За спиной доносилось уже знакомое «пум — пум».
И какой черт дернул меня разбить этот бокал об стену? Да еще так, чтобы какой-то осколок ударился прямиком в каменного мужика!
Хорошо хоть эти чурбаны тормозные, как зомби в кино.
Так что я в ровном темпе трусил по дороге, как пенсионер на пробежке, а за мной по пятам пумкал страшный защитник древнего города. Который, к счастью, топал за мной тоже на вполне пенсионерской скорости.
Не, ну а что.
Норм.
От толпы паучар бежать было гораздо хуже.
Заскочив в подземелье, дальше я уже спокойно двинулся по галерее, в то время как каменный олух принялся рубить своим оружием землю.
Интересно, у его каменного мозга тоже батарейка села, или он изначально задумывался без лишних извилин?
Добравшись до того места, где горизонтальный коридор заканчивался и начинался вертикальный, я задрал голову вверх и громко крикнул:
— Эй!..
Подождав секунд пятнадцать, я выкрикнул еще громче:
— Эй, Арахна! Я здесь!..
Но и на этот раз никакого ответа не последовало.
Вот черт. Спит, что ли? Или куда-то ушла?
После всех моих мучений мне только этого хватало.
И я, набрав побольше воздуха, изо всех сил проорал:
— Эгегей! Арахна! А! Ра! Хна!!!
Наконец в темноте где-то далеко наверху появилось белое окошко.
Мгновение — и на блестящей золотистой паутине ко мне спустилась сама великая богиня в своей миниатюрной версии — размером с детский кулачок.
— Даня-не-жрец?.. — каким-то не то испуганным, не то недоумевающим тоном спросила она, приземлившись мне на голову. — А ты что здесь делаешь?
Я снял ее с головы и посадил на ладонь.
— А ты не помнишь?
Ее крошечное личико размером с мой ноготь нахмурилось.
— Ну конечно же я все помню! — возмущенно отозвалась она, скрещивая кукольные ручки на груди. — С чего это мне вдруг чего-то не помнить? А... что я должна помнить?... — уже далеко не так грозно спросила она.
— Ну, на каких условиях ты пустила меня в древний город, например, — осторожно проговорил я.
— Я? В древний город?! — выпалила Арахна. И прикусила язык.
Я тоже молчал.
— Да... — проговорила наконец паучиха. — Я. Отправила тебя в древний город. К своим детям...
— Не переживай, они все живы и здоровы, — поспешил я заверить Арахну.
— Да это-то понятно, — протянула она. — Мне удивительно, как ты умудрился остаться живым и здоровым.
— Ну, — широко улыбнулся я. — Твой амулет подействовал, и мы чудесно провели вместе время.
— Амулет? — в растерянности вытаращилась на меня Арахна. — Какой еще амулет?..
Я кашлянул.
— Ну эээ... Такой... Как комок из волос, только со всякой фигней.
— Фигней? — обиделась паучиха. — Да там были частицы костей одной из шести рук, отпавшей после очередной трансформации у самого Вишну! Там были бусины из платья Мары! Там... Я что, правда отдала его тебе?
— Правда.
— Вот это я набралась, — хмуро констатировала Арахна. — А если бы ты потерял? Если бы не донес?.. Совсем с головой плохо. Извини уж, Даня-не-жрец. Похоже, пора мне в спячку. То агрессия, то депрессия... То откровенная дурость.
— Почему сразу дурость?
— Да потому! А что было бы, если бы ты не донес амулет? Ну, если бы тебя... — замялась вдруг Арахна, как смущенная девчонка.
— Я понял, — усмехнулся я.
— Так вот и где бы я потом этот амулет искала? Так что да, дурость это была несусветная.
— Но закончилось-то все хорошо, — с улыбкой заметил я.
— Это да, — вздохнула Арахна. И добавила: — Ты только это... о ребятишках моим не трещи? Ни смертным, ни бессмертным. Пообещай мне.
— Клянусь, — на полном серьезе ответил я.
Паучиха кивнула.
— Ладно... Давай-ка я вытащу тебя отсюда?
— Будь так добра. И это... Воды бы попить. И хлеба пожрать, если у тебя есть и не жалко.
— Да не вопрос!
Арахна соскочила с моей руки на пол, и через мгновение я уже был обмотан липкой паутиной с головы до ног.
— Погоди, ларбубу... бубу! Бу! — попытался я с замотанным и заклеенным ртом донесли до богини, что мне нужно прихватить с собой еще и поклажу.
— Не волнуйся, твою добычу я тоже подниму, — ответил мне угрожающе громкий и жуткий голос.
Она опять трансформировалась в монстра — понял я.
В общем, через четверть часа я вместе с ларцами уже гнал коня под проливным дождем навстречу порталу и маленькой личной славе.
Я справился! Я — молодец!
Вот только на фоне всех этих парадно-выходных мыслей откуда-то из глубины моего сознания непрестанно доносилось ненавязчивое, но и не умолкающее «тик-так».
Это похрюкивали свиньи госпожи Фортуны.
Тик-так, Даня.
Тик-так...
С-сука...
Эпилог
Огромные, испещренные начертаниями древние двери со скрипом отворились, приоткрывая выход на лестницу с широкими массивными перилами.
В свете факелов белые ступени казались оранжевыми. Всполохи яркого пламени тенями пробегали по мрачным росписям на стенах, вспыхивая на золотых коронах и крыльях.
