— А я и так орал! Правда, негромко, — поправился Лёха.
Я вздохнул.
— Слушай, ну будь ты человеком, помоги? А с транспортировкой я как-нибудь решу вопрос на будущее. Хочешь, тебе какое-нибудь обрамление у кузнеца закажу, чтобы можно было к поясу цеплять?
— А давай! — глаза черепа засияли ярче обычного. — Хочу обрамление! И что б такое, знаешь... На цепях! Я ж некромант первой степени, и должен выглядеть впечатляюще, черт возьми!
— Договорились, сделаю. А теперь нужно сходить и поговорить с этим твоим приятелем Джасурой.
— Ладно, — снисходительно согласился череп.
К дверям храма меня провожала Майя, пока все остальные принялись перетаскивать навоз в яму, чтобы жрецы видели — работа идет, ничего странного не происходит.
— Если вдруг что не так — ори погромче, — сказала мне наша командирша. — Я буду здесь, и если что, вмешаюсь. И запомни, как только разговор пойдет не так, как хотелось бы, забей на приказ Януса и возвращайся назад. Ясно? — строго сказала она, пристально взглянув на меня. И, глубоко вздохнув, вдруг положила горячую руку мне на задницу. — Главное — вернуться оттуда живым и здоровым, а не эта несчастная склянка, — добавила она. — Не будь дураком, не тяни до последнего и не лезь в пекло...
— А сзади — это ты мне оберег припечатываешь?.. — поинтересовался я.
— Я тебя ненавижу, — проговорила вдруг Майя, глядя мне в глаза увлажнившимся взглядом. — И люблю совсем другого человека. Но Камилла права — есть в тебе что-то... Наверное, это из-за того, что ты из другого мира. И я не прощу себе, если ты умрешь, а я тебя так и не потрогаю.
Я невольно кашлянул.
Такое признание, да еще в коровнике с чашей чумных струпьев — вот это романтика!
— Вдохновляюще ты меня провожаешь, — пробормотал я.
— И не позволяй ему к тебе прикасаться. Он так исцеляет и проклинает. Ясно? Он жуткое чудовище, но ты не должен показывать ему свой страх. Иначе он, как чужой цепной пес, разорвет тебя на куски. Ну, давай, — шумно выдохнула она. — И прости меня, если чем обидела. Не поминай лихом, как говорится...
— Прекращай, а? А то осталось только свечку мне в руки дать и в лоб поцеловать на прощанье, — буркнул я.
— Ладно... — всхлипнула она. — Заходи. Только сейчас, подожди минуту...
Она развернулась и быстрым шагом поспешила на выход.
— Эй, ты что делаешь? — растерялся я. — А как же поддержка, и обещание быть под дверью?.. — крикнул я Майе вслед.
— Ну не под этой же! — крикнула она мне. — И я сказала — кричи громче, если что!
Я выругался.
Вот ведь стерва.
— Он что, и правда такой жуткий? — спросил я у Лёхи.
— А каким по-твоему должен быть бог смертельной горячки? — буркнул некромант. — Его собственная мать после рождения так ужаснулась, что разрубила на три части и разбросала по разным частям света. Так вот, он отрастил на каждом обрубке по комплекту ног, по руке и по голове, нашел сам себя и сросся обратно!
— Какая прелесть... — пробормотал я, чувствуя, как моей голове становится жарко, а рукам — очень холодно.
Осторожно положив руки на исписанный знаками засов, я мягко и почти беззвучно вытащил его и прислонил к стенке.
И толкнул двери.
Глава 11. Франкенштейн
Итак, мы с Лехой вошли в храм.
Не знаю, как для него, а для меня это было как на эшафот подняться.
Я был готов увидеть самое мрачное и темное помещение на свете, с паутиной по углам и сушеными мумиями под потолком. Но, к моему удивлению, в святилище царила такая яркость, что я сначала даже невольно зажмурился.
Блестело и сверкало все вокруг — потолок, стены без единого окна, гладкий пол. Прямо как у какого-нибудь сказочного джинна в лампе. Покрытие казалось выполненным из сусального золота, и бесчисленное множество светильников и ламп создавали столько бликов, что смотреть становилось больно.
Но самым удивительным было то, что в этой огромной комнате с десятиметровой высотой потолка оказалось совсем пусто.
Попривыкнув к сиянию, я уже широко открытыми глазами осмотрел внутреннее убранство.
Абсолютно пустая консервная банка. Только на полу виднелись растекшиеся лужи прозрачной студенистой жидкости, как если бы недавно под куполом святилища прошел ливень из киселя.
Я слегка встряхнул Лёху.
— Где он?.. — шепотом спросил я.
— Не знаю, — озадаченно ответил Лёха.
Но отступать было некуда, и я, чувствуя себя полным идиотом, громко сказал пустым стенам:
— Здравствуй, почтенный Джасура!
И тут масса на полу зашевелилась. Лужицы начали собираться в крепкие желейные комки, постепенно теряя прозрачность и обретая более понятные и четкие очертания. И через пару минут весь пол святилища оказался покрыт всевозможными субпродуктами — в трех разных углах колотились три огромных сердца, печенки, хлюпая краями, активно поползли к центру огромного зала. Туда же потащились кишки, какие-то белые трубки типа трахеи, гусеницами извивались три позвоночника, трое крупных розовых криперов радостно перебирали круглыми ножками, направляясь навстречу цепочке глазных яблок, которые в свою очередь перемещались по полу, подтягиваясь на тонких красных отростках...
