– Хорошо. – Раф слегка остыл, пятна на шее и на спине стали нормального шоколадного цвета. – Будем считать, что это их последнее желание перед казнью, и по традиции Дальнего Редколесья я его исполняю.
– О, ты так добр, справедлив и благороден, мой милый. – Рафаэлла склонила перед мужем изящную шею. – Да наполнятся кровью заклятых врагов следы твоих прекрасных копыт.
Гриф Стервятник, бледный и покрытый гусиной кожей, но сосредоточенный и действующий чётко по протоколу, окунул перо в гранатовый сок (в Дальнем Лесу он использовал бы для экспертизы чернику) и тщательно обмазал им подошву копыта спящей жирафаматери. Не теряя ни секунды, чтобы сок не успел подсохнуть, он приложил копыто Рафаэллы Старшей к чистому фи́говому листу. Получившийся отпечаток сравнил с печатью на письмах к Илопе и Китоглаву. Диаметр и форма копыта, рисунок подошвы – всё было идентично настолько, что не могло остаться сомнений даже у дилетантов.
Стервятник прокомментировал результат экспертизы:
– Как видите, копыто её.
– Почему я не удивлена? – спокойно сказала Рафаэлла Младшая.
– Не верю! – Раф собирался топнуть копытом, но передумал. – Не может быть. Вы всё врёте. Моя мама – светлый и честный зверь.
– Твоя мама никогда меня не любила, – холодно заметила Рафаэлла. – И нашего детёныша тоже. Она хотела быть единственной жирафаматерью Редколесья. Она мечтала сбросить меня со скалы!
– Так ты это знала?
– Я что, по-твоему, дура?
– Ну… – Раф замялся. – Как бы то ни было, мать не могла похитить нашего сына.
«Замечательно. Уже мать, а не мамочка и не мама», – отметила про себя Рафаэлла.
– Дорогой, я знаю, как сильно ты любишь мать. Но ведь речь о нашем первенце, Раф! О нашем детёныше! Умоляю, прикажи выкопать Барсука! Разреши Барсукам Полиции вести следствие дальше. У меня есть чувство, что они на верном пути. – Она прижала копыта к груди. – Сердце матери не ошибается никогда!
Жираф Раф ссутулился, погрузившись в мучительные раздумья.
– Хорошо, – решил он после долгой паузы. – Я не верю в её виновность, но и Барсук, похоже, действительно не шпионил на своего дружка льва. Полагаю, его действительно стоит выкопать и дать этой троице шанс продолжить следствие и во всём разобраться. И Илопу нельзя казнить, раз она считала, что выполняет приказ хозяйки.
«Как ты мудр, когда тебе в ухо не жужжит мамочка!» – подумала Рафаэлла, но вслух сказала только первые три слова.
– Откопать осуждённых Барсука и антилопу Илопу! – распорядился жираф.
– Так точно, откопать осуждённых! – гаркнул Батяня. – Только это, даже если они вдруг ещё живы, мы их убьём лопатами-то: мы ж их не видим…
– Отставить убить лопатой! – с досадой скомандовал Раф. – Сурикаты! Откапывайте осуждённых! За это я вас, так и быть, отпущу.
– А фрукты дадите? – пискнул было сурикат-заводила, но товарищи быстро заткнули ему рот своими хвостами.
– Мы благодарим Изысканного Жирафа за милосердие! – воскликнули они хором и ринулись откапывать осуждённых.
Первой показалась антилопа. Она хватала ртом воздух, таращила глаза и тяжело, со свистом, дышала.
– Ты уволена, антилопа Илопа, – сообщил Раф.
Илопа выбралась из своей неслучившейся могилы и, шатаясь, поцокала в сторону далёких, населённых козлами гор. Порванные чулки для самых стройных копыт волочились за ней в пыли.
Барсука Старшего откопали, когда Илопа скрылась за поворотом. Он не двигался и, судя по всему, не дышал.
– Доктора! Доктора! – завопил Барсукот, а потом прыгнул в яму к неподвижному Барсуку и заплакал, как беспризорный котёнок, которого подбросили в лес в картонной коробке.
Глава 21, в которой много слов и кофейных ягод
Когда ты Слон Связи, всё должно быть предельно просто. Ты принимаешь от жителей Дальнего Редколесья сообщения из трёх слов – и трубишь их на максимальной громкости, транслируя приграничным квакшам. Либо ты принимаешь от квакш сообщения из трёх слов – и трубишь их жителям Редколесья. Ты не задумываешься, почему больше трёх слов в сообщении быть не должно. Ты просто знаешь, что таково правило бесперебойной и качественной связи в саванне. Ты просто знаешь, что больше трёх слов – это искажения, помехи, низкая скорость и разрывы в информационной цепи.
Когда ты Слон Связи, ты соблюдаешь простые правила, но все остальные – нет. Особенно квакши – им плевать на простые правила, они квакают как хотят. И то, что должно было быть элементарным, становится крайне сложным и требует максимальной отдачи и высочайшего интеллекта.
Когда ты Слон Связи, ты постоянно анализируешь информацию. Твоя задача – выбрать из потока пустопорожней и бессмысленной болтовни, из многокваканья, многоблеянья и многочириканья, три самых главных и исчерпывающих слова, самую суть.
И ты выслушиваешь сообщение от Суперквагента Суперквакши для Барсукваков Полиции, передаваемое на невыносимо высоких и для тебя, и для квакш частотах: «Что за дурацкие соквабщения, Барсуквак?! Что квачит “Жэ хотят казнить Бэ”? Жуки хотят казнить бабочку? Жадные хотят казнить бедных? Я требую отчётов по протокваку! А что касается квак-царя зверей, оставьте его в покваке, пусть он будет в плену! Это его проблема, не наша!»
