— Лучше спроси, из какого он мира, — хмыкнул Фредди.
— И из какого тысячелетия, — вздохнул грек в тунике.
И тут меня осенило!
— Мужики, а вы… Вы — Элвис, Фредди и… Орфей?..
— Точно, — отозвался Фредди, забирая у Элвиса гитару. — А ты — тоже музыкант?
— Нет, я скорее слушатель, — широко улыбнулся я, безмерно счастливый.
— Тоже неплохо, — улыбнулся Элвис.
— Да, с аудиторией здесь негусто, — протянул Фредди. — Плюс один — это тоже радостно.
— Слушайте, а как вы здесь-то, у Аида? — спросил я.
— А он выкупил наши души у Дьявола, — охотно ответил Элвис.
— Угу, — проговорил Фредди. — Обещал, что будет весело. Много музыки, хорошая компания…
— И как? Правда весело оказалось? —спросил я.
— Весело, — отозвался Фредди, отбирая гитару у Элвиса. — Но загробненько.
Они рассмеялись, причем Орфей смеялся грустнее всех.
— Да ладно, можно подумать, у Люцифера вам было бы не так загробно, — заметил он, поправляя лавровый венок на голове.
— В аду у нас были бы аншлаги, ты не сомневайся, — заметил Фредди. — Коэффициент попадания в аудиторию раз в сто повыше!
— И никто бы не говорил — ой, как хорошо звучит, надо только сюда добавить арфу! — с улыбкой заметил Элвис.
— Чем вам моя арфа поперек горла встала? — обиделся Орфей.
— Тем, что твоя любимая госпожа Персефона желает ее воткнуть везде, где только можно и где нельзя, — сказал Элвис. — Просто какое-то арфическое изнасилование!
— Арфическое-е-е-е насилие-еее! — своим звучным голосом напел Фредди. — Так ты откуда? — снова спросил он.
— Из России, — ответил я.
— Из России?.. — удивленно переспросил тот. — Это та Россия, из которой Шаляпин?
— Да. А он тоже здесь?
— На гастроли приезжал, — сообщил Орфей. — У мертвых нет жестких границ между мирами, все переплетено. А ты откуда про Шаляпина знаешь? — спросил он у меня.
— Так он сам из моего мира, ты не слышал? — перебил его Фред.
— Так точно, — улыбнулся я. — И, к слову, вас там помнят, мужики. Вы — реально великие.
Элвис заносчиво фыркнул.
— Ну так еще бы!
Орфей с ехидной ухмылкой отступил на шаг, снял с себя венок и незаметно поднес его, как нимб, к голове Элвиса. А тот между тем продолжал:
— Таких, как я, вообще больше никогда не сделают! Может быть второй Орфей или второй Меркьюри, а Элвис — навеки единственный и неповторимый!
— А еще скрооомный и непогрешимый! — протянул под гитарный аккорд Фредди, хитро зыркнув на Орфея.
Элвис обернулся.
— Да ну тебя! — рассмеялся он вместе с остальными, в шутку пытаясь отобрать венок у Орфея. — Отдай мой нимб!
— Вот так и живем, — усмехнулся мне Фредди, ударив по струнам.
И тут мы услышали басистый и заливистый собачий лай.
— Готовь лепешку, — подсказал мне Орфей.
— Да, — кивнул я. — Да и двигать пора, а то время идет… Рад был вас встретить.
Пожав всем троим на прощанье руку, я двинулся к дворцу.
И одновременно с этим, к Церберу.
Потому что огромная двухголовая псина, сверкая огненными глазами и пламенем из пастей, сидела прямо перед воротами и рычала.
С каждым шагом я непроизвольно двигался все медленнее.
Остановившись в десятке шагов от зверя, я глубоко вздохнул.
Ну же, Даня. Что мертво, умереть не может. Так что он тебя может и понадкусывает, но целиком не сожрет.
Протянув вперед руки с половинками лепешек, я двинулся к Церберу.
— Хороший мальчик, хороший… — пробормотал я.
А пес смотрел на меня своими горящими глазами, как на придурка, и как будто чего-то ждал.
— Ну прости, мяса мне с собой не дали, — сказал я ему. — Только лепешки!
— Дурацкая традиция, — раздался вдруг низкий утробный голос.
И я даже не сразу сообразил, что это сказала одна из собачьих голов, в то время как вторая продолжала рычать!
Я озадаченно остановился.
— Так это… Я не знал.
— В следующий раз не слушай жрецов и возьми с собой что-нибудь приличное, — заявил пес. — Ты же к нам ненадолго?
— Ну наверное, — уклончиво ответил я.
— По запаху чую — ненадолго.
— Ладно, — пообещал я. — Если будет следующий раз, прихвачу что-нибудь еще кроме лепешки.
— Не забудь.
Говорящая голова Цербера повернулась к рычащей и клацнула зубами.
Рычание прекратилось.
Обе песьи морды, потянувшись к моему подношению, одновременно обнюхали лепешку, и каждая сожрала свой кусок, роняя мне на руки горячую слюну.
— Ладно, проходи, — сказал пес, поднялся и трусцой побежал куда-то по своим делам.
Теплый ветер принес звуки его удаляющегося дыхания и мелодичный перезвон гитары.
А я схватился за кольцо и потянул на себя тяжелую дверь.
Глава 5. Король мертвых душ
Я вошел во дворец Аида на деревянных ногах.
