И три слова, показавшиеся ей абсурдом с утра, теперь обрели практический смысл, но это уже не имело значения, потому что она не могла шевелиться, и между ней, лежавшей на полу в полицейском участке, и колбочкой с противоядием, хранившейся на одной из полок на складе вещдоков, разверзлась тьма, а в этой тьме замаячила тонкая линия горизонта, отделяющая небесный мир от подземного.
Шёрстка Барбары покрылась чёрно-белыми пятнами. Она лежала на полу, обездвиженная, но в то же время легко запрыгнула на линию горизонта. Позади неё в чёрном небе висела белая луна, впереди в белом небе сияло чёрное грушевидное солнце. Барбара на секунду застыла, а потом пошла вперёд, к солнцу. В конце концов, в луне не было ничего необычного, а чёрное солнце, к тому же такой странной формы, она видела впервые.
– Кто ты, животное? – спросило солнце, когда Барбара подошла совсем близко. – Ты не зверь из Дальнего Редколесья.
– Я барсучиха из Дальнего Леса. – Она зажмурилась, потому что чёрное солнце слепило глаза. – А кто ты?
– Я – Бог Манго. Если ты не зверь из Дальнего Редколесья, по какому праву ты ко мне подошла?
– По праву зверя, отравленного ядом змеи из Дальнего Редколесья, – к собственному удивлению, ответила Барбара. До сих пор она ровным счётом ничего не знала о правах отравленных ядом зверей.
– Чего ты хочешь? – спросил Бог Манго.
– Я хочу, чтобы в саванне пролился дождь, – ответила Барбара и удивилась ещё сильнее. Зачем ей дождь? Какое ей дело до далёкой саванны?
– Да будет так, – ответил Бог Манго. – А теперь уходи. Ты из другого леса, и за тебя отвечают другие боги. Три дня и три ночи ты будешь ходить по линии горизонта, а семья Небесных Медведей будет наблюдать за тобой сверху, а семья Подземных Акул будет наблюдать за тобой снизу, и обе семьи подсчитают твои чёрные и белые пятна, и в зависимости от результата ты отправишься вниз, на дно океана, или вверх, в облака. Но уже никогда, никогда ты не окажешься в свежепрорытой норе у кромки Дальнего Леса с Барсукотом и двенадцатью барсукотятами.
Глава 36, в которой звучит добровольное признание
– Вы зря пытаетесь остановить следствие при помощи шантажа и угроз, жирафа Руфь, – сказал Барсук Старший.
– Почему зря? Вы разве не дорожите жизнью своей дочери? – удивилась Руфь. – Вам не нужно противоядие?
– Ещё как дорожу. Поэтому я принял меры. Этой ночью меня, конечно же, не кусала змея. Я специально сделал себе когтями на животе две отметины, напоминающие змеиный укус, и отправился в клинику Поясохвоста, чтобы выяснить, какое противоядие помогает от местных кобр. Информацию я сразу же передал в Дальний Лес: «Птичье молоко помогает». Я знал, что Слон протрубит моё сообщение на всё Редколесье, поэтому и разыграл спектакль с почесухой и змеиным укусом в живот – чтобы вы все решили, что речь идёт обо мне. Но, уверен, на том конце меня поняли правильно.
– Сомневаюсь, что Барбара вас поняла, – презрительно ответила Руфь. – В любом случае, мало понять – нужно ещё получить лекарство. Вы же слышали, что сказал Слон: исцеление Барбары в обмен на молчание.
– А у нас в полицейском участке на складе вещдоков как раз есть птичье молоко, – улыбнулся Барсук. – Осталось от одного из прошлых, успешно раскрытых дел. Дело о Щипаче, вы наверняка слышали, оно прогремело на все леса мира. Птичьего молока хватит, чтобы Барбара прошла полный курс восстановления после укуса детёныша кобры.
– Но как вы вообще догадались, что Барбару укусит детёныш кобры? – в голосе Руфи сквозили одновременно восхищение и ненависть.
– Зверская логика. – Барсук Старший раскрыл свой берестяной блокнот на одной из первых страниц и продемонстрировал присутствующим схематичный рисунок: голова страуса, от которой тянулись две стрелочки: одна к морде льва, другая к свитой в клубок змейке. – Люблю рисовать во время допросов, так лучше усваивается информация. Я хорошо запомнил ещё с первой нашей беседы, что череп означает одно из двух: «бойся льва» или «бойся змею». Вряд ли злоумышленнику – тогда я ещё не был уверен, что это именно вы, жирафа Руфь, – пришло бы в голову подослать в Дальний Лес льва, особенно с учётом того, что уже начались заморозки и выпал первый снежок. Да в общем-то и летом лев в Дальнем Лесу не остался бы незамеченным. А вот змея… Когда Барбара сообщила, что высиживает подкинутое яйцо, у меня всё сошлось. Поздняя осень – совсем не сезон гнездования и яйцекладок в Дальнем Лесу. Какой нормальной птице взбредёт в голову нестись на пороге зимы? То ли дело африканские змеи – сейчас здесь тепло и сухо, можно смело откладывать яйца, особенно усердствуют кобры. Переслать в Дальний Лес через Китоглава небольшое змеиное яйцо и подкинуть его как птичье – простая задача для такой хитроумной жирафы, как вы, Руфь, ведь вы умеете придумывать вещи и посложнее, не так ли? Я полагаю, вы подкупили сычей из Ближнего Леса, чтобы они передали яйцо непосредственно Барбаре?
– Я имею право хранить молчание, – процедила Руфь.
