— Чтобы сделать что-то поприличней, мне нужно сосредоточиться несколько лучше, чем это возможно во время прыжков и парирования, — обиделся я. — Так что как сумел, так и напризывал!
— Да не вопрос. Давай мы тебя прикроем на пару-тройку минут в самом начале боя, — предложила девушка. — А ты уж постарайся не осрамиться. Пусть это будет реальная жесть, чтобы они тут все уссались с перепугу!
Берн кашлянул.
— Майя, ты это. Поосторожней установки давай. А то ж он щас такую хрень призовет, что вся столица уписается!
— Ну знаешь, от того, что кто-то облегчился, еще никто не умер, — буркнула в ответ девушка. — Подумаешь, проблема. Главное, чтобы мы победили! Ясно, Даня?
— Да ясно мне, ясно, — проворчал я. — Сделаю.
Значит, пугающее? Стремное до жути?
Я прикрыл глаза, пытаясь мысленно погрузиться в ощущение страха, смешанного с отчаянием. Потому что мне нужно было призвать нечто, вызывающее настоящий хтонический ужас.
Но мой проголодавшийся желудок жалобно заурчал, прогоняя всю сосредоточенность. Калории раннего завтрака были уже истрачены, но я не мог себе позволить думать об этом. Мужественно отбросив голод в сторону, я заставил свою память вспомнить самые жуткие моменты из собственного жизненного опыта, воскрешая в себе пережитые тогда эмоции. У меня получилось. Потом соединил все эти разрозненные эпизоды в одного Франкенштейна. Сосредоточившись на получившемся монстре, я прислушался к глубинному подсознанию, обитающему в той самой тьме, где сейчас пышным цветком полыхал мой источник.
Ну, давай же.
Ты должен всех удивить, Даня!
Подсознание ответило не сразу. Наконец, я увидел вспыхивающие символы. Прямая. Два круга пониже. И еще раз. И еще трижды. Потом вокруг этого художества, чем-то напоминающего недавние рисунки на стенах, только чуть-чуть поприличней, возник большой перечеркнутый круг.
Прямо новый дорожный знак, запрещающий въезд мужикам, ей богу.
Пока я размышлял над конструктом призыва, защитный пузырь снова затянул пространство арены. На трибунах, как мне показалось, осталось примерно столько же людей, сколько и было. От ассасинов вышел новый и свежий боец.
Наконец, призывно ударил гонг, и представителям школ приказали разойтись по разным сторонам арены и приготовиться к возобновлению боя.
В этот момент волнение снова вернулось ко мне. Наверное, из-за груза ответственности. Не мог же я подвести соратников!
Когда все заняли свои места и остановились, выжидающе глядя на судейский стол, гонг прозвенел снова.
Я сбросил с рук своих кошаков. Те с угрожающим «мяу» тут же бросились на противников, которые в свою очередь вспомнили прежние договоренности и всем скопом двинулись на нас.
— Даня, жги!!! — проорал Берн, при этом выпуская во врагов целую стену огня.
Каламбурненько вышло, однако.
Я заставил себя отвести глаза от пугающего марева.
Отставить дергаться! Не думать о битве. Выключить уши, отрубить зрение и погрузить мыслительный процесс в глубины подсознания. Ощути тот ужас, что ты смог воссоздать в своей памяти и… Нет, нельзя думать о жратве! И о Деметре — тоже! Никаких сантиментов, только страх и кровожадность!..
Заготовленный заранее символ вспыхнул, наконец, у меня перед глазами.
Где-то на заднем фоне я слышал, как Майка что-то кричит. Но смысл слов потерялся где-то по пути, ведь мой мозг был сейчас слишком далеко. Или, верней, глубоко.
Линия. Кружочки. Линия. Кружочки. И еще три раза. А потом круг и хрясь! Перечеркивание!
Получи фашист гранату!
От усилий у меня аж звездочки перед глазами закружились и колени предательски дрогнули.
Кажется, я вложил в этот единственный призыв столько энергии, что вряд ли смогу выдавить из себя что-нибудь еще.
Я потер онемевшее лицо руками…
И охнул вместе с трибунами.
Вместо привычного светящегося облачка на песке крутился настоящий туманный смерч. Он был раза в три выше меня, и толщиной обхватов пять — если, конечно, смерч вообще можно измерять обхватами.
Наши противники опасливо отодвинулись назад, прекратив на время атаковать Майю и Берна, у которого на левом рукаве расплывалось кровавое пятно.
А потом туман рассеялся.
Люди на трибунах хором вскрикнули.
И я — вместе с ними.
Это «а-ааа» вырвалось у меня из груди против воли, ведь из туманного кокона, потрясая студенистым телом и разваливаясь по пути на всякие любопытные запчасти, вышел…
Джасура.
У меня все волосы на голове и теле вздыбились, по рукам и спине побежали непроизвольные мурашки, дыхание перехватило.
И, судя по всему, не у меня одного.
Зрители с первых рядов ломанулись наверх — прямо по коленям и головам своих соседей.
Судьи повскакивали со своих мест, с ужасом уставившись на смертоносного бога. Даже в королевской ложе все вдруг встревоженно поднялись из кресел!