— Ты можешь войти, — торжественно проговорил Гермес, отступая в сторону.
В этот раз он выглядел, как истинный бог, и сын бога. Темные кудри блестели на свету, загорелая кожа казалась бронзовой, прекрасное аристократическое лицо сохраняло выражение бесстрастного спокойствия. В руке Гермес держал свой кадуцей — позолоченый жезл, который обвивали две маленькие зеленые змеи, время от времени лизавшие воздух своими алыми раздвоенными языками.
Одет юный бог был в соответствии со своим статусом — в короткую белоснежную тунику, символизирующую святость, золотые сандалии и золоченые наручи.
Последний атрибут не являлся традиционным. Эти браслеты Зевс надел на своего сына в тот день, когда тот попытался воспротивиться его воле — как напоминание, что ожидает мятежного бога в случае еще одной ошибки.
Флора дрожащими руками поспешно поправила складки своего и без того идеального платья. Для визита сюда богиня выбрала самую стройную версию себя, сделала сложную высокую прическу и завернулась в нежно-розовые и кремовые шелка, расписанные черными силуэтами журавлей.
Приподняв длинный подол, она ступила на лестницу, ведущую наверх.
— Обувь, — холодно напомнил ей Гермес.
Флора остановилась. Обернулась.
— Что?.. — проговорила она.
— Сними свою обувь, ибо земля, на которую ты ступаешь, священна, — нараспев протянул тот.
— Но... как же так? — проговорила Флора, с трудом сдерживая гнев. — Ведь я не какая-нибудь смертная. Я ведь тоже — богиня! Так отчего я должна идти к престолу Первородных босая, как какая-нибудь чернь?!
— Это не моя воля, — невозмутимо отозвался Гермес. — Таков приказ Зевса, которому ты подчиняешься.
Флора промолчала. Но ее грудь глубоко и жадно задышала под тонким шелком, будто богине не хватало воздуха. Наконец, она приподняла подол своего платья еще чуть выше и с сердцем сбросила с левой ноги туфлю. Следом за ней резким движением она швырнула и вторую.
— Так годится? — вздернув подбородок, поинтересовалась она у Гермеса. — Больше ничего снимать не требуется? Голову пеплом посыпать не нужно?
— Посыпание головы пеплом — это уже к Иегове, в другое ведомство, — спокойно ответил Гермес. — А у нас пока достаточно снять обувь.
Флора отвесила юному богу нарочито почтительный поклон, потом высоко подняла голову и двинулась по ступеням вверх, мимо гигантских изображений Птаха, гневной Кали, Кетцалькоатля и прочих жителей священной земли.
Холодные ступени обжигали гордой Флоре ступни. Но она только еще выше поднимала подбородок и ускоряла шаг.
Ничего. Может статься, в следующий раз она войдет сюда уже в обуви. И не для того, чтобы кланяться, а чтобы остаться!
Золоченые двери тронного зала сами распахнулись перед ней, стоило только Флоре к ним приблизиться.
Сердце в ее груди забилось быстрей. Но богиня даже бровью не повела, сохраняя каменное выражение на красивом гордом лице.
И вошла в тронный зал.
Здесь ничего не изменилось с момента ее последнего посещения. Те же огромные стрельчатые окна с нестерпимо ярким розовым небом, тяжелые золотые подсвечники на полу, белые стены...
И те же надменные лица.
Совет богов располагался на тронах в центре зала, на возвышении, устланном парчовыми покрывалами. И хотя Флора явилась на совет семьи, самой семьи на совете в сборе не было, зато имелась куча гостей, будто после Всеобщего совещания.
В центре восседал громовержец Зевс. Судя по пунцовым щекам, он уже изрядно выпил, и теперь нашептывал какую-то похабщину на ухо своей дуре-супруге Гере, которая улыбалась ему вишневым ртом и хлопала кукольными пустыми глазами.
Справа от Зевса сидела Афина — вечный синий чулок с удручающим лицом и голодными глазами, которая всегда ненавидела Флору за ее буйную любовь к жизни и удовольствиям. Рядом с Афиной, задрав ноги по-турецки, расположился скучающий златокудрый Апполон. Этому вообще всегда было начхать на политику, его занимали только музыка и красивые смертные женщины. Правда, когда Дионис спьяну разбил его любимую арфу, Аполлон проявил неожиданную гибкость ума и мстительность, так что по решению всеобщего совета буяна даже сослали на пару столетий в мир людей — на перевоспитание. Закончилось это двумя кровопролитными войнами, расцветом многоженства и появлением новой антибожественной религии, так что Великий Отец поспешил забрать Диониса обратно в семью. И с тех пор вопреки здравому смыслу главный пьяница Олимпа стали с Аполлоном чуть ли не лучшими друзьями.
Рядом с златокудрым дремал Тескатлипока — как всегда, в целом ворохе непонятных одеяний и с неизменным щитом в руках.
Он, наверное, с ним даже спал. Возможно, во всех смыслах этого слова.
С другой стороны от Зевса, рядом с Герой, возвышался рыжебородый Тор, негромко переговариваясь с Осирисом. Прелестная Лакшми, склонив голову, качала на руках младенца Митру — беднягу давно уже хотели выдворить из чертогов Первородных за непопулярность, но Лакшми взяла над ним опеку, и теперь он в виде маленького мальчика всегда сопровождал ее.