Милота!..
Я непроизвольно расплылся в улыбке и ласково погладил кошкодевочку по голове.
— Спасибо за доверие, — сказал я.
— Давайте уже есть, а то остыло все, — ворчливо проговорил Леандр.
Яичница в стиле Леандра была огнедышащей даже несмотря на то, что действительно остыла. И очень вкусной. Мы втроем быстро с ней разделались, и Ника принесла глиняные кружки, вчерашний белый хлеб и молоко в большом коричневом кувшине. Я принялся разливать питье, и в этот момент с улицы донесся громкий пронзительный вскрик, будто кто-то одним махом вырвал у гигантского петуха хвост.
От неожиданности я чуть не уронил кувшин.
— Это что еще такое?.. — спросил я у Леандра.
— Ты про вопль? Это наша бронзовая птичка подала сторожевой сигнал. Кто-то едет к нам, только и всего. Минут через десять в школе будут какие-то гости. И, кстати, ты мне до полудня не понадобишься, так что можешь пойти посмотреть и тренировку, и что там за гостей нелегкая принесла. А нам пора выпечкой заняться…
— Спасибо, — искренне поблагодарил я старика.
Потом залпом выпил свое молоко и направился к выходу.
После душного кожаного суперсета палача в тонкой и дышащей одежде было блаженственно. Я достал из кармана курево, взял папиросу и принялся возиться со спичками.
Как бы я не выпендривался на кухне, рука после укуса действительно болела.
Тем временем топот копыт становился все громче. Наконец, въездные ворота скрипнули, и кто-то въехал на территорию школы.
Сначала я предположил, что это могла быть Майя — вчера она так и не вернулась, и вечером, заглянув на кухню, Ян по этому поводу недовольно ворчал.
Вот только по лошадиному топоту и фырканью было ясно: приехал вовсе не один всадник.
Их было несколько. Человека три, может четыре.
— А ну все назад! — донесся вдруг с той стороны грубый мужской окрик. — Проезд не дозволен мастером, стоять всем на месте!..
Я насторожился. Это что, у нас какая-то заварушка намечается?
— Август, мать моя женщина, ты со вчерашнего не проспался, что ли? — услышал я знакомый женский голос. — Отойди в сторону!
— Стоять! Мастер приказал!..
Я усмехнулся.
Август? Кажется, так звали того упертого здоровяка, что не пускал меня в главный корпус. Однако, у парня есть свой стиль!
Я направился из внутреннего дворика к главному зданию, и увидел, как двое дежурных стражников преграждают путь четверым всадникам. И среди них действительно оказался мой старый знакомец.
А перед дежурными на высоком гнедом жеребце сидела Майя. Мужское седло и длинное платье с разрезом ничуть не помешало ей усесться верхом. Ее полностью обнаженные стройные длинные ноги без обуви крепко обнимали лошадиные бока. Задравшееся и сбившееся платье приоткрывало белый флажок нижнего белья, но не смотря на это девушка умудрялась выглядеть не просто уверенной в себе, а прямо-таки грозной.
— Совсем сдурели? Я вам не какая-нибудь первогодка. И я не с попойки явилась, а привезла с собой новых учеников! — прикрикнула на парней Майя, без малейшего смущения спрыгивая с седла.
Выглядело это эффектно. Круче перекидывания ног на стуле в известном кино.
Жаль только, что я оказался не в первом ряду.
— Так-то оно так, но мастер Ян приказал не впускать! — продолжал упорствовать Август, в то время как его напарник выглядел уже не так уверенно.
А я тем временем принялся разглядывать спутников Майи.
Новые ученики, значит?
Их было трое, двое парней и одна девушка.
После дерзкой Майи и пушистоухой Ники девица выглядела совершенно непримечательной: грубая мужская одежда, коротко остриженные русые волосы и бледное личико с острыми скулами и крупным, резко очерченным ртом.
А вот парни своим внешним видом меня заинтересовали. Один из них был высоким и крепким. Волосы, брови, и даже густая поросль на щеках у него были почти белыми. Из одежды имелись только грубые серые штаны с завязками, а через всю грудь, от левого плеча до правого бока, виднелся глубокий ровный шрам. На шее и запястьях он носил пестрые плетеные веревочки. Я уже видел такие несколько раз у клиентов мастера Гая. Это были обереги. Такие штуки плели суеверные женщины для своих детей, мужей и возлюбленных, добавляя пряди своих волос в разноцветные нити. Так что этот парень был или сыном полка для женского батальона, или отчаянным бабником, и где-то по городам и весям о его благополучии воздыхало немало девиц.
Второй новичок по сравнению с белым на первый взгляд мог показаться ребенком.
Он был темноволосый, невысокий, бледный и худой. Белоснежная шелковая рубашка висела на нем, как на вешалке, из горловины сиротливо выглядывала тощая шея с острым кадыком. На поясе у паренька поблескивал украшенный серебром пояс, черные глянцевые сапоги мягко обтягивали икры — в общем, выглядел он отнюдь не как оборванец. Это ощущалось не только в одежде, но и в аристократических чертах лица и даже в манере сидеть на лошади.