На козырьке над ложей проявились две сияющие фигуры. Это были Гермес с Дионисом. Маленький флажок с изображением герба школы Грифа выскользнул из руки главного винодела Олимпа. Гермес, брезгливо сморщившись, отпрянул от края, будто опасался свалиться на арену и очутиться среди несчастных смертных, обреченных на Джасуровскую компанию.
Наши противники тоже замерли, причем с такими рожами, точно им кол куда надо вогнали.
— Хочу жра-аааать! — простонал, как зомби, мой желейный медведь божок Джасура.
Майка взвизгнула, отскочив в сторону от парочки шустро проползающих мимо нее частиц его тела.
— Ты что, охренел⁈ — крикнула она, оборачиваясь ко мне с таким… хтоническим ужасом на лице, как, впрочем, и заказывала. — Ты что сотворил-то, Даня!!!
— А я тебе говорил, — прошипел Берн. — Я предупреждал! Но я же дебил-первогодок, верно? Нахрена такого слушать?
— Ты реально хочешь сейчас поговорить об этом⁈ — испепеляющим взглядом полоснула его Майка, пытаясь унять дрожь в голосе.
— Жрать… Обнимать… Жрать… Убивать… — бормотало между тем мое созданье, двинувшись на наших остолбеневших врагов. — Хочу любви!!! — проревел он вдруг на всю арену — и бросился всеми своими телесами, в том числе и отсоединившимися фрагментами, прямо на противников!
Валерка выронил меч из рук.
С испуганным и почти жалобным воплем вся наша оппозиция бросилась наутек. А Джасура помчался за ними, продолжая выкрикивать свои пугающие желания — которые, в общем-то, были моими собственными, бессознательными и вовсе не такими ужасающими, как это могло бы показаться на первый взгляд.
Даже недокоты, вздыбив шерсть и поднимая пыль, как лихие скакуны, метнулись в разные стороны и забились под бортики арены.
И, честно говоря, уж кто-кто, а я их осудить не мог. Потому что отлично помнил, как сам уносил ноги в похожей ситуации.
Майя схватила меня за грудки.
— Ты мне скажи, он — настоящий⁈
— Я тебе Великий Змей, что ли, богов плодить?.. — оторопело проговорил я. — Само собой, он копия!
— Да мне плевать на первородность! Копии твоих собак и жрут, и гадят не хуже своих прототипов. Так что отвечай: этот умеет гадить, то есть проклинать, как оригинал?..
— Жра-ааать! — орал между тем на всю столицу мой трясущийся, как студень, Джасура, сделав круг за своими жертвами и опять приближаясь к нам. — Убивать!..
— А мне почем знать⁈ Ты просила страхолюдину, чтобы все с перепугу обделались? Получи и распишись! — выпалил я в ответ, и, выхватив меч, рванул навстречу нашим противникам, ополоумевшим с перепугу.
Первого ветродуя я уложил, просто плашмя долбанув его мечом по лбу. Свеженький ассасин попытался было вступиться за него, но тут на него напрыгнула стайка бегающих недокриперов мейд бай Джасура, и бедняге пришлось отскочить в сторону, защищая свою честь.
Я тоже отпрыгнул ближе к краю, пропуская объединенный отряд воинов, преследуемых Джасурой.
— Жра-ааать! — стонал тот, начиная двигаться все быстрей.
— Да похрену, что он там умеет, давай сначала победим, а там разберемся! — заявил тут Берн Майке и побежал догонять делегацию. — Даня, я с тобой!
Глава 14Про Джасуру, честь и бесчестье
Думаю, я не ошибусь, если скажу, что столица еще никогда не видела такого боя на своей арене, как в этот раз.
«Парящий Гриф» определенно вошел в историю — и тем, как разнес защитный купол, и повреждением трибун. Ну и призывом смертоносного божества. Или, верней, его копии.
Конечно, хотелось бы все это закончить как-нибудь эпично, чтобы волосы развивались и мечи сияли в руках, как и положено в героических преданиях.
Но, к сожалению, у нас так не получалось. Вся финалочка свелась к «бей-беги». Наши противники, теряя силы, убегали от Джасуры, время от времени пытаясь швырнуть в нашу сторону вместе с проклятиями и ругательствами какой-нибудь совершенно чудовищный конструкт. Но как сосредоточиться на атаке, если ты уносишь ноги от божества смертельной горячки, который не только хочет тебя убить, но и просто хочет полсотней своих частиц, рассыпанных по арене?
Мы сначала гнались следом за ними, швыряя вслед всякое-разное. Потом сообразили, что, собственно говоря, можно особо и не бегать — достаточно рассредоточиться и просто ждать, когда противники окажутся под ударом. Один из ветродуев попытался проигнорировать Джасуру — видимо, он решил, что божество не может быть настоящим, и, следовательно, представляет собой, по сути, лишь огромное пугало.
Как же он ошибался.
Овечка-то хоть была клонированной, но все ж таки оставалась овечкой! От тридцатисекундного объятия Джасуры-2 ветродуй моментально покрылся пунцовой сыпью, на испуганном лице расцвели гнойные язвы. Потом наш призванный красавчик продолжил свой марафон, время от времени выкрикивая что-то в духе: «Жрать!» или «Убивать!», а мы бросились отбивать беднягу у Джасур-младших, распинывая их в разные стороны.
Тогда-то мы услышали первый смешок на трибунах.
Изначальный ужас у зрителей слегка поулегся, и самые бесшабашные среди них начали видеть комичную сторону происходящего.