Теперь осталось только захватить гараж и открыть ворота. С воротами было просто – они запирались изнутри, ключей не требовалось. Неофрон вытащил огромный брус, служивший засовом, и ворота медленно распахнулись. Перед беглецами лежала бескрайняя черная ширь под звездным небом.
И тут у гаража раздался выстрел. Один, потом второй.
– Из «брута» палят. Губастый! – прорычал Неофрон и ринулся к гаражу.
Элий следом. Но пока он добежал, все было кончено. Трупы Малековых людей заволокли в гараж. Элий приметил троих… Опять мальчишка за мгновение до смерти глянул на него из темноты, будто спрашивал… Нет, сейчас ни о чем не спрашивал. Просто смотрел, напоминая, что он был.
Гней лежал на земле, скрючившись, зажав руками живот. Элий склонился над ним.
– Как ты?
Гней не ответил – только жалобное, какое-то по-детски беспомощное «и-ы»… раздалось в ответ.
А из ворот гаража уже выкатился крытый брезентом фургон.
– Скорее! – крикнул Камилл, высовываясь из кабины.
Элий и Кассий Лентул подняли раненого и затащили в фургон. Следом забрались остальные. Машина устремился в ночь. Люди Малека кинулись в погоню. Но два оставшихся фургона римляне успели раскурочить. Пришлось псам Малека седлать верблюдов. Охранники пустили бактрианов вскачь, зная что хозяин убьет их, если пленники сбегут.
Гней лежал на полу фургона и тихо стонал. Роксана подсунула ему под голову чью-то аббу. Кассий встал на колени рядом с раненым, осторожно отвел руки Гнея, перемазанные красным, приподнял мокрую от крови тунику. Роксана светила фонариком, стараясь на смотреть на то, что выхватывает из темноты луч света.
– Плохо дело, да? – просипел Гней.
Кассий не отвечал.
– Кто-нибудь должен был погибнуть, – прошептал раненый. – Так не могло быть, чтобы все спаслись. Значит – я. Вы спасетесь… Ну а я…
– Мы тебя довезем.
– Про обряды не забудьте.
– Не будет у нас нового Плутарха, – всхлипнула Роксана. – А я уже и название библиона придумала…
– Какие обряды? – искренне изумился медик. – Тебе отстрелили кусочек кожи на боку.
Кассий вытащил из своей сумки пакет с бинтами. Через несколько минут рана была перевязана, Гнею дали глотнуть вина из им же самим добытой фляги.
Одинокая машина неслась по пустыне, разрезая фарами ночь. В свете фар песок становился золотым. По золотой дороге мчались римляне неведомо куда. Беглецы вопили, хохотали, обнимались, горланили похабные песни. Они пьянели, вдыхая ледяной воздух. Слезы застилали глаза, и оттого звезды в небе лучились и наплывали друг на друга. Люди Малека безнадежно отстали. Иногда Неофрон оборачивался и орал невидимым преследователям:
– Ну где же вы там! Мы вас ждем!
Даже Роксана оживилась. Гней орал и пел вместе со всеми, позабыв, что минуту назад собирался отправиться в гости к Орку.
– Либерта, бодрствуй над нами! – орали римляне хором, и чудилось, что богиня летит впереди и освещает своим факелом им дорогу.
На рассвете Неофрон положил завернутый в грязную бурую тряпку сверток к ногам Элия. Тот поколебался мгновение, потом развернул. Перед ним было серое мертвое лицо Губастого. Из полураскрытого рта вывесился язык – розовый с прозеленью.
– Ну как? – самодовольно ухмыльнулся Неофрон. – Одно жаль: скотину пришлось прирезать быстро. Не успел помучиться. Тебе легче теперь?
Преторианец ожидал благодарности.
– Не знаю. Может быть.
– Я хорошенько его проучил, не так ли, Цезарь?
– Губастый тоже учил меня. Своим правилам. – После ранения голос Элия сделался неестественным металлическим, и если он волновался, «металл» становился заметнее.
Неофрон побагровел.
– Не путай. Мои правила и его…
– Ты прав. Его правила стоит забыть. Твои же я навсегда запомню.