– Безусловно. Кстати, в клинике «Мать и детёныш» я не только узнал про противоядие, но и подтвердил пару своих догадок по делу об исчезновении Рафика.
– А я знаю, я знаю, я догадался первым! – Шаман Медоед подпрыгнул и завертелся вокруг своей оси. – В клинике инопланетяне проводят зверские эксперименты!
Изысканные покои наполнились запахом мёда и тухлых яиц. Бабочки зашуршали на максимальной мощности, вентилируя помещение.
– Инопланетяны не нужны природе! – возбудился Медоед. – Инопланетяны не нужны богам! Опыты на наших деточках проводят, вред наносят ихним клювам и мозгам!
– Я прошу соизволения Изысканных удалить уважаемого шамана из зала заседа… то есть из изысканных покоев, – устало сказал Барсук Старший. – Я уже пожилой барсук и не могу работать в таком шуме.
– Поддерживаю коллегу, – высказался Гриф Стервятник. – Я только что закончил серию сложнейших экспертиз, и мне будет сложно излагать результат в такой антинаучной обстановке. – Он положил под язык энергетический кусь-кусь «Сила грифа» и помассировал виски.
– Согласна, – лениво кивнула жирафамать, которая как раз принимала освежающий душ: два гиеновидных пса, Гиги и Виви, вылизывали её дряблую шею. – Этого шамана вообще пора сменить, он совершенно вышел из строя. Только кричит и воняет, а засуха продолжается, и ни одного дождя за последний месяц.
– Пшёл вон! – Жираф Раф пнул Медоеда и тут же брезгливо протянул копыто гиеновидному псу, чтобы тот слизал с подошвы налипший мёд.
– Изволите, чтобы я станцевал прощальный танец, о Изысканные? – проскулил Медоед. – Да наполнятся живительной…
– Не изволим. Проваливай! – Раф снова дёрнул копытом, но пинать Медоеда не стал, чтобы не замараться.
– Я тоже, пожалуй, пойду. – Доктор Поясохвост деловито закусил хвост, трансформировался в шар и покатился следом за Медоедом.
– А вас, доктор, я попрошу остаться, – строго сказал Барсук Старший.
– Фофему эфо? – напрягся Поясохвост.
– Потому что вы замешаны. И я вынужден надеть на вас налапники.
Доктор Поясохвост сделал резкий вираж и попытался выбраться из покоев, быстро прокатившись между ног вомбата-охранника, но потерпел поражение: Виви, один из вылизывавших Рафаэллу Старшую молодых псов, практически ещё щенок, радостно подтявкивая и виляя хвостом, бросился следом за Поясохвостом, решив, что ему кинули мячик.
Виви придавил доктора лапой к полу, заскулил от боли, напоровшись на шип, схватил доктора в зубы и, заскулив ещё сильнее, притащил его жирафаматери, выплюнул на пол и застыл в ожидании похвалы.
– Бестолковые идиоты, – прокомментировала жирафамать. – Даже преступника вы задерживаете только по глупости!
– Профессор Поясохвост, вы арестованы по обвинению в жульничестве. – Барсук Старший защёлкнул на Поясохвосте налапники. – Всё, что вы скажете…
– Я не жулик! – возмутился Поясохвост. – Я доктор с золотыми лапами! – Он потряс своими шипастыми зеленоватыми скованными лапками. – Я дарю потомство животным, потерявшим надежду! Моя совесть чиста!
– Мы сейчас не говорим про совесть, доктор. Только про факты. Про ложь – и правду. А правда в том, например, что в ночь родов никакого нападения львов на клинику не было. Вы всё подстроили, доктор. Сработала ложная тревога, и медсёстры вывели пациентов из клиники. Всех, кроме двух ваших сообщниц – газели Герочки и жирафы Руфи, тогда ещё называвшейся Рафаэллой Изысканной. Инсценировка…
– Какая чушь! – огрызнулся Поясохвост. – Да львы перевернули вверх дном всю клинику. Я дрался с ними, как тигр! Между прочим, Братан оставил следы своих зубов на двери! Не верите – сходите и посмотрите!
– Так я уже сходил, – беспечно ответил Барсук Старший. – Не спорю, кропотливая и мастерская работа. Те углубления, что мне показала медсестра вашей клиники, действительно невероятно напоминают следы зубов льва. Вот только у Братана один из передних зубов сколот, эксперт Гриф и Младший Барсук Полиции Барсукот указали эту деталь в своём рапорте. А следы на двери в вашей клинике абсолютно симметричны. Это вызвало у меня некоторые сомнения. И я позволил себе засунуть в углубление лапу и взять на анализ частички засохшей слюны, чтобы наш уважаемый эксперт Гриф Стервятник установил, с чьих зубов она на самом деле накапала.
– И с чьих же? – От любопытства шеи жирафа Рафа и его матери Рафаэллы сделались ещё длиннее.
– Экспертиза установила, что зубы вообще не участвовали в порче двери, – важно сообщил Гриф Стервятник. – Повреждения нанесены шипами ящерицы породы Малый Поясохвост, и предоставленный сухой материал является чешуйками с шипов доктора.
– Так это ты?! Что ты сделал с моим сыном, чудовище?! – завопил жираф Раф.
– Я… не скажу вам, – прошептал доктор и взял в рот кончик хвоста, тем самым подчёркивая, что из него не удастся вытянуть больше ни слова. – Эфо мефифинская файна.
– Казнить его! – заревели хором Изысканные.
– Погодите, – вступился Барсук. – Доктор Поясохвост, находясь под следствием, вы имеете право нарушить медицинскую тайну. Вы хотите нам объяснить, что случилось, и сказать что-то в своё оправдание?