В конце концов, если некоторые авторы своих главных героев убивают камнем по голове, почему мне нельзя попытаться прибить таким хитрым способом наших врагов? Чем не метод?
Готово!
Совершенно опустошенный, я толкнул получившийся конструкт в сторону наших врагов.
И через мгновение услышал истошный вопль Бобра:
— Всем в сторону!
— Мать твою!.. Оно летит! — выкрикнул Рыжий.
У меня похолодело внутри.
Что летит?..
Я же не заказывал ничего летающего!..
Подняв голову, я увидел здоровенный геометрически правильный силуэт, угрожающе пикировавший прямо на место сражения!
Все наши бросились врассыпную.
Грохот!
И сразу стало тихо.
Потому что оба врага оказались погребенными под огромной бетонной плитой, украшенной ядовито-зеленым граффити в два слова: «Жажду крови».
Тяжело дыша и широко распахнув изумленные глаза, все уставились на упавшую с потемневшего неба плиту.
И это...
Победа?
Да?
Я накрыл их плитой, и мы победили? Да это йо-хххо как круто!
Обнаружив в себе новые силы от гордой радости, я поднялся на ноги и поплелся к остальным.
— Ну, чего обомлели? Никогда не видели, как надгробия с неба падают? — с довольной улыбкой заявил я, приблизившись к месту событий.
— Отойди, — строго сказал мне Азра, отодвинув меня от плиты.
— Почему? — не понял я.
И тут услышал размеренное чавканье.
— Оно живое, — с ужасом в голосе проговорила Майя, тыкая пальцем на мое детище. — Присмотрись! Эта твоя плита надгробная дышит!
— Даня, если ты с Офионом когда-нибудь скорефанитесь и соедините свои извращенные фантазии — миру наступит полный звездец, — пробормотал Дин.
Глава 21. Что русскому хорошо, олимпийцу — смерть
Какое-то время мы молча стояли и смотрели на дышащую плиту. Приглушенное чавканье, доносившееся из-под нее, время от времени сменялось задорным хрустом, словно кто-то голодный руками разрывал вкусненькую курочку-гриль.
У меня аж слюноотделение усилилось, как у собаки Павлова. Я буквально почувствовал аппетитный аромат золотистой хрустящей корочки...
И на мой безумный аппетит не мог повлиять ни легкий рыбный душок от оставшихся ошметков слизня, ни туша вола, ни понимание того, что сейчас под плитой кое-кто, возможно, еще частично жив.
Вот это ты извращенец, Даня.
— Она... их жрет? — спросил у меня Азра, поглаживая ладонью все еще розовую свежевылеченную щеку.
Вместо ответа я только плечами пожал.
Потому что хрен ее знает, эту плиту. Может, жрет, а может как-то по-другому кости перемалывает.
— Ты ж призвал ее! Должен знать, — присоединился к разговору Бобер.
— Ты как будто нашего Даню не знаешь, — фыркнул Азра, покосившись на меня. — Не удивлюсь, если он вообще очередную собачку создал хотел!
— Звучит, вообще-то, немного обидно, — пробухтел я, чувствуя, как земля начинает уходить из-под ног.
Все-таки чудный символ российского панельного строительства отвампирил меня по-жесткому. Даже коленки слегонца подкашивались.
Пожрать бы... Хоть что-нибудь!
— А я вот не понял, мы типа победили, или типа нет? — негромко высказал свои сомнения Берн.
— Пойдем спросим, — ответила ему Майка, и мы все вместе двинулись к костру. Кроме Кассандры, которая сидела прямо на влажной, размоченной водными атаками земле, и, обнимая колени, тихо покачивалась из стороны в сторону. Она будто баюкала саму себя, глядя черными очами прямо перед собой.
Я остановился рядом с ней.
Азра, покосившись на нас, тоже замедлил было шаг, но Майя окликнула его, и наш жнец поспешил догонять остальных.
А мне вдруг пришло в голову, что в этой затяжной схватке нам всем немало досталось, но только Кассандра ни к кому из нас не бежала со всех ног из своего укрытия.
Только к Азраилу.
И то, как она бесстрашно и вместе с тем доверчиво шагнула в круг бесновавшейся смерти, тоже говорило о многом.
Да и Азра, едва осознав опасность для Кас, без малейшего промедления прервал атаку...
Может, это и не значило ничего особенного. Но мне почему-то упорно казалось другое.
Я присел рядом с девушкой.
— Эй, Кас? Ты как, нормально?..
— Не обращай внимания, — проговорила своим низким грудным голосом целительница. — Просто устала. Просто прихожу в себя.
Я придвинулся и обнял ее. Она не возражала.
— Давай, я помогу тебе добраться к телегам? — предложил я. — Мне кажется, тебе нужно прилечь и укутаться в шкуры — вон, вся дрожишь.
— Это ничего. Сейчас отпустит, и я сама дойду, — тихо проговорила девушка, обессиленно прильнув к моему плечу.
— Мне не трудно.
— Еще как трудно — вон, сам еле на ногах стоишь, — с тонкой усмешкой сказала она.
Я широко улыбнулся.
— Ну и что? Я мужик или где? Ты своих сил не считала, когда нас штопала. К тому же, — я понизил голос, будто сообщал что-то жутко секретное, — так я хоть под благовидным предлогом смогу добраться до наших запасов жрачки. А то вроде и уйти сейчас неудобно, а схомячить что-нибудь хочется аж до трясучки. М? Прикроешь мои постыдные тылы?
