вызволить. – Он взглянул на Илопу и спохватился: – И тебя заодно.
– У меня никого не-е-е-ет! Меня никто не станет спаса-а-ать! Я всю жизнь была придворной антилопой, служила Изысканным – и вот она, благода-а-арность!
– Даже если нас не спасут, мы пойдём на казнь вместе, – сказал Барсук.
– Это плюс или минус? – всхлипнула антилопа.
– Я не знаю, – устало сказал Барсук Старший.
– Тогда будет минус. Давай, придумывай плюс. – Антилопа почти успокоилась, её увлекла игра.
Гиеновидный пёс задремал, привалившись к решётке и прикрыв глаза круглыми развесистыми ушами, чтобы не мешало мигание светляков.
Барсук Старший открыл было рот – но вдруг понял, что плюсы практически кончились. Остались сплошные минусы: заточение, голод, жажда, тоска по дому, истеричная антилопа, смертная казнь и вечная спячка. Барсук Старший всегда играл в плюсы в трудных жизненных ситуациях. Игра в плюсы не просто повышала настроение – она показывала, где выход. Словно он, Барсук Старший, оказывался в огромной норе-лабиринте со множеством сомнительных поворотов, но над теми, которые следовало предпочесть, чтобы найти путь домой, какой-то добрый зверь чертил когтем две поперечные линии – плюс. Даже в самой безвыходной ситуации ищи плюсы. Не один, так другой даст тебе подсказку, как вернуться назад.
Но теперь плюсы кончились, он перебрал их все, кроме одного, и ни один из них не делал его положение менее безвыходным. И тот единственный плюс, что он ещё не назвал, тоже вряд ли что-то изменит. Но что ещё остаётся пленённому Барсуку Полиции, кроме как назвать этот плюс?
– Если нас всё равно казнят, ты можешь рассказать мне правду, Илопа.
– Какую правду? – вскинулась антилопа и уставилась в темноту тюремного коридора такими испуганными глазами, точно там затаился хищник.
– Правду про мамбу. Про поезд «Чёрная стрела», который был неисправен. Дело ведь не в том, что ты не заметила поломку, не так ли, Илопа? Тебя подкупили, чтобы мы сюда не доехали? Тебе заплатили львы?
– Львы ничего мне не заплатили, – прошептала антилопа, продолжая таращиться в темноту.
– Значит, они тебе угрожали? Львы тебе угрожали?
– Львы – кровожадные негодяи, – произнесла антилопа Илопа. – Мало кто в Редколесье может сравниться с ними в жестокости…
Глава 14, в которой царь диктует условия
Палаточный военный лагерь – Львиный Стан – раскинулся всего в двух километрах от резиденции Изысканных. Условная, неофициальная граница между территориями жирафов и львов проходила по руслу полувысохшего ручья Манго-Бонго. Официальной границы не было: ведь и жирафы, и львы претендовали на абсолютную власть в Дальнем Редколесье. Такое близкое соседство никому не доставляло удовольствия, однако удалиться от источника воды дальше чем на километр ни одна из сторон была не готова. В засушливое время года только верблюды и самоубийцы могли уйти от воды.
Всё это знал Гриф Стервятник. Знал – но не говорил Барсукоту, а шёл и молча рассасывал в клюве кусь-кусь «Сила грифа». Потому что Барсукот назвал его лысым павлином, который ковыряется в козявках.
Барсукот тоже рысил молча. Ему, конечно, хотелось спросить, каковы шансы, что львы прикончат их, даже не выслушав, и зажарят на вертеле, и от их тушек к небу поднимутся два дрожащих столбика дыма с восхитительным запахом палёной дичи, и присоединятся к тем ароматным столбикам, что льются в небо над Львным Станом сейчас.
Когда они почти вплотную подошли к ручью Манго-Бонго, когда на кряжистом дереве, которое ручей обтекал с двух сторон, делясь на два рукава, стала видна каждая засохшая ветка, когда на том берегу можно было уже разглядеть не только походные палатки и костры, но и обитателей палаток, в основном львиц с детёнышами, и даже отдельные ингредиенты будущего ужина для всего прайда – тушки ланей и сурикатов готовились на открытом огне, в котелках же варился диетический мясной супчик для львят, – только тогда Гриф Стервятник прервал молчание.
– На случай, если мы станем одним из пунктов меню, я хотел бы принести извинения за нанесённое тебе оскорбление, – церемонно сообщил он. – Я вовсе не считаю тебя мутантом с раздвоением личности. Твой вид – барсукот, он очень редкий, состоит фактически из тебя одного, но это очень достойный вид.
– Ты тоже прости меня, Гриф, – охотно отозвался Барсукот. – Ты замечательный эксперт во всех областях, и перья твои скоро уже отрастут, и ты абсолютно не похож на павлина. Я обидел тебя сгоряча.
– Стой, кто идёт? – Охранная горилла, дремавшая у ручья, оглушительно свистнула и метнулась к Барсукам Полиции. Из Львиного Стана немедленно порысили к ручью две крупные львицы.
– Мы – Барсуки Полиции Дальнего Леса, – сказал Барсукот.
– Не знаю никакого Дальнего Леса, – гаркнула горилла. – Не знаю никаких барсуков. Я вижу перед собой кота и грифа. Котов львы не едят, поэтому просто проваливай, а птица уже ощипана, то есть это полуфабрикат. Птицу мы возьмём на бульон, да, Лайла?
– Не уверена, что львятам понравится. – Львица Лайла обнюхала Грифа. – Но на всякий случай можно сварить. Или, может быть, Братан его съест сырым. Он любит мясо пожёстче.
– Мав рим, адеен ым, – стараясь не дрожать клювом, сказал Гриф Стервятник. – Мы переговорщики. Мы пришли от Изысканных. Хотим обсудить передачу львам власти в саванне.
Львица Лайла ещё раз обнюхала Грифа, затем Барсукота и задумчиво склонила голову набок, размышляя.
– Все важные решения принимает наш Царь зверей, – наконец сказала она. – Следуйте за мной. Я провожу вас к нему.