Я с трудом подавил рвотный рефлекс, а вся эта бравая расчлененка начала собираться в единый шевелящийся ком, вытягиваться наверх и обрастать кожей. Из этой кучи плоти в рандомных местах медленно вытащились три маленькие головы с огромными ушами, свинячьими глазками и белозубой улыбкой доктора из старого мультфильма «Остров сокровищ».
— Алекс, дорогуша! — проговорил одна из трех голов откуда-то промеж пары раскинутых в разные стороны ног, пока чуть выше в раскрытое брюхо вползали кишки. — Ты ли это, старый друг?..
— Ммм... — промычал череп. — Признаться, тебя не так-то просто узнать, Джас, — как-то неуверенно проговорил он.
— Так это я просто не при исполнении, так сказать. Не в форме.
Куча обросшей плоти содрогнулась, некоторые ее участки перетекли на другие места и теперь, наконец, перед нами возвышалось более-менее достоверное с точки зрения физиологии тело. Задницы находили внизу, три толстенные ноги торчали в стороны, и головы возвышались на плечах, правда их тоже было три. Вся пугающе голая фигура Джасура состояла из сросшихся половинок.
— Джасуша, так это все-таки ты! — с облегчением в голосе воскликнул Лёха. — Прости, дорогой, не признал тебя, да. Совсем старый стал, наверное. А ты, значит, богатым будешь! Хорошо выглядишь, слушай!
— Да, я немного поправился, — отозвался бог. — Если ты не против, я бы предпочел не тратить энергию на создание одежды — все-таки у меня еще вроде как выходные.
— Конечно, Джас, какой разговор!.. — воскликнул Лёха. — Я вот тоже, как видишь, немного не в форме...
— Да ладно? — удивился Джасура. — Похудел, что ли? То-то я гляжу, что-то в тебе изменилось.
— Тело пропало, — подсказал Лёха.
— Точно! Ох, года, года... Ну что у тебя, как дела? — проговорил бог, медленным тарантулом подползая поближе к нам.
— Да какие теперь у меня дела? Так, делишки, — ответил Лёха. — Ты это, шибко близко не подходи, а то друг-то у меня уязвимый.
— Не бойся, я на таких мелких не падок, — протянул Дасура. — Как звать-то?
— Даниил. Кстати, очень хороший парень.
— Рад за тебя. А я всегда тебе говорил — чего ты привязался к этим бабам? Счастье — оно ведь бывает разным...
Я невольно кашлянул.
— Мы это... Мы просто приятели!
— Да ладно, не смущайся! — расхохотался Джас, и от его хохота маленький комочек прозрачной слизи опасно отлетел в мою сторону. — Я широк душой и толерантен. Мне вот, к примеру, телочки нравятся. Блондиночки. Но и от бычков не отказываюсь, если ты понимаешь, о чем я, — троекратно подмигнул мне бог. — И что с того? Я теперь плохой бог? Нет, я хороший, потому как подхожу со всей ответственностью к вверенному мне делу! Так чего пришли-то во внеурочный час? Надо кого-нибудь со свету сжить? Как того мэра? Или муженька очередной любовницы в горячке сжечь? — голосом добродушного хозяина проговорил Джасура.
Я вопросительно посмотрел на Лёху.
— Со свету сжить? Очередной любовницы?..
Тот икнул. Глуповато хихикнул.
— Ну это... — пробормотал он. — Скажешь, тоже, Джас... Даниил, не смотри так на меня, я потом тебе все объясню!..
— Ах, любовь, любовь, — мечтательно протянул Джасура.
Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
Спокойно, Даня. Главное — выйти отсюда живым и здоровым. А пять минут позора — это фигня, переживу как-нибудь.
— Нам бы твое благословение, — нежным, воркующим голосом проговорил Лёха.
— Благословляю вас, дети мои! Любитесь, как вам нравится, и кто вообще сказал, что врата рождения чем-то лучше, чем хорошая глазница? — прогромыхал бог.
На этих словах меня прошиб холодный пот.
Мать честная, он не просто горячечник, он же блин извращенец!
— Мы как бы... не в этом смысле! — стараясь придать своему голосу мягкое и уверенное звучание возразил я. — Нам твое буквальное благословение нужно.
Джасура вздохнул.
— И какое именно? Прямое, или обратное?
— Эмм... А можно оба?.. — вкрадчиво попросил Лёха.
— Ну что ж... Для тебя и оба постараюсь родить. Хорошему человеку ничего не жалко. Где-то тут у меня были склянки...
Он подполз к стене, провел ладонью по гладкой блестящей поверхности. На стене появилась дверца, и Джасура ее открыл. Вытащив две бутылки, он крепко прижал их к груди и принялся пыхтеть и тужиться. На коже постепенно образовались мягкие наросты, которые постепенно заползали в бутылки, будто слизни.
Наконец, Джасура громко фыркнул, и наросты оторвались от его тела и стали прозрачной жидкостью.
— Вот, держи, — бог заткнул обе склянки пробками, черной и красной, и протянул мне.
— Черная калечит, красненькая — лечит, — проговорил он.
Я осторожно забрал бутылки.
— От всей души благодарим тебя, великий Джасура! — сказал я, пряча бутылки в карманы.