десяти метров друг от друга. С правой стороны он упирался в тупик, где вокруг небольшой статуи полуобнаженного читающего мальчика располагались четыре скамейки. А влево коридор тянулся довольно далеко и вел мимо несистематично расположенных по обе стороны дверей к ярко освещенной лестнице.
— Та-аак... — вполголоса проговорил я, озираясь по сторонам. — Ну, есть шанс, что мы по крайней мере действительно в школе...
— Учитель Эреб! — вежливо позвал старика Графыч, слегка встряхнув у себя на плече. — Учитель! Куда нам идти?
— Добудишься ты его, держи карман шире, — хмыкнул я, пытаясь сообразить, что нам теперь делать.
Как-никак, репутация Эреба оказалась в наших руках. И я не мог подвести старика, которого сам же и напоил.
Если бы в одной из этих комнат в данный момент находились люди, они точно должны были отреагировать на грохот нашего появления. Но, к счастью, никого поблизости так и не появилось, так что я предположил, что мы очутились посреди ночи в учебном крыле.
Я подошел к ближайшей двери и тихонько ее приоткрыл.
Так и есть. В темноте я различил вздымающийся амфитеатр из столов для слушателей и возвышение с кафедрой.
— Давай, тащи его сюда! — негромко сказал я Эрику. — А то мы в коридоре, как вши на лысине.
Пока Эрик транспортировал храпящее божество, я по-быстрому метнулся за остальным, благо ни мешки, ни труп не могли обидеться на грубое обращение.
И когда я уже прикрывал за собой дверь, мне вдруг на мгновенье почудились звуки шагов, которые тут же перекрыл звучный храп Эреба.
— Хр-рррр, — эхом прокатилось по пустой аудитории. — Хр-ррррррр!
Да твою ж!
— Переверни его! — прошипел я и прижался ухом к двери.
Почудилось или нет?..
Звук больше не повторился. Или кто-то что-то видел, но сам испугался и по-тихому исчез, или мне показалось.
Графыч тем временем пристроил Эреба возле кафедры и в этот раз хорошенько потряс его за плечи.
— Учитель! Учитель, куда нам идти?
Но в ответ бог только пожевал губами и затих, погрузившись в пучину безмятежного сна.
— Бесполезно, — констатировал я. — Оставайся здесь, а я пойду осмотрюсь.
— А если кто-нибудь сюда придет, что делать? — пролепетал Эрик.
— Держать оборону и не сдаваться, — страшным голосом заявил я. И сделал это совершенно напрасно — Графыч явно не был настроен на шутки.
— Как это?..
Я вздохнул.
— Слушай, ну не должен никто в неурочный час припереться в учебное крыло. По крайней мере, с приличными намерениями. А тех, кто явится сюда правила нарушать, может пугнуть Лёха. Так ведь? — спросил я череп. — Если нужно, можешь использовать труп. Зря, что ли, я его сюда притащил.
— Вот уж точно — зря, — заметил мой приятель. — А то, как найдут меня в окружении двух безжизненных тел...
— А что, было бы лучше его под ворота нашей школы положить? — спросил я. — Эреб сам сказал — бери с собой, не проблема...
— А он это сказал до того, как ты ему выпить налил, или после? — с обычно несвойственным ему ехидством поинтересовался Графыч.
Я хмуро зыркнул в его сторону и отправился на разведку.
И, к нашему счастью, оказалось, что лестница в конце коридора ведет как раз в святилище!
Неужели моя беспросветная невезуха наконец-то сменилась удачей?
Я поспешно вернулся за Эриком, и мы потащились в святая святых местной школы — с трупом и пьяным богом на руках, при этом стараясь не слишком шуметь и вовремя зажимать рот учителю, если вдруг тот опять начинал храпеть.
— Как-то... неправильно все у нас здесь начинается, — бормотал себе под нос Эрик. — Не по-человечески. Неправильно...
— Как будто ты в «Грифа» хорошо зашел, — хмыкнул я. — Помнится, там чуть ли не война у нас развернулась.
— Так вот потому и хотелось хоть сюда прийти нормально, — с сердцем ответил Эрик.
— А-аа, — понимающе кивнул я.
Наконец, мы очутились под спасительным сводом святилища. Оно было простым и аскетичным, как и сам Эреб — четыре серые голые стены, пустой жертвенный камень и узкие двери задних комнат, в одну из которых мы и затащились со всем своим барахлом.
— Твои губы — как мё-оод, — в полусне пропел вдруг Эреб.
И это было так неожиданно и странно, что мы переглянулись.
Хмурый учитель — и песни?
Эрик зажег свечу на маленьком столике, и теперь мы могли лучше разглядеть обстановку каморки, в которой очутились.
Здесь стояла широкая лавка, на которой вместо постели лежал плоский грубый мешок, набитый соломой. На столике валялись листки бумаги, испещренные мелким нервным почерком. А на полу у стены, завернутая в белую тряпицу, стояла лютня.
— Реки волос... — выдохнул старик и опять захрапел.
Я наугад взял один из брошенных листков.
— Мать честная, Графыч, да это стихи!..
— Положи на место, — хмуро приказал мне приятель. — Не смей читать это.
— Почему?
— А ты не понимаешь? Это же очень личное!
