Эрик с таким видом, будто признавался в неприличной болезни, ответил:
— Судя по всему — да… Простите, что не сказал сразу про мое уродство.
— А с чего ты взял, что твой тип магической одаренности — это уродство? — строго заметил Ян.
— Потому что магия, которой невозможно управлять по собственному произволению в любой момент времени — это проклятье и уродство. Так говорит мой отец.
— Твой отец ошибается, — сурово заявил Ян. — А ты должен был сразу предупредить о своей особенности, а не паскудно помалкивать! — он повернулся к нам с Берном. — Ну а вы, бойцы? Вы чего не поделили?
— Да так, — невнятно пробормотал Берн, глядя в сторону.
— Все с вами ясно, — вздохнул Ян. — Значит, так: за вранье и драку на тренировке всех троих определяю в штрафную камеру на два дня. На хлеб и воду. И еще: если будете про подземелье языком трепать по углам — вышвырну из школы. Чем это грозит каждому из вас, додумайте сами. А теперь шагом марш к дежурным, и пусть они запрут вас, как полагается. Все, закончили разговор.
И мы пошли к дежурным передавать распоряжение о нашем наказании.
Штрафная камера оказалась крошечной комнаткой в конюшне. Под потолком имелось прямоугольное решетчатое окошко, в качестве мебели по углам валялась солома, а у двери стояло ведро понятного назначения.
Дежурный запер дверь на замок, и мы, покряхтывая после всего произошедшего, расположились на соломе.
— А может, в штрафной не так уж и плохо, — проговорил Берн, вытянувшись на спине. — Выспимся как следует, отлежимся…
И тут мой пустой желудок громко и выразительно простонал.
— На воде и хлебе особо сладко не поспишь, — мрачно заметил я. — Слушай, Эрик, а что это за магия у тебя такая?
— Кстати, да, — оживился Берн. — Я тоже об этом спросить хотел. Как она там называется? Миротворец?..
Эрик тяжко вздохнул и, развалившись на своей куче соломы, устало прикрыл глаза.
— А это обязательно?
— Да! — хором ответили мы с Берном.
— Ну… в общем, это редкая и извращенная форма магической силы, которая вроде как есть, а вроде как и нет. Для медитативного взгляда она выглядит как запредельная одаренность — магия просто бурлит в душе, чуть наружу не выплескивается, — Эрик грустно усмехнулся. — Так что мой отец был абсолютно счастлив, когда узнал, что его старший сын таким великим магом уродился. Но года шли, учителя пыхтели… А все напрасно. По собственному желанию вызвать магию наружу я не мог. Зато разнес маленьким камешком лобное место, где отец собирался казнить моего старого учителя за безделье, и пинком разнес охотничий домик дяди… Ну и еще кое-что по-мелочи. Вот мои педагоги и вынесли вердикт…
— Что значит не мог использовать по собственному желанию? Я же видел, как ты сражался со своим противником на арене! — удивленно возразил Берн и обернулся ко мне. — Там был мужик раза в два больше нашего Графыча, плотный такой, весь мерцающий. Как же его мотало по арене! Пару раз наш Графыч его так в ограждение впечатывал — я думал, больше не встанет! Народ потом шептался, что круче был только выход какого-то хрена из вырезанного рода, который с монстром сражался…
Я прикусил губу.
Да уж, вот это выступления и я помню…
— … но того я не видел, — увлеченно продолжал Берн. — А вот Графыч!..
— Просто я разозлился, — пожал плечами Эрик. — Этот, как ты выразился, мужик так низко и подло повел себя с девушкой в предыдущем бою, что мне его придушить хотелось. И когда именно он вышел против меня, магия сама прорвалась наружу. Мне оставалось только позволить ей течь.
— То есть ты можешь использовать магию только когда разозлишься? — спросил я.
— Не просто разозлюсь, а разозлюсь на что-то несправедливое или неправильное, чего я не могу исправить. Вот эта смесь бессилия с воспаленным чувством справедливости и вызывают во мне приступы магической силы. Иногда — более-менее контролируемые. А иногда — неудержимые и разрушительные, как сегодня.
— Сегодня-то чего тебя вдруг так накрыло?
— Ваша драка… Она была несправедливой. Вы оба были неправы и могли покалечить друг друга. И мне так неудержимо захотелось это все остановить…
— Что ты решил проломить землю? — рассмеялся Берн.
— Нет, я с досады ударил кулаком по земле, как по столу. И тут проснулась сила. Такие вот дела.
— Я все равно не понял, почему твой отец считает эту силу уродливой. Это же получается что-то вроде одержимости Немезидой, ты противостоишь несправедливости — это же красиво! — заметил я.
Эрик фыркнул и открыл глаза.
— Я — будущий правитель графства. А правителю нужна такая магия, которая поможет и налоги без угрызений совести поднять, и бунтовщиков потом под топор положить. Отец говорил, моя способность — это демонстрация моей слабости. Мол, я становлюсь сильным только со страху и с обиды. И в некотором смысле он прав.
— И ты вдруг решил сбежать в школу боевых искусств? — с сомнением в голосе спросил я.