Почему-то мне казалось, что при виде меня бог мертвых должен как минимум разозлиться — ведь я пришел в его королевство, попирая непреложный закон жизни и смерти. И собирался вернуться оттуда, откуда возвращаться не положено. Мысленно я представил себе величественный трон, на котором восседает мрачная копия Зевса, полупрозрачную свиту из наиболее значимых покойников и горы костей и черепов по обе стороны тронного зала.
Но меня встретила только тишина. Вдоль стен стояли массивные подсвечники. Язычки пламени горящих свечей чуть покачивались. А в центре огромного холла на мраморных престолах восседали две статуи метров по пять высотой, черная и белая.
Черным, конечно, был представлен сам Аид — с кудрявой бородой, блестящими рубиновыми глазами и каменных одеждах, ниспадающих изящными складками до пола.
Белая статуя изображала молодую женщину в таких же, как у Аида, одеждах, с длинными косами и цветочным венком на голове. С белого безразличного лица смотрели яркие голубые глаза.
В некоторой растерянности я осмотрелся по сторонам.
Никого. Только огромный пустующий зал и две статуи.
Я подошел к исполинам чуть ближе, и тут каменные лица засветились мягким желтоватым свечением, глаза зашевелились.
— Вот и для тебя настал важный час, смертный! — раздался громкий низкий голос. Огоньки свеч нервно дернулись, по залу волной прокатился шелест, похожий на шепот невидимой толпы. — Преклони колени, ибо вот…
Тут голос умолк, и по каменным лицам пробежали тени, искажающие их выражения.
— Вот и для тебя настал важный час!.. — снова с той же интонацией произнесла статуя Аида. — Для тебя… Важный… Важный час…
Я озадаченно моргнул.
— Для тебя… важный час… Преклони… Вот и для тебя… — голос повторял обрывки фраз, будто кто-то постоянно включал перемотку и запускал речь снова.
Тут в стене справа появилась большая двойная дверь. Створки ее распахнулись, и в зал стремительно вошла еще совсем юная девушка, которой едва ли можно было дать больше двадцати. В светлых джинсах, черной кожаной куртке, с синими волосами до плеч и футболке со здоровенной мордой какого-то демона на груди.
— Привет! — поздоровалась она, хватая меня за руку крепкой маленькой ладошкой. — Я — Персефона. Можно просто Сифа.
— Привет, — проговорил я, изумленно разглядывая королеву царства теней.
— Все это приветственное фуфло не рассчитано на твой случай, так что не трать свое время и пойдем со мной, — заявила она и потащила за руку к двери.
— Как скажешь, — отозвался я, подчиняясь.
— Ты ведь живой, правда? Я спрашиваю, потому что не очень разбираюсь. Это муж у меня реальный профессионал по покойникам. За месяц может сказать, кому Мойры обрезание сделают, и даже причину смерти увидит! А я — так, только по верхам смотреть умею.
— Да, я к вам с временным визитом, — не стал я юлить перед королевой. — По крайней мере, пока.
— Ну и славно! — воскликнула Сифа, толкая двустворчатые двери. — А то у моего опять зимнее обострение. В такие моменты общение с мертвыми душами уже само по себе повергает его в депрессию, а из-за тебя он бы вдвойне расстроился.
— Почему?
— Потому что ты его интересуешь прежде всего живым. Больше не спрашивай — не расскажу. Сам скажет, что посчитает нужным.
— А почему вдруг депрессия от мертвецов? Профессиональное выгорание? — спросил я, с интересом осматривая огромную лестницу, на которой мы оказались, и пятиярусную люстру из черепов, висевшую на толстой цепи.
— Да просто работа адская, — вздохнула Персефона. — Сплошные стоны, душевные терзания, слезы и обреченность. Это какую нервную систему надо иметь, чтобы совсем никак не реагировать на такую обстановку?
— Интерьерчик у вас тоже аутентичный такой, колоритный, — кивнул я на черепковую люстру.
— Ой, молчи, — со вздохом махнула она рукой. — Но мне кажется, он скорей бросит меня, чем какую-нибудь интерьерную дребедень, к которой привык. Пусть даже эта штука регулярно нагоняет на него тоску.
Девушка направилась вверх по лестнице, размашисто перешагивая через ступеньку. Она все еще держала меня за руку — крепко и уверенно, как мать держит ребенка.
Все-таки передо мной была не какая-нибудь земная девчонка, а бессмертная богиня. Косуха и синие волосы сути не меняли. И лучше бы мне про это не забывать, потому что несмотря на первичное дружелюбие эта особа в конечно итоге могла оказаться моим противником. Что, если она не захочет, чтобы ее благоверный связывался со мной?
Я последовал за Персефоной, слушая ее болтовню про люстры, погребальные костры на заднем дворе по большим праздникам и про унылую традиционную музыку, которой отдает предпочтение ее супруг.
— Ты представляешь, в эпоху, когда существует столько различных музыкальных направлений, он все еще слушает женское завывание под барабаны и одиночную арфу! — возмущалась она. — А я стольких прекрасных музыкантов собрала во дворце! Приглашаю его послушать, говорю — милый, ты застрял в дремучей древности, нужно срочно расширять кругозор! И что ты думаешь? Он приходит, слушает, вздыхает, и следующим вечером опять призывает к себе очередную девицу с арфой. А все почему? Потому что так было всегда! Вот эта его приверженность традиции и потакание собственным привычкам просто ужасает! А потом — конечно. Потом у нас начинается хандра, плавно переходящая в депрессию. Сидит, как изваяние, на своем стуле и смотрит в стену, пока не надоест.