Она тихо, устало рассмеялась.
— Хороший ты, — сказала Кас с ласковой улыбкой.
— Напомни об этом Янусу, когда он в следующий раз захочет запихнуть меня куда подальше — буду безмерно благодарен!
Поднявшись, я помог встать Кассандре, и мы направились в сторону ее прежнего укрытия.
Время от времени я поглядывал через плечо в сторону костра. Лицо Януса оставалось сосредоточенным и строгим, так что по нему я никак не мог определить, как же обстоят наши дела. По виду Офиона вообще трудно было догадаться, о чем там идет разговор: змеи, к сожалению, безэмоциональные дубины и не умеют ни хвостом повилять, ни зубы оскалить. Хрен поймешь, что у него за настроение.
Зато настроение недобитого демона было очевидным — он снова очнулся и принялся сипло орать на всю рощу. Вот ведь горе.
Вскоре, отделившись от всех, к стаду быстрым шагом направились Шрам и Берн в своем порнушном плаще на голое тело.
Зверюга, судя по всему, потребовал очередную порцию попкорна — то есть, еще овечьих сердец.
Тем временем я довел Кас, укрыл ей плечи шкурой и, взобравшись на телегу, принялся развязывать мешок со съестными припасами. Ну а что? На самом деле пришел я сюда, конечно, вовсе не для того, чтоб пожрать. Но раз уж здесь оказался, чего отказываться? В последний раз мы ели почти сутки назад!
У меня аж руки дрожали, когда я кромсал жесткую бочину каравая! Выложив на хлеб белое с мясными прожилками соленое сало вперемешку с одрябшими кольцами нарезанного лука, я с наслаждением вонзил зубы во всю эту вкусноту.
О, да!..
Острый луковый сок смешался со вкусом нежного сала и хлеба — как бы пальцы себе не откусить на радостях! Для полного счастья не хватало только стопки, так что я кое-как наколдовал себе бухаловом сто грамм. Водка бодрящим теплом пролилась в желудок. Никакого хмеля в голову не ударило — просто я почувствовал, что снова жив.
— Эй ты, бессовестный жрун в одну харю! — с нескрываемым упреком в голосе крикнул мне Берн. — Офион потребовал, чтобы ты ему подношение принес!
— Уг-гу, — согласно кивнул я, не в силах своим набитым ртом сказать что-то еще.
— Вердикт по нашей битве он тоже скажет только когда ты придешь, — добавил Шрам, хватая первую попавшуюся овцу за ногу.
Да ладно? Правда, что ли?..
— Иди давай овцу вторую лови! — прикрикнул на меня Берн.
— Ща, — с трудом проговорил я, снова запихивая себе в рот хлеб с салом. — Дожую...
— У тебя совесть есть вообще?! — возмутился мой товарищ, оскорбленно раскорячившись в воинственной позе и упирая руки в бока.
— Не-а, — пробубнил я.
— Вообще-то все жрать хотят!
Я с трудом проглотил очередной здоровенный кусок.
— Берн, вообще-то у Азры на плаще всего три пуговицы, и те на груди, — ехидно заметил я. — Ты это, хоть фиговый листочек сорви, что ли...
— Да ну тебя! — ругнулся Берн, но руки с пояса убрал и полы запахнул посильнее.
Шрам, не запариваясь каким-то особенным местом для убоя, разделал овцу прямо там же, где поймал, и выложил сердце на белое блюдо.
— Забирай, — сказал он мне. — Сейчас второе нарисую.
Я поднял окровавленную тарелку с земли.
— И вот заметь, Берн, — с насмешливо-умным видом проговорил я, доедая свой мега-бутерброд. — Здесь все заняты делом. Шрам — режет овец. Я — ем. Один только ты впустую воздух сотрясаешь и яйца проветриваешь...
— Да иди ты!.. — насупился мой приятель.
А Шрам, зыркнув через плечо, усмехнулся, поймал вторую овцу и, раскладывая ее на траве, сказал:
— Вообще-то, Даня, ты сам себе противоречишь, — сказал он, вынимая нож. — С твоих слов получается, Берн сразу занят аж двумя делами, в отличие от нас с тобой...
Но нашему эксгибиционисту поневоле эта тема уже была неинтересна.
— А где ты сало с хлебом нашел? — негромко поинтересовался он, глядя мне в рот глазами оголодавшего кота, которому злобные хозяева не дали десятую креветку.
— Видишь, рядом с Кас телега стоит? Светлый мешок в правом переднем углу. Там еще сыр есть.
— Ага, — обрадованно кивнул Берн. — Заодно и штаны поищу.
— Запасные штаны-сапоги-рубахи были в корзине рядом с посудным ящиком, — подсказал я.
Пока я дожевывал свой бутер, Шрам по-быстрому и умело зарезал овцу, вскрыл ее и плюхнул мне на блюдо еще одно сердце.
— На, неси.
Я кивнул и поспешил к костру, у которого остались только Офеон, Янус и Та’ки. Все остальные, отступив в сторону шагов на двадцать, нетерпеливо переминались с ноги на ногу, с сердитым прищуром поглядывая в мою сторону. Похоже, мой хитрый пассаж с провизией не остался незамеченным.
— Живей давай! — прикрикнул на меня Янус.
Вид у него был самый что ни на есть строгий, но глаза были теплыми, и уголок рта нет-нет да и подергивался вверх — а значит, на самом деле он был доволен.
— Уже тут! — ускорил я шаг.