Арахна вдруг кокетливо откинула назад копну нечесаных волос и звонко расхохоталась.
— Серьезно? Это все, что ты знаешь об истинном грифе? Ну-ка сбегай вон туда, к большому факелу. Видишь там сундук? В нем хлеб и вино. Пиво пошло бы лучше, но тут уж ничего не поделаешь: эль твой я давно уговорила. В общем, неси винишко, и я тебе истину рассказывать буду!
И я отправился за вином, решив про себя, что непременно раздобуду денег и пожертвую Арахне и пива, и пару красивых гребней с зеркалом в придачу. А то ходят некоторые, понимаешь. Кто с хлебом, а кто вообще с влажными фантазиями к покойницам… А она ведь хищница, да еще и женщина к тому же.
Когда я вернулся с двумя бутылками вина, Арахна уже разложила свои паучьи ноги на ступеньках, ведущих к трону, и выжидающе глядела на меня. Я быстро откупорил ей одну бутыль и осмотрелся вокруг в поисках чего-нибудь похожего на кубок.
— А куда налить-то?..
— Ой, да не будь ты ханжой, — отмахнулась Арахна и забрала у меня всю бутыль и безо всяких божественных заносов отхлебнула прямо из горла.
Я присел рядом, и беседа наша потекла живей и радостней.
— Видишь ли, мой смертный друг, — начала мне объяснять паучиха. — каждому из людей этого мира изначально дается источник магической энергии. Ну, или почти всем. У кого-то он размером с воробьиную гузку, а у кого-то — целый фонтанище. И вот на протяжении всей жизни люди обучаются брать из этого источника энергию и использовать в своих целях. Хорошим воином считается тот, кто имеет хорошие магические данные и кто научился использовать свои возможности по максимуму. Но понимаешь, какая штука…
Она прильнула к горлышку бутылки, сделала несколько больших глотков вина и сморщила нос.
— Фу, сладость-то какая… А ты чего не пьешь? Открывай свою бутылку. Собеседникам нужно хмелеть одновременно, или уже не пить вовсе.
Резон в ее словах определенно был. Я кивнул головой, откупорил себе бутылку и тоже глотнул вина.
Оно действительно оказалось очень сладким и густым, но совсем недурственным.
— Так какая штука?
— А такая, Даня, что никто не может изменить в себе источник. И если ты родился с воробьиной гузкой в душе, то как ни старайся и как ни учись, в жопу Флоры она не превратится. Другими словами, у любого человека с самого рождения определен максимальный предел развития. Но истинный гриф — это другое. Совсем другое!
Она сделал еще один глоток и поставила бутыль рядом с собой.
— … У него, в отличие от остальных людей, источник представляет собой многослойное зерно. И по мере укрепления духа и тела его зерно приобретает новые слои. Так свечка превращается в большой костер, большой костер — в большой пожар, а большой пожар — в извержение вулкана. А самое интересное заключается в том, что предела этому росту не существует.
До сих пор я внимательно ловил ее каждое слово, но тут не удержался.
— Круто!
— Да не то слово, — хмыкнула Арахна. — Вот только до сих пор никто это чудо природы в глаза не видел.
— В смысле?..
— В смысле есть только одна безумная теория одного безумного мастера магии и древний миф о человеке, который якобы обладал таким же источником. Ну и теперь есть ты, — улыбнулась она мне, накручивая спутанную прядь своих волос на тонкий пальчик. — Конечно, если ты на самом деле — гриф.
Я маханул вина. Потом задумчиво потер заросший подбородок и покосился на лукаво улыбавшуюся богиню.
— И как же это определить? Ведь должен же быть способ, — спросил я у Арахны.
— Ой, ну как же. Время, тренировки, и все такое, — протянула Арахна, хитро поглядывая на меня. — И со временем то, что даже боги с трудом могут разглядеть, станет очевидным для всех.
— Но на такую проверку могут уйти годы, — прищурился я. — А нельзя как-нибудь побыстрее?
Арахна тихонько рассмеялась.
— А почему ты меня об этом спрашиваешь? По-твоему, я похожа на ваших наставников?
— Думаю, все наставники на свете предпочитают традиционные методы обучения. А мне очень нужно… что-то альтернативное. И почему-то мне кажется, что одна великая и мудрая богиня определенно может помочь. Если, конечно, захочет.
— Ой ну ты скажешь тоже, — хихикнула богиня, и по выражению ее лица я мгновенно понял, что попал в яблочко. — Великая, мудрая… Насыпал тут комплиментов — лопатой не разгребешь.
— А надо разгребать? — улыбнулся я.
— Да нет, раз уж насыпал, — рассмеялась Арахна. — Пусть лежат себе, мне нравится. Давай выпьем?
— Давай, — поддержал я. Мы стукнулись боками пузатых бутылок, как старые друзья-алкоголики и отпили сладкой пьянящей жидкости.
— Хороший ты, Даня, — мечтательно проговорила Арахна. — Даже жалко, что смертный. Был бы ты богом — я б с тобой, может, роман закрутила. А так — только привяжешься-разохотишься, а тебе уже в гроб пора…
Хорошо, что в этот момент мне не пришло в голову глоточек сделать. А то подавился бы, как в анимашке.
Роман с Арахной… Я даже представлять себе не хотел физиологическую сторону такой радости.
