Я усмехнулся.
— Да, уж послали так послали.
— Сильно торопишься? — как-то будто бы смущаясь, спросил Гай.
— А что случилось?
— Да разговор есть.
Я спрыгнул с телеги.
— Ну, давай поговорим.
— Да как-то здесь не с руки. Может, в Ямы заедем? — предложил Гай. — Ты потом через Аптекарский переулок и к воротам.
— А ты разве не работаешь сегодня?
— Нет, все экзекуции на сегодня отменили, — нехотя ответил он. — Завтра ждем большое начальство. Мутные дела, в общем.
— Я знаю, там в ратуше что-то стряслось, — как бы между прочим обронил я. — Не знаешь, как там госпожа Загорская?
Гай нахмурился.
— А ты откуда Загорскую знаешь?
— Как же. Красивая женщина, видел пару раз по школьным делам.
Палач осмотрелся быстрым взглядом и, понизив голос до полушепота, сказал:
— У нас она. Городской совет ее вместе с помощником до приезда представителей трибунала решил подержать под охраной. Ну, не в яме, конечно, а во внутренних комнатах. Но это закрытая информация, если что.
Я присвистнул.
— Понял...
Так значит, Стеф сейчас находится в Ямах?
Я представил себе обшарпанные стены тюрьмы, темницы-норы с решетками сверху, тощих заключенных, грубых конвоиров, грязные заскорузлые плошки и вонючую воду в бочках... И на фоне всего этого — Стефанию. Подтянутую, эротично серьезную, с аккуратной прической и в тщательно вычищенном костюме.
Городской совет — сборище идиотов.
Разве можно такую девушку помещать среди всякого сброда?
Где вообще ее держат? В каких таких «внутренних комнатах»?
— Ладно, поехали, — согласился я, стараясь ничем не выдать своего волнения. — Видимо, дело важное, раз ты искал меня.
Мы открыли ворота конюшни и вывели запряженного в небольшую повозку Гнедого.
И отправились в Ямы.
Через главный вход Гай мне въезжать запретил — сказал, там стража сейчас стоит не местная, а городская, и хоть я одет по форме, могут прицепиться и потребовать входную бумагу. Так что в тюрьму я попал через черный ход, украшенный целой гирляндой навесных замков — сюда по обыкновению подавалась телега могильщика. Стараясь особо не бряцать, Гай открыл все замки и впустил меня внутрь. Потом снова запер дверь снаружи и вернулся уже через главный вход, пока я отсиживался возле покойницкой.
И мы отправились к нему в каморку.
— Пожрать ничего не хочешь? — спросил у меня Гай, запирая двери изнутри на ключ.
— Не отказался бы, — признался я. — Сегодня с утра ничего не ел.
Палач отодвинул с края стола бумаги и вытащил из какого-то мешка на полу белое полотенце с хлебом, ветчиной и десяток вареных яиц.
— Ешь.
Я отломил свежую горбушку, с удовольствием впился в нее зубами.
— Вкуснота!
— Ветчину отрезай, не стесняйся, — заботливо потчевал меня хлебосольный хозяин. — Яйца бери — свежие, сегодня сам варил.
Я рассмеялся.
— Ты так сказал, что я уже был готов слышать, что ты сам их сегодня снес!
— Еще скажи — с клиентов насобирал, — блеснул тюремным юморком Гай.
Я с трудом проглотил свой кусок хлеба.
Кажется, яйца есть я уже перехотел.
А мой собеседник тем временем снял с полки за своим столом грубую деревянную шкатулку для канцелярских принадлежностей. И вытащил из нее окровавленный лист бумаги с жирной цифрой один.
Я окончательно перестал жевать.
— Что это? — спросил я, чувствуя, как начинают нервно холодеть руки и ноги.
Потому что на самом деле мне не нужно было напоминать, что это за бумажка и откуда она взялась.
— Я сначала тоже долго не мог понять, что же это такое, — сказал Гай, усаживаясь напротив меня. — Но меня... не покидало ощущение, что я уже где-то видел подобное. Или слышал что-то такое. Ты знаешь... — он задумчиво почесал щеку, явно стараясь подбирать правильные слова, — знаешь, что я с огромным... уважением отношусь к своей работе. И считаю, что она — честная и очень важная. Без палача добро и зло в этом мире не имеют никакого значения, поскольку некому наказать злого и подарить доброму ощущение справедливости — так говорил мой учитель, мастер Антоний. А он был достойнейшим представителем профессии, в отличие от этих молодых остолопов, которые надели черное лишь для того, чтобы удовлетворить какие-то свои... нездоровые потребности.
— К чему ты это?..
— Сегодня ночью я вдруг вспомнил одну историю, которую рассказывал мне мастер. О том, как в давние времена, когда палачи были истинным воплощением справедливости, они нумеровали людей, приговоренных к смертной казни. Сегодня я был в библиотеке и нашел письменное упоминание об этой традиции. Считалось, что имена приговоренных забирал на свой алтарь великий Нергал — бог возмездия. Поэтому вместо имен им оставались только номера, под которыми их внесли в приказ.
Я почувствовал, как зашевелились волосы на моем затылке. Спокойно, Даня. Главное — спокойно!
— Ты понимаешь, о чем я говорю? — спросил Гай, внимательно глядя мне в лицо.