— Нет, — ответил Эрик, и его аристократическое лицо исказила некрасивая усмешка. — Не вдруг, и не сбежать, а скорее укрыться и спрятаться. Видишь ли, Даниил, у меня есть трое младших братьев, и все они куда больше подходят на роль будущего графа, чем выродок-миротворец, которого стыдится отец. Так что когда мой охотничий камзол оказался пропитан черной смертью, я понял: нужно что-то делать…
— Черная смерть?.. — переспросил Берн, округлив глаза.
— Да. И если бы не мой верный адъютант, я был бы уже мертв, — со спокойным лицом подтвердил Эрик. — Так что быть наследником — это опасная работа, — попытался он пошутить.
Я задумчиво потер свой щетинистый подбородок.
Если бы отец пожелал устранить неугодного сына, вряд ли выбрал бы такой сложный способ. Проще было бы позвать палачей, а потом заявить, что наследник умер от несварения или еще какой-нибудь напасти. И результат стопроцентный, и действие не такое извращенное, как с ядом. Ведь не зря существует присказка, что яд — оружие женщин.
— Слушай, а твои братья — дети твоей же матери?.. — спросил я.
— Нет. Моя мать умерла сразу после того, как произвела меня на свет. Потом отец взял себе еще двух жен, одну из Облачного клана, а вторую из Дома Огня.
— Другими словами, они обе могут быть заинтересованы в твоей смерти, — заметил я.
Эрик кивнул.
— Да, я тоже так себе говорю. Иногда — помогает, — мрачно сказал он. — Но мой отец — человек очень жесткий и властный. Я с трудом могу себе представить, чтобы он не знал о чем-то, происходящем во дворце. Во дворцах вообще очень часто все сложно, — зевнул Эрик. — И наш оказался не исключением… В любом случае, с момента поступления в школу боевых искусств я автоматически исключаюсь из числа наследников, поскольку невозможно совмещать службу королю и всякие наместнические должности. Давно надо было это сделать. Не гожусь я в графы — стану грифом…
— А при чем здесь служба королю? — насторожился я.
— Да просто официально территория школы — это территория, принадлежащая лично его величеству, и мы все вроде как его прямые подданные, — авторитетно пояснил мне Берн.
— А зачем это королю? Ему ведь от нас вроде как никакой пользы.
В самом деле, какой смысл защищать все школы королевской неприкосновенностью? Да еще и деньги какие-то на содержание учеников из казны выделять. Из любви к боевому искусству?
— Если ты не знал, самых лучших бойцов переводят в столицу служить лично королю.
— То есть куча школ, которые содержатся за счет финансирования казны, существуют только для того, чтобы пополнять личную гвардию его величества? Сколько же ему нового народа нужно в год? Там у них в столице чума, что ли, свирепствует? — парировал я.
Берн хотел было что-то выпалить в ответ, но внезапно умолк, соображая.
— Слушай, а я ведь об этом так никогда не думал. Как бы что все говорят — то и я сказал. А ведь в самом деле, а зачем королю столько магов?
— Ну вы даете… — вяло и сонно проговорил Эрик. — Ничегошеньки вы оба не знаете. Ни-че-го… Одни только байки базарные…
Мы с Берном оба разом встрепенулись.
— А ты, хочешь сказать, все знаешь? — выпалил Берн.
— Ну, не все, конечно, а ровно столько, сколько положено знать наследнику графства, — вяло усмехнулся Эрик.
— Тогда рассказывай давай! — настойчиво потребовал Берн.
— М-ммм, — кивнул Эрик с насмешливой улыбкой. — Прямо спешу — аж падаю.
— Да будь ты человеком! — возмущенно воскликнул Берн.
Эрик скосил на него хитрый взгляд из-под опущенных ресниц.
— Сейчас я чудовищно хочу спать — мне всегда после проявления магической силы спать хочется. Так что сначала я хорошенько высплюсь, а потом внимательно выслушаю пару увлекательных историй. Одну — про безродного бродягу с элитной магией огня, которая, как мне известно, передается только через прямое наследование. И одну — про ученика-обрезка, которого тренирует местный бог. А уж потом…
— Вот ты срань, — выругался Берн.
Эрик зевнул и, чуть приоткрыв один глаз, искоса зыркнул на нас.
— Срань я или не срань, это уже другой вопрос. Главное заключается в том, что если не будет ваших рассказов, то не будет и моего. А чего вдруг лица такие безрадостные? Значит, про других мы слушать всегда готовы, а о себе рассказывать — так сразу траур?
— Спи уже, — буркнул Берн, нахмурившись. — Любопытный ты наш.
— М-ммм, — с сонной улыбкой протянул Эрик и отключился.
Глава 19. Ночью все кошки серы
Тяжелые шаги Яна гулко раздавались в сумеречном подземелье.
Он неторопливо шел мимо надгробных плит. И, не всматриваясь в надписи, вполголоса читал имена.
Читал не с мрамора. А из памяти.
— Ледяной меч, Беспощадная мгла, Степной волк…
Тьма за его плечом шевельнулась и ожила, обретая человекоподобные очертания.
Янус остановился.
— Давно не виделись, — сказал он, обернувшись.
— Да, — прозвучало в ответ.
Тень у стены напоминала очень высокого плечистого мужчину, завернутого в черный плащ. Голос, исходивший от него, был настолько низким и густым, что казался потусторонним и вряд ли мог принадлежать человеку.