— Личное — это письма, или записи в дневнике, — возразил я. — А стихи — это искусство, а искусство — оно адресовано во внешний мир! Стихи пишутся для того, чтобы их кто-нибудь прочитал! Так же, как и песни поют для того, чтобы кто-нибудь их услышал.
— Но нам это читать никто не разрешал, — заметил Графыч, забирая у меня из руки листок. Но ничто человеческое ему все-таки чуждо не было, так что взгляд Эрика скользнул по бумаге — и листочек так и застыл по пути на стол.
— Горький снег моих дней запылил мне виски сединой, боль от прежних побед серебром заблудилась в моей бороде, одиночества вечная плаха с насмешкой глядит на мой мертвый покой, я хотел бы твой голос забыть — но увы, моя нимфа, на свете есть вещи сильней, — вслух прочитал я.
— Красиво, — с удивлением проговорил Эрик.
— Повторов многовато, — заметил я. — Мой-мое.
— Разве в стихах смотрят на такие вещи? — покосился на меня Графыч.
— Ну, извини, что недостаточно возвышен, — развел я руками. — И это, кстати, не стихи. Это, друг мой, песня. Оттого и количество слогов у строк разное.
Графыч бережно положил лист на столик и забрал с него свечку.
— Пойдем отсюда? Пусть он спит, — предложил Эрик.
Я возражать не стал. Тем более в каморке было тесно и душно.
— Как ты думаешь, кто эта нимфа, о которой старик свои песни слагает? — спросил я, когда мы вышли в святилище.
— Мне кажется, это просто красивый поэтический образ, — предположил Эрик, усаживаясь на пол возле стены — так, чтобы опереться об нее спиной.
Я присел рядом.
— Не уверен. Эреб — мужик конкретный. И нимфа, как мне кажется, там имеется в виду совершенно конкретная.
— Кто-то, в кого он был влюблен в юности?
Я вздохнул.
— В юности, в старости... Как у богов разобрать их возраст, если они вечные? Думаю, если бы Эреб захотел, он мог бы выглядеть и как парень молодой, и даже как ребенок. Но он выбирает оболочку старика. Интересно, почему?
Эрик пожал плечами.
— Соответствует душевному состоянию? — предположил он.
— Может быть, — задумчиво протянул я.
В свете свечи я заметил лежавшую неподалеку на полу монету, выпавшую из чьего-то кармана. Потянулся к ней, подобрал с пола. Покрутив в руках, подбросил и поймал в ладонь.
Орел.
От нечего делать подбросил еще раз и снова поймал.
Орел.
И еще раз. И еще.
Увлекшись процессом, я снова и снова подбрасывал и ловил монетку, и каждый раз на моей ладони она была повернута орлом.
Как так?
Сколько раз подряд можно выкинуть орел по случайности?
— Чем ты занят? — с недоумением спросил меня Графыч.
Я передал ему монету.
— Подбрось?
Ему выпала решка.
— И что с того? — все еще непонимающе спросил Графыч.
Я усмехнулся.
— Да так... Сам еще толком не знаю.
Я забрал у него найденную монетку и принялся задумчиво вертеть ее в руках.
Фортуна явно решила все-таки повернуться ко мне лицом! Вот почему я так легко отыскал святилище, и по пути ни на кого не напоролся. И потому она давала мне выкинуть орла столько раз, сколько захочется.
Ради разнообразия я загадал решку.
Подбросил монетку. Блеснув в воздухе, она перевернулась и плюхнулась мне на ладонь.
Решка!
Я просиял. А ведь это...
Это идея!
Уже не раз было замечено, что моя удача — как зебра. То внезапно везет, то возникает ощущение, что даже просто из дома выйти я не могу без приключений на задницу.
И если появится способ тестировать свою удачу незадолго до принятия важных решений — есть шанс вовремя почуять перемену ветра.
Вот сейчас, похоже, Фортуна мне улыбалась. А значит, пока она ко мне благосклонна, этим можно попытаться воспользоваться в своих целях...
Тут ход моих мыслей прервался. Потому что из своей комнатушки, неуверенно покачиваясь из стороны в сторону, вышел Эреб.
Мы с Графычем разом поднялись, как по команде.
Учитель держал в руке два ключа.
— Странно, но, оказывается, я заранее взял у дежурного ключи от ваших комнат, — с усилием выговаривая слова, удивленно сообщил Эреб. — И это хорошо. Держите. Идите спать. Вещи... — он икнул, прижав ладонь к губам, и через мгновение продолжил. — Вещи заберете... позже.
— А где находятся наши комнаты? — спросил я.
— Идите вниз. На три этажа. Там холл. И в другое крыло. Там.
И он ушел обратно в свою каморку.
Переглянувшись, мы осторожно последовали за ним — по крайней мере мешки с барахлом все-таки хотелось взять с собой. Особенно мне — не появляться же перед всеми в униформе палача.
Так мы отправились искать свои комнаты. К счастью, на каждом ключе имелся брелок с номером. Графычу достался 124. Мне — 327. Стало быть, его комната должна по идее находиться на самом нижнем этаже, моя — на третьем.
Мы без проблем отыскали жилое крыло, где и расстались.
Так начиналась наша новая жизнь в новой школе.
Очутившись на пороге своего нового жилища, я сначала подумал, что ошибся. И даже перепроверил номер на двери.