— Хочешь казнить мертвый череп некроманта? — хмыкнул Лёха. — А это, по-твоему, не надругательство над вместилищем моей души?
— Это другое, потому что по справедливости.
— И в чем, интересно, разница?
— А это как убийство и казнь. Суть вроде одна, а смысл разный.
— То есть сжечь меня в угоду своей морально-нравственной парадигме — это нормально и, по справедливости. А что я поднял покойника для общих целей и ради благополучия принца — это кощунство? — возмутился Лёха.
— Не заводись, — нахмурился я. — Готов подсоединяться?
— Готов, — буркнул тот, и покойник, послушно вытянув руки, двинулся к лежащим на столе доскам.
— Надо будет потом здесь все благовониями окурить, что ли, — пробормотал себе под нос князь.
Покойник положил свои руки в устье, и Лёха, сверкая синими глазами, умолк, сосредоточившись на событиях, невидимых глазу.
Я между тем разложил вторую пару досок и начал ждать.
— И что, он действительно может проникать внутрь чужих писем? — приглушенным голосом спросил Дис. — Но как?
— Переданная через доски информация не уничтожается тут же, а сохраняется в виде информационных пластов, — так же полушепотом сказал я. — Лёха назвал их «морем». И в призрачном состоянии он может соприкасаться с ним и взаимодействовать. Как это конкретно работает — я понятия не имею. Правда, в нашу прошлую попытку он только читал чужие сообщения. А вот удастся ли ему передать информацию на чужую королевскую доску — это большой вопрос.
— С ума сойти. Нужно что-то переделать в защитных начертаниях, ну не должно такого быть! Это же любые секреты государственной важности могут в руках какого-нибудь поднимателя мертвых оказаться.
Я покосился на князя.
— Ну, все-таки Лёха — это все-таки не какой-нибудь рядовой «подниматель мертвых», как ты сказал. Он — легендарный некромант, и неизвестно, когда родится еще один такой. Поэтому паниковать, что все государственные секреты враз рассекретят, с моей точки зрения, крайне преждевременно.
Дис вздохнул.
— Просто не выношу это их издевательское отношение к покойникам и смерти.
— Оно не издевательское, а скорее рабочее, — заметил я. — Для Лёхи труп — такой же инструмент, как лопата или кочерга.
— А как же этика, Даня? Мораль? Мы ведь только этим по большому счету и отличаемся от скотов!..
— Я так не думаю, — еще тише ответил я.
Потому что вдруг задумался и понял, что лично для меня тоже нет никаких моральных ограничителей подобного рода. Интересно, это из-за внутренней безнравственности, или же следствие тесного общения с некромантом?
И тут на королевской доске красивым каллиграфическим почерком, с ять и твердыми знаками начали возникать слова.
«Князь Дисъ — нѣвѣроятный остолопъ и ханжа!»
Лёха тихонько захихикал.
— Ну как?
Дис хмыкнул.
— Не считая того, что за такие слова тебя стоило бы высечь — удивительно хороший результат!
— То-то же! — довольно проворчал Лёха.
Я вздохнул.
— Ну что, теперь стоит придумать текст, и сообразить, от лица какой персоны его следует написать.
Мы сели с бумагой за стол и принялись рассуждать о содержании сообщения, как вдруг в охотничий домик вбежал сияющий горбун.
— Господин, беда! — крикнул он.
И протянул ему королевскую доску, на которой рукой Лёхи было начертано про остолопа.
— Такая надпись появилась на всех королевских досках! Моя копия из Багряного святилища прямо сейчас видит точно такую же надпись прямо на главной доске, поверх всех объявлений!
Дис медленно повернулся к Лёхе.
— Ты что сделал?!
— Э-эээммм… — мой приятель кашлянул, виновато замигал глазами. — Ну так это… Принцип работы-то мне еще мало знаком. Ошибочка вышла…
— Ты что наделал, бестолочь?!! — вскричал Дис. — Немедленно это все убери!
Я был готов услышать от Лёхи какое-то извинение и обещание срочно все убрать.
Но что-то пошло не так.
— Твое пренебрежение, князь, давно вышло за границы шутки, — взбеленился вдруг мой приятель, сверкая синими глазами. — И терпеть это дальше я не намерен. Перед тобой Алекс Длиннобородый, барон, некромант первой степени его величества! Изволь держать себя подобающим образом!
— Алекс Длиннобородый давно мертв! — рявкнул на него раскрасневшийся от гнева Дис. — А ты — ничто, мертвая костяшка, возомнившая о себе невесть что!
— Прекратите оба! — не выдержал я. — Вам делать больше нечего, кроме как собачиться? Во дворце сейчас Альба умирает, а вы тут препирательства затеяли!
— Лично я ничего не затевал, а пытался помочь! — возмутился Лёха.
— Только помощь твоя что-то дурно попахивает! То кощунством, то оскорблением!.. — прикрикнул на некроманта Дис.
Я тихо выругался.
Мне все эти танцы с бубнами и препирательства так надоели, что просто сил никаких. Хотелось взвыть, что-нибудь сломать — и просто тупо вломиться в этот проклятый дворец!
