Сам я стал как дикий ветер,
К ней навстречу поскакал.
Молоко кобыл в долине
Вместе с нею я лакал
И шептал ей: «Каралина,
Каралина, каракал».
К тихим водам Манго-Бонго
Вместе с нею выходил.
Мягким ложем и шезлонгом
Стал нам спящий крокодил.
И забыл я о невесте —
Скромной самке барсука.
Дикой кошке Редколесья
Отдал сердце на века…
А…
– Что «а»? – уточнила Каралина, когда поняла, что Барсукот не собирается продолжать.
– А дальше я ещё не придумал. И вообще, что будет дальше, зависит от тебя, Лина.
Она задумалась.
– Я не готова дать тебе ответ прямо сейчас.
– Чего-то такого я и ожидал, – понурился Барсукот.
– А крокодил? – спросила вдруг Каралина.
– Что крокодил?
– Ну, он не становился нам никаким там шезлонгом и ложем!
– Это художественный образ, – с гордостью объяснил Барсукот. – Ты наелась?
– Да.
– Тогда ответишь на мой вопрос?
– Я же сказала, мне нужно время, я не готова, я вообще свободная, дикая…
– Я про другой вопрос. Почему твой отец каракал Ал поклялся отомстить Рафаэлле Старшей? Ты сказала, что ответишь, когда будешь сыта.
– Хорошо. – Она села, отряхнулась и как-то вся собралась, будто на случай прыжка. – Я говорила тебе, что отец воспитывал меня скорее как сына, чем как дочь?
– Ну… намекала.
– Это потому, что сына он потерял. Мы с братом были из одного помёта. Отец любил его больше, чем меня. Возлагал на него надежды. А потом… Мы с братом играли в саванне, мы были совсем котята, и мы случайно оказались на пути бегущего стада жирафов. Они бежали от львов. И Рафаэлла – тогда ещё не старая – раздавила его копытом. Затоптала. Она могла его обежать, но ей было всё равно – она просто выбрала самый короткий путь. Я успела отскочить – а он нет. Отец похоронил его в скалах. И поклялся, что отомстит. «Детёныш за детёныша» – так он сказал. Жираф Раф тогда уже был подростком. Отец хотел отнять у жирафов именно малыша. Он изучил резиденцию вдоль и поперёк, он подобрал отмычки ко всем дверям. Он долго ждал, когда у жирафов появится маленький детёныш. И он дождался.
– Но, получается… это всё-таки он? – У Барсукота похолодел нос. – Что он сделал с Рафиком?
– Это не он. Отец ничего с ним не сделал. В тот вечер он вернулся в скалы очень подавленным и сказал, что не смог. На следующий день его всё-таки поймали и посадили в темницу. Но мы его вытащили. С тех пор он в бегах. Но папа не виноват.
– Почему он не смог?
– А почему ты не смог задушить и съесть мышь-песчанку? Отец ничего не стал объяснять, но я думаю, причина именно в этом. Он столько лет вынашивал план этой мести – а потом посмотрел жирафику прямо в глаза.
– Мне нужно встретиться с Алом. Если он действительно не виновен, я помогу снять с него обвинения. Не хочет же он весь остаток жизни прятаться по кустам.
– Он прячется не в кустах, – фыркнула Каралина, но глаза её были серьёзны. – Ты правда ему поможешь?
– Если он не виновен.
– Он не виновен. Я постараюсь уговорить его с тобой встретиться. На нейтральной территории.
Глава 24, в которой наши тушки – не игрушки
– В смысле – вот? – Барбара оглядела поросший жухлой травой и затянутый корочкой ноябрьского инея луг.
Крот и Дятел старательно вбивали по периметру луга колышки. Сычи-банкиры и Выхухоль с начальственным видом прохаживались туда-сюда.
– Ух, вот ваша будущая нора! – Сыч Уг простёр крыло и широким жестом обвёл участок.
– Но это не нора. Это луг. А я взяла кредит на нору.
– Ух, я же сказал: «будущая». Эта территория отныне принадлежит вам, и вы можете вырыть норку по своему вкусу. Если вы не хотите это делать самостоятельно, к вашим услугам замечательная бригада: Дятел, Крот, Электрический Скат и их бригадир Выхухоль. У вас ещё остались шиши, чтобы оплатить их услуги.
– Но я не собиралась нанимать бригаду. Оставшиеся шиши я хотела потратить на свадьбу и путешествие!
– Вы даже не представляете, хозяйка, какую уютную, это самое, мы сделаем норку. Ни в какое путешествие не захочется. Только давайте сразу, это самое, всё решим. Вы детёнышей рожать будете? Вам сколько детских, эт самое, рыть? За ваши шиши мы хоть сто пророем, рожайте каждый сезон!
– Вообще, такие разговоры – грубое вторжение в личное пространство молодой барсучихи, – послышалось вдруг прямо из-под земли.
– Сыч тебя дери! – Выхухоль вздрогнул и отскочил в сторону. – Это что ещё там?
– Не что, а кто. – Мышь Психолог вылезла из дырки в земле и деловито отряхнула деловой костюм мышиного цвета.
– А вы что, эт самое, тоже будете проживать с барсуками? – не растерялся Выхухоль. – У вас детки есть или ещё не родили? На вас сколько детских прорыть?
– Я здесь жить не буду, но такой вопрос недопустим в любом случае. Как я сказала, это вторжение в личное пространство…
– Да бросьте вы, эт самое, ну какое пространство! Мы ж ещё ничего не прорыли. И как мы можем вторгаться в то, что сами же роем?