Когда ты Слон Связи, у тебя после таких сообщений ноет затылок и хобот, но ты производишь анализ, и выделяешь три главных слова, и трубишь их на всю саванну: «Идиоты, оставьте Царя!»
И ты выслушиваешь ещё одно сообщение, от Кварбары для Барсуквата: «Я взяла в Зверкваке наквак “Шиш квам”! К твоему возвракваканью у нас будет наквакана норка! И на квакадьбу ещё немного наквакается. Дорогой, я бы хотела какой-нибудь суперквак из Дальнего Редквалесья! Тебе ведь не квакно? Или экватический квак! Наверняквак там много экватических кваков!» Ты выбираешь из всей этой легкомысленной ерунды только самое главное, только лишь смысл, который, скорее всего, недоступен автору сообщения, но ты Слон, ты аналитик и знаешь жизнь, и ты знаешь, что такое кредит, и ты знаешь, что такое неверность, и ты трубишь адресату три слова: «Шиш тебе норка!»
Когда ты Слон Связи, работа твоя хоть и изредка, но тебя всё же радует. Это случается, когда сообщения передают опытные, старые пользователи, местные жители. Их лаконичные, чёткие сообщения их трёх слов – как музыкальные фразы, как идеальные, внутренне стройные математические формулы, в них есть и логика, и гармония. Вот, например, сообщение от старика каракала Ала для Барсукота: «Не подходи Каралине». Коротко и понятно. Тут и угроза, и уверенность, и превосходство, и пренебрежение к адресату: Ал выделил место для целой частицы «не», он не унизился до экономии, до суетливого, мелкотравчатого сокращения до одной буквы, чтобы втиснуть другую. Здесь «не» имеет значение: не подходи к моей дочери, она не для тебя, ты ей не подходишь, ты её недостоин.
И это правда. Какой-то драный северный кот не смеет даже мечтать о дикой кошке саванны, не то что к ней приближаться. А этот, видите ли, мечтает. Когда ты Слон Связи, ты не должен выносить суждений об отправителях и адресатах, но иногда не можешь сдержаться…
При других обстоятельствах Барсукот наверняка принялся бы линять от изумления, раздражения, беспокойства и злости, услышав трубный голос Слона, разносившего на всю саванну адресованные лично ему сообщения:
– Идиоты, оставьте Царя! Шиш тебе норка! Не подходи Каралине!
Но сейчас всё это не имело значения. Он держал безвольную, холодную лапу неподвижного Барсука Старшего и ждал вердикта врача. Гриф Стервятник нервно мерил площадь шагами.
– Он впал в зимнюю спячку, – сказал доктор Поясохвост, закончив осмотр.
– То есть… как это? – вытаращился Барсукот. – Какая зимняя спячка? Его зарыли в Африке в горячий песок!
– Его зарыли – и он впал в глубочайшую спячку, практически в анабиоз. И правильно сделал. Потому что все процессы в организме замедлились, а потребность в кислороде снизилась.
– И сколько он теперь, с вашего позволения, будет спать? Всю зиму? – уточнил Гриф Стервятник.
– Если его не трогать, то, вероятно, всю зиму, – кивнул доктор Поясохвост. – Но, если хотите, я могу его вывести из этого состояния инъекцией из выжимки ягод кофе.
– Хотим! – хором воскликнули Барсукот и Стервятник.
– А моя мама, моя дорогая жирафамама? – вмешался Раф. – Она тоже впала в зимнюю спячку?
– Отнюдь. Ваша дорогая жирафамама демонстрирует все симптомы зверя, укушенного мухами цеце, в её крови я обнаружил высокую концентрацию именно этого вида снотворного. – Поясохвост взял в рот кончик собственного хвоста и прокатился вокруг жирафы. – Однако нигде на её теле мне не удалось увидеть самих укусов, что, конечно же, удивительно.
– Это потому, коллега, что она приняла цеце перорально, то есть через пасть, – сказал Гриф Стервятник.
– Боги Манго! Она наглоталась мух? Неужели она хотела наложить на себя копыта? Концентрация цеце такова, что одной мухой тут явно не обошлось.
– Моя мама в опасности? – забеспокоился Раф.
– Нет, угрозы для жизни нет. Она всё-таки проглотила не такое количество мух, которое могло бы её убить…
– Она вообще не принимала мух, – возразил Гриф. – Она съела москита, который напился крови экс-царя зверей, находящегося в плену у львиного прайда и погружённого в цеце-кому.
– Неужели? – изумился Поясохвост. – В таком случае его здоровью и жизни я вижу прямую угрозу. Как полицейские, вы, конечно же, собираетесь что-то предпринять и освободить пленника?
– Дело в том, что… мы получили приказ с самого верха… – забормотал Гриф.
– Организовать операцию по освобождению заложника? – подсказал доктор.
– Нет. Оставить льва в плену, – грустно возразил Барсукот.
– Но… как врач… я не понимаю…
– Мы тоже не понимаем, коллега, – кивнул Стервятник.
– А вот я понимаю, – сказал жираф Раф. – Хорошо, что ваша начальница Супермышь такая разумная, интеллект очень редко развит у самок. Вы приехали сюда искать жирафика Рафика. Отвлекаться на каких-то там спящих львов – значит попросту тратить время.