— Да уж, — пробормотал я. — Как по мне, быть приятелями — это вот как-то… надежней, что ли, — подобрал я самое осторожное определение, какое только мог придумать.
— Согласна, — благосклонно кивнула паучиха. — Так о чем мы там говорили?..
— О коротких тропах.
— Ах да…
Она подняла свою бутылку двумя руками и присосалась к ней, как младенец к материнской груди. Тонкие струйки густого вина потекли из уголков ее рта к острому подбородку.
Опустошив бутылку, она покосилась на меня с хмельной кривоватой улыбочкой и протянула:
— Ты уверен, что хотел бы попробовать?
Черт возьми, а разве возможен другой вариант? Кто откажется вместо долгого размеренного восхождения попытаться прыгнуть далеко вперед?
— Конечно. Что я должен сделать?
Улыбка Арахны вдруг стала зловещей. Клыки вытянулись, как у дикого зверя, острое девичье личико начало искажаться, превращаясь в морду чудовища.
— Ты должен выжить! — прогромыхала она, разрастаясь на глазах. Ее лапы вытянулись, щетинистые колени поднялись выше моей головы, паучье тельце раздулось.
Но самая страшная метаморфоза произошла не с паучьей, а человеческой половиной. Тело Арахны стало большим и широким, как у раздутого на стероидах качка. Мускулы на руках бугрились, пресс и грудные мышцы проступили так рельефно, что женская грудь на их фоне смотрелась как два нелепых соска на мужиковском торсе. А на толстой шее, вставленной глубоко в плечи, возвышалась уродливая человекоподобная голова с выпученными красными глазами и незакрывающимся клыкастым ртом.
Я отпрянул, выпучив глаза. Перемена была такой внезапной, что я даже не успел ее толком осмыслить, как вокруг меня начала обматываться толстая белая паутина, похожая на перепачканную в меду бельевую веревку. Арахна вытягивала ее у себя изо рта человеческими руками и набрасывала на меня паучьими лапами. Паутина намертво прилипала к одежде и к коже, наматываясь слой за слоем с такой скоростью, что уже через мгновение я оказался спеленатым по рукам и ногам.
Вот только по ощущениям эти «пеленки» были смочены кипящим маслом.
— Эй, ты что?!. — закричал я, чувствуя, как на коже вспыхивают и разрастаются ожоги один за одним. — Ты что делаешь?!
— Я делаю тебе одолжение, — ответила Арахна, продолжая оплетать меня коконом. Белые нити превращали меня в веретено, приклеенное к лестнице. — Ты же хотел попробовать короткий путь. А короткие пути, Даня — не — жрец, всегда проходят по острию смерти. Разве ты не знал?
— Твою мать… — прохрипел я, изо всех сил стараясь не заорать.
Моя кожа будто бы лопалась на мне, вскипая пузырями.
— Теперь есть только два варианта, — заявила Арахна. — ты или превратишься в кусок вкусного и сочного желе для моего желудка, или станешь явным истинным грифом и разорвешь мои путы. Потому что без определенного уровня магической силы пищевую паутину Арахны ни разорвать, ни разрубить нельзя.
Нить в руках моей мучительницы иссякла — паучиха замотала меня в плотный кокон, оставив свободной только голову.
— А-аа! — сорвался я на крик, пытаясь превозмочь боль, от которой плавилось сознание.
Перед моими глазами яркими вспышками вставали жуткие картины плоти, изъеденной кислотой. Будто в мою голову на каких-то частотах пробивалась прямая трансляция переваривания моих ног и рук.
— Слушай… Может, как-нибудь в другой раз попробуем? — взмолился я, в то время как мой внутренний ютюб транслировал красочную видюшку с облезающей, как ошпаренный помидор, задницей.
И, к сожалению, задница эта была моей.
Арахна между тем «сдулась» в уже привычное мне щупленькое тельце с мохнатыми ножками. Небрежным жестом она подхватила мое недопитое вино, понюхала горлышко и сделала пару глотков.
— Не-а, — отозвалась она, вытирая тонким запястьем алые капельки с губы. — Не получится. Если я сейчас с тебя пищевую паутину сдерну, то только вместе с кусками твоего мяса. А насколько я знаю, смертные в виде костей обычно не живут… И вообще, хоть бы спасибо сказал! Я же по твоей просьбе это сделала, хотя сердце кровью обливается, — вздохнула она с такой искренней печалью в голосе, что не будь мне так больно, я бы, пожалуй, рассмеялся. — Не хочу я тебя есть. Но если уж придется… Не в землю же пищу закапывать, это ж глупость какая. Ты же не обидишься?..
Она спросила об этом с таким трогательным личиком, будто о куске торта.
«Можно я доем? Ты же не обидишься?»
Ну конечно нет, дорогая. Кушай на здоровье, тем более мне-то при таком раскладе уже будет не до обид.
— Ну скажи, не обидишься?.. — снова повторила Арахна, приблизившись ко мне. Она вытянулась на своих ножках вверх и жалобным взглядом заглянула мне в перекошенное лицо. — Пожалуйста, мне это очень важно — ты же мой друг!..
Нет, она могла довести меня до смеху даже сквозь пипец какую боль.
Хмыкнув сквозь стон, я проговорил.
— Если я сдохну, жри меня со спокойной совестью! — проговорил я.