– Можно вас на минуточку в сторонку? – Мышь Психолог повернулась к Барбаре, сочтя за благо проигнорировать бригадира. – Это по делу о подброшенном яйце.
– Ух, не надо в сторонку! Дело о подброшенном яйце – это наше дело, ух-ух! – хором заявили сычи.
– Это тайна следствия, – устало сказала Барбара.
– Так я не понял, эт самое, сколько детских мы роем? Как планируете плодиться? Тёплый пол стелем? Травяную подстилку, листовую, кору или лапник?
– Пойдёмте в участок, Мышь. Здесь нам поговорить не дадут. – Барбара развернулась и пошла прочь.
– Что за звери, эт самое, развелись! – Выхухоль проводил барсучиху и Мышь Психолога неприязненным взглядом. – Вообще не думают, эт самое, о потомстве.
– В отличие от всех предыдущих случаев подкладывания яиц, на этот раз рецидивистка Мадам Куку упорно отрицает вину. – Мышь Психолог одёрнула деловой костюм и отряхнула с него несуществующую пылинку. – Мадам Куку утверждает, что она стала эг-фри и больше вообще не несётся.
– Чем она стала? – переспросила Барбара. – Я знаю только личишки фри, это жареные личинки со шкварками.
– Кукушка – не несушка! – прокричала Мадам Куку, истерично порхавшая под потолком.
– Эг-фри – значит «свободная от яиц», – пояснила Психолог. – Подозреваемая всерьёз считает, что данное яйцо, – Мышь кивнула на крапчатое яйцо в корзинке, – не её. Либо так и есть, либо я вынуждена констатировать у Мадам Куку тяжёлое расстройство птичности.
– Кладка – это гадко! – взвизгнула Мадам Куку. – Наши тушки – не игрушки!
– Мне придётся вас отпустить, Мадам Куку, – разочарованно произнесла Барбара. – Вы не признаёте свою вину, а свидетелей на этот раз нет. Но вы должны дать мне подписку о невылете. Подпишите вот здесь.
– Моя тушка – не игрушка! Я вольная птица! Вообще, мне пора! Туда, где гора! – Так и не подписав документ, Мадам Куку вылетела вон из участка, оглашая Дальний Лес дикими лозунгами.
– Я догоню её и проведу с ней сеанс мышепсихотерапии, – засуетилась Мышь. – Мы не можем отпустить её в таком состоянии.
Когда всё стихло, Барбара подобрала с пола лягушку, положила свой тёплый хвост на крапчатое яйцо и передала по ква-каунту обращение в Дом цыплёнка с просьбой принять беспризорное яйцо неустановленной птицы.
Ответ пришёл на удивление быстро, хотя обычно переговоры с Домом цыплёнка занимали несколько дней.
– Мы никвак не сможем у вас приквакать бесприквакное яйцо в связи с эпиквакией птичьего гриппа. Квакайтесь к нам снова после вылупления и квакцинации птеквакца.
Барбара тяжело вздохнула и поправила свой хвост, согревающий чужое яйцо. Значит, сегодня опять никакого бара «Сучок» и музыки в стиле плеск-треск.
– Сообщение по ква-каунту для Барсукота, – сказала она лягушке. – Барсукот, без тебя так грустно. Я в нашем полицейском участке. Высиживаю подкинутое яйцо и думаю о тебе. Ужасно скучаю. Возвращайся скорее.
Она выпустила лягушку.
– Барсуквак, без тебя так квакно!.. – Лягушка поскакала к выходу из участка. – Я в нашем поликвакном укваке! – подхватила её товарка и понесла сообщение вниз по лесной тропинке. – Выквакиваю подкваканное яйцо и квакаю о тебе!.. – отчиталась третья лягушка откуда-то со стороны Охоток. – Уквакно скуквакаю!.. – докатилось едва слышное эхо до полицейского участка и рассыпалось тишиной.
Барбара слегка пошевелила затёкшим хвостом.
– Наши тушки – не игрушки, – очень тихо пробормотала она, словно пробуя каждое слово на вкус.
Глава 25, в которой нарушают договорённости
– Ты уверена, что этому коту можно доверять?
– Да, папа.
– Ты уверена, что он вообще нормальный кот?
– Пап, ну что за вопрос?
– Если он нормальный кот, почему его зовут Барсукот? Откуда в имени этот барсучий душок? Мне здесь видится какая-то двойственность.
– Я уже говорила. Его приёмный отец – Барсук. Барсукот взял себе такое имя из уважения к нему.
– Уважение к отцу – это хорошо, – смягчился каракал Ал, но глубокая вертикальная морщина, тянувшаяся от переносицы через лоб, не разгладилась, седые косматые кисти тревожно топорщились, а янтарные глаза, в уголках которых залегли чёрные тени, смотрели недоверчиво и сурово. – А почему Слон Связи каждый день трубит ему любовные сообщения от какой-то там Барбары на всё Дальнее Редколесье? Она кто вообще, эта Барбара?
– Она барсучиха, – ответила Каралина.
– Если она барсучиха, почему я сегодня слышал: «Высиживаю яйцо, скучаю»? У них что, барсуки несутся?!
– У них всё сложно, – дипломатично ушла от ответа Каралина. – Но ты не волнуйся, папа. Барсукот нас не подведёт.
– Он точно придёт один?
– Да, конечно. Мы же договорились.