Тем временем двери главного здания школы распахнулись, и на крыльце показался сам Янус — взъерошенный и помятый после сна, в не заправленной рубахе. Для пущей живописности ему только не хватало соломы в волосах.
Все препирательства у ворот разом утихли. Караульные вместе с Майей развернулись к магистру и вытянулись в струнку.
Широко распахнув руки, Янус с наслаждением потянулся, щурясь на яркое голубое небо, и зевнул во всю пасть.
— А-аа, блудня наша вернулась, значит? — с недоброй улыбкой протянул он, глядя на Майю. И неспешной походкой двинулся к новоприбывшим.
Губы подмастерья великого магистра Януса обиженно выпятились вперед.
— Я не блудня, я на благо нашей школы старалась! И привезла нам еще трех учеников!
— Разве я тебе что-то такое разрешал?
— Нет, но…
— Или ты уже получила статус магистра, а мне не доложили?
— Да нет же…
— Тогда какого хрена?! — взорвался вдруг Янус, нависая над ней, как грозовая туча.
Майя втянула голову в плечи.
— По праву единственного представителя школы… Я взяла на себя смелость… Да ты сначала пронизывающим глазом посмотри внимательно, кого я тебе привезла, а потом уже рычать будешь!
— Ну конечно, в первый раз одна на просмотре осталась — и на тебе, тройная удача! Да кого бы ты не привезла… — Янус взглянул на новых учеников, и слова замерли у него на языке.
Задумчиво почесав затылок, изменившимся тоном он проговорил:
— А ну-ка с лошадок все слезли. И ко мне подошли.
Новые ученики спрыгнули с коней и приблизились к магистру.
Смерив пристальным взглядом всех троих с головы до ног, Ян хмыкнул. Потом обернулся на меня, неприметно греющего уши возле главного здания.
— Пошли ко мне в кабинет, разбираться будем, — буркнул он.
И все пятеро направились внутрь.
А между тем из второго корпуса, перешучиваясь и поругиваясь между собой, потянулись ученики. Они были одеты в светло-коричневые кожаные костюмы с вышитым на предплечье птичьим профилем — парни и девушки, все стройные, рослые и пышущие жизненной энергией.
Они проходили мимо меня, будто мимо дерева — не обращая никакого внимания, хотя я пытался пару раз им кивнуть и поздороваться. Но потом прекратил и отошел поближе к стене, чтобы мое самолюбие не так сильно страдало от их пренебрежения.
Ученики собиралсись на тренировочной площадке и рассаживались ровными рядами на песке.
Глядя на них, я испытывал смутное волнение. Вот, значит, как выглядят те, кому открыт широкий путь в боевое будущее.
И я тоже стану таким.
Я смогу!..
Потом появились трое широкоплечих мужчин в темных красно-коричневых доспехах. И один из них громко крикнул:
— Да пребудет со всеми вами терпение парящего грифа, и да наполнит новый день вас всех новым знанием! Объявляю начало часа медитации!
— Да будет так! — хором ответили ученики.
Мужчины в темных доспехах сели на песок лицом к ученикам, и застыли, как изваяния.
На площадке стало тихо.
Поначалу смотреть на это было смешно. Мне невольно вспомнилась физиономия Ленки, когда она устраивала себе «медитацию». О, это была ее любимая тема! И вот сидит, значит, она на своей мудалахаре, страдающим лицом изображает просветление и чакры пересчитывает. И все это — чтобы депрессия от тягот ее непростой жизни отступила, целлюлит рассосался и кундалини поднялась.
Я как-то после ее пламенной лекции про чакры в шутку брякнул, насколько же проще медитировать мужикам — нам-то, чтоб поднялась кундалини, порой одного только вида на приличную сахасрару достаточно.
Меня тогда обкричали за то, что я не уважаю женщин. Из чего я сделал вывод, что медитация может чего-то там и стимулирует, но явно не чувство юмора.
Однако же, глядя на учеников школы, я как-то быстро утратил всю свою смешливость.
Они все будто превратились в статуи. Казалось, эти люди даже не дышат.
А потом над их головами начало разрастаться марево, похожее на искажение горячего воздуха над раскаленным асфальтом.
Птицы продолжали голосить, ветер шелестел листвой, а я уже на полном серьезе вглядывался в медитирующих учеников и пытался понять, что же они такое делают и для чего это нужно. Ведь я хотел посмотреть на их тренировку не просто так, а с целью попытаться скопировать какие-то упражнения и заниматься самостоятельно. Но как повторить то, чего не понимаешь?..
И тут у меня над ухом раздалось хрусткое размеренное чавканье.
Я вздрогнул и обернулся. Рядом со мной, придерживая лапой толстый сочный стебель, стоял Та’ки и медленно пережевывал свое угощение.
— Люди — высокомерные твари, однако, — он икнул, подозрительно обнюхал стебель. — И пока ойлюлей им не вломишь, добра не жди. Вот где почтение перед богом-покровителем, а? Где подношения с утра? Доедаю вчерашний корм… Дежурные опять все просрали… То есть проспали… Ужас! Питаюсь непоймя чем…
Его голос звучал на редкость трезво — видимо, еще не успел набраться хмеля с утра.
Я хмыкнул.
— Так вломил бы?