— Интересная история, — ответил я, сохраняя невозмутимое выражение лица.
— История-то действительно интересная, — усмехнулся мастер Гай. — Но вот это, — он бережно взял в руки неровно высохшую бумажку с написанной на ней цифрой. — это уже не история. А реальность.
— Ты всерьез думаешь, что это как-то связано с той древней традицией? — отчаянно косил я под дурачка.
— Я думаю, все это каким-то образом связано с тобой, — ответил Гай, все так же пристально глядя мне в глаза.
Я фыркнул.
— А я думал, это только у моего магистра чуть что — так сразу я виноват. А тут еще и ты! В чем еще я виноват? В плохом урожае, болезнях скота?
— Дань, ты это. Успокойся главное, — опять с каким-то не то виноватым, не то смущенным видом проговорил Гай. — Я ни в чем тебя не обвиняю. Понял? Давай-ка сейчас покурим, обговорим все...
— Что — все? — уже начал злиться я.
Гай подорвался со своего места.
— Да чего ты все скалишься, я же не враг тебе!
Я устало растер виски.
Башка раскалывалась. И курить действительно захотелось, так что я полез в карман за папиросами.
— От меня-то ты чего хочешь? — спросил я, прикуривая.
Лицо Гая стало торжественным.
— Я хочу стать истинным жрецом великого и неумолимого Нергала!
Я подавился дымом.
— Чего? А я-то тут при чем?
Гай тоже достал свое курево.
— Ну, я, может, не самая умная голова в нашем городе, но два и два я складывать все-таки умею, — проговорил он. — Все просто. Ты никогда не любил смотреть пытки, и кошек тебе было искренне жаль. Ты так подробно расспрашивал меня про них, помнишь? Но в тот день ты не просто пришел посмотреть, ты почти прибежал на площадь! Я видел. А когда все случилось, ты не спешил уходить. И при этом не казался удивленным. И та рука... Я только теперь понял, что помахала она не мне, а тебе. Так что, как видишь, доказательств у меня предостаточно — но все они не того свойства, чтобы предъявлять их в качестве обвинения. Но зато вполне годятся в качестве повода для большой просьбы. Сделай меня своим вечным должником — покажи дорогу в действующий храм!
Глава 16. Скажи мне, кто твой собутыльник — и я скажу, кто ты
Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу.
Я вдруг осознал, насколько беспечно себя вел. Мне казалось, я достаточно предупредителен и осторожен, и никому не придет в голову связать случившееся на площади со мной.
Но я ошибался. И что хуже всего, в данный конкретный момент мой ответ никоим образом не мог повлиять на выводы Гая касательно меня. То есть при любом раскладе для него эта связь была фактом непреложным и не нуждающимся в дальнейших доказательствах и опровержениях.
От моего решения зависело только отношение мастера ко мне, как к персоне. Я мог в его глазах оказаться как славным парнем, связанным с Нергалом, так и жадным говнюком, который не желает ни с кем делиться этой самой связью.
Я медленно выдохнул дым в потолок.
Гай все так же пристально смотрел на меня, дожидаясь ответа. В его глазах было напряженное ожидание, смешанное с мольбой.
И что мне делать?
Если я начну отнекиваться и попытаюсь слиться, я потеряю его дружбу. Если скажу правду — окажусь в зависимом положении, поскольку одно его слово не в те уши сможет обернуться для меня о-очень большими проблемами. Не то чтобы я не доверял Гаю, но в жизни случается всякое.
К тому же еще большой вопрос, как сам Нергал отнесется к внезапному визитеру. Это тебе не Флора, которой фиолетово, кто в ее двери входит.
Так что ответить, чтобы не попасть впросак?..
И не прогадать...
— Гай... — проговорил я, хмуро и сосредоточенно отмеряя слова. — Давай... поступим следующим образом. Скажем так — у тебя... очень неожиданная мечта. Но я ее услышал. Однако ты же понимаешь, что ничто в мире не дается так просто?
Гай вопросительно приподнял бровь.
— Что ты имеешь в виду? Я что-то должен сделать?
— Да. Если готов, конечно.
— Я готов! — почти вскричал Гай, сверкая глазами.
— Тогда с тебя имена восьми отпетых негодяев, которые, по твоему мнению, не должны ходить по земле. На это у тебя двадцать восемь дней. Хотя нет... — спохватился я, прикидывая в уме сроки. Двадцать восьмой день — это уже дата встречи, на которую я кровь из носа должен вырваться. Так что... — Нет, я немного просчитался — двадцать семь дней у тебя.
В его взгляде растерянность сменилась надеждой.
— Я все сделаю! Клянусь тебе!
— Хорошо, сказал я. — И раз уж пошел такой откровенный разговор... Ты можешь устроить мне посещение одного из заключенных? Или, вернее, заключенной.
Гай хитро прищурился.
— Ты, никак, про Загорскую спрашиваешь?
Я кивнул.
— А говорил — просто видел пару раз... — протянул Гай.
— Так и есть, — подтвердил я, и это была абсолютная правда.
— Ну, официально она не является заключенной. Поэтому комнату не охраняют, да и запирается она не снаружи, а изнутри. Третья дверь налево. Можешь постучать — если есть основания полагать, что тебе