А впрочем…
Что мне мешает попытаться? Так, на дурака.
Иногда ведь получалось.
И я вытащил из кармана монетку.
Подбросил.
Выпал орел.
Я подбросил монету снова.
Опять орел.
В третий раз я загадал решку — и мне выпала решка.
— Ну вас обоих, — сказал я, поднявшись из-за стола.
И вышел из охотничьего домика, а они все продолжали ругаться — и, кажется, даже как-то не особо заметили мое отсутствие.
А я бодрым шагом направился прямиком к гвардейцам, охранявшим дворец.
Ну что, чет или нечет?
Глава 10. Сказ о том, как Дурак окаянным Мойрам фак показывал
Я никогда не считал себя храбрым.
В том, другом мире, я привык о себе думать, как о человеке, предпочитающем без острой необходимости не покидать капсулу зоны комфорта. И очень расстраивался, если внешние события все-таки заставляли меня совершать поступки, выходящие за рамки привычного круга. Поэтому мне было мучительно, например, думать о возможной смене партнерши — Ленка была хоть и не всегда удобным, но при этом привычным и понятным субъектом. Поэтому не менял работу, хотя при желании мог бы найти что-то поинтересней и с зарплатой повыше.
Но здесь все воспринималось иначе. Меня в одно мгновение просто вытряхнуло из всего, что было привычным и знакомым — и мне пришлось к этому адаптироваться. Теперь я легко шагал из одной непривычной неизвестности в другую — так в жуткий ливень перестаешь искать сухую дорогу и просто шлепаешь по лужам, потому что терять уже нечего.
Стал ли я от этого храбрым?
Да нифига. По крайней мере, я себя таковым не ощущал. Потому внезапные необдуманные поступки, которые я изредка выдавал на удивление окружающим и, порой, даже самому себе — это признак не смелости, а придурковатости. А дуростью, как известно, никто не гордится.
Настоящая, взвешенная отвага и вот это вот все — не про меня.
Но в тот момент, когда я приблизился к окруженному гвардейцами дворцу, внутри будто что-то перевернулось.
Я вдруг осознал, что иду на встречу не с каким-то головорезом в подворотне, а с королевой. И если облажаюсь, то мне крышка. Можно удрать из переулка, и даже из города — но живым и здоровым унести ноги из королевства я уже не смогу.
Могущественного врага в верхнем мире я себе уже заработал — осталось только в мире человеческом отхватить себе такого же, и привет полная задница.
Но несмотря на понимание ситуации, я только прибавлял шагу.
Потому что должен был.
Потому что от моей решимости здесь и сейчас зависела жизнь человека, которого я считал другом.
Я шел, щурясь от ветра. Под ногами морозно поскрипывал снег.
Рукам и спине было холодно — больше от волнения, чем от стылой погоды.
А в душе расцветала какая-то особенная легкость и теплота.
Я сделаю то, что должен. А там будь что будет.
Неверное, это и есть настоящая смелость.
Приблизившись к переднему ряду гвардейцев, я с удивлением заметил, что четверо из них не совсем люди. Издалека я решил, что у них под плащами какая-то особенная броня. Но оказалось, что темные блестящие щитки на рельефной груди и плечах — это обнаженная кожа с крупной гладкой чешуей. Гуманоидные лица воинов были покрыты точно такой же, но с мелкими чешуйками. Небольшие оранжевые глаза с острым вертикальным зрачком двигались не синхронно, а как вздумается. Волос у них не было — то ли вообще не росли, то ли по меркам ящеров эталоном мужественной красоты являлся лысый череп. Крепкие руки заканчивались коричневыми человеческими кистями, на пальцах виднелись острые желтые когти.
Из одежды на звероморфах были только свободные черные штаны наподобие хакамы и плащи, из-под которых выглядывали толстые и длинные хвосты. На широком поясе с большой блестящей пряжкой у каждого из четверых имелся полуторный меч.
И как только им в таком виде не холодно? Они же вроде как холоднокровные…
Хотя в основе звероморфа всегда лежит обычное человеческое тело. Так что скорее всего температура тела у них соответствующая. Но раздень так меня — и минут через пятнадцать я начну превращаться в сосульку.
А им вон ничего.
Может, у них такая сверхспособность — устойчивость к морозу? Ну, как у кошкодевочек — бесконечная милота.
При виде меня полуящеры переглянулись и сомкнулись плотнее.
— Стой, где стоишь, ибо дальше пускать не велено! — громким и неожиданно высоким голосом крикнул мне один из них.
Я не стал нарываться и остановился.
Вблизи эти красавцы даже несмотря на смешной голос производили мощное впечатление. С такой тварью сойтись в рукопашную — как в мясорубку попасть.
— У меня срочное донесение для ее величества! — ответил я.
— Представься, и мы передадим твое прошение об аудиенции секретарю ее величества, — сказал писклявый ящер.
Господи, яйца им отрезают, что ли?
Я вздохнул.
— Слушайте, мужики, тут некогда ждать секретарей — дело срочное…
— Какие мы тебе мужики, ущербленец?! — взвизгнул вдруг ящер. — Глаза разуй — ты имеешь честь разговаривать с отрядом Неподкупных воительниц!