Неофрон ухмыльнулся:
– А я запомню, что ты спас мне жизнь, Цезарь. Мне и еще четверым.
К полудню в фургоне сделалось нестерпимо жарко, беглецов сморило. Они дремали, склонив головы друг другу на грудь. Воды успели захватить лишь несколько бутылей, каждому досталась пара глотков. Неизвестно еще, сколько времени придется ехать до ближайшего колодца.
Ближе к вечеру в машине что-то громыхнуло, заскрежетало, из-под капота повалил дым, и фургон встал. Ошарашенные внезапным капризом Фортуны беглецы высыпали наружу. Они стояли вокруг машины потрясенные, растерянные, вопросительно глядя друг на друга.
Было два выхода: ждать около фургона или идти вперед. Если остаться, то люди Малека их найдут. Беглецы останутся живы. Их закуют, их исхлещут плетьми. Но они выживут. Но если двинутся вперед, то скорее всего погибнут – слишком мало воды.
– Вперед или назад? – спросил Кассий Лентул у Элия.
Тот если и медлил, то мгновение.
– Вперед, – сказал тихо. – Я иду вперед.
– Он идет вперед! – взъярился Неофрон. – Разумеется! Он же бессмертен. Он не может умереть. Пуля его не берет. Стрела, которая могла прикончить любого из нас, его лишь изувечила. А теперь Цезарь идет вперед! Он дойдет. А мы сдохнем. Все до единого сдохнем!
– Я никого не держу, – сказал Элий. – Ты можешь вернуться. Все могут вернуться. Пойду вперед один. Я больше не могу быть рабом, – и добавил после долгой паузы. – Я тоже кое-чему учусь.
Ему никто не ответил. Все молчали. И Неофрон больше не спорил. Ярость его, внезапно вспыхнувшая, тут же угасла. Элий двинулся в путь, не оборачиваясь, не желая знать, идет за ним кто-нибудь или нет. Когда через несколько минут он обернулся, то увидел, что остальные бредут следом. Все. И Неофрон замыкает шествие. По очереди они тащили на самодельных носилках обессилевших товарищей. Куски брезента, срезанные с фургона, должны были защитить их от холода ночью. У них не было надежды добраться до железной дороги или жилья. Но зачастую так и случается: у человека нет ни единого шанса исполнить задуманное, а он упрямо движется к цели и несмотря ни на что достигает ее.
Беглецы шагали и шагали. Песчаные барханы – белые на солнце, фиолетовые в тени – тянулись загадочными грядами к горизонту. Когда поднимался ветер, барханы начинали куриться седой песчаной пылью. На их горбах вспыхивали золотые искры и гасли. Острые зубья обветренных камней, эти уродливые часовые пустыни, встречали и провожали путников.
От жажды губы запеклись, покрылись коркой, рты пересохли. Путники уже едва брели, тупо глядя под ноги. Иногда ложились на песок, не в силах больше двигаться. И вновь поднимались. И тащились дальше.
Фортуна улыбнулась безумцам. Уже на закате показался вдали оазис с несколькими хижинами и колодцем, вокруг которого изогнулись тощие пальмы. Безмолвие пустыни прорезал гортанный вопль. Римляне бросились бежать, хотя сил ни у кого уже не осталось. Пили жадно, плескались в ямине с водой, хохотали. Кто им помог? Фортуна? Кайрос? Собственное упорство? Или неведомое желание, исполненное Вером, вывело Элия к спасению, и остальных заодно?
– Элий, я с тобой пойду куда угодно! – кричал Камилл.
– И я! И я! – раздавались голоса. – С тобой мы спасемся!
Лишь Неофрон молчал.
Обитатели оазиса смотрели на гостей неприязненно. Эти люди наверняка служили Малеку: вечером единственный раздолбанный внедорожник исчез вместе с двумя мужчинами. Прознав про бегство, Неофрон схватился за трофейный «брут», решив истребить всех вероломных, но товарищи остановили разгневанного преторианца. Если бы не дни, проведенные в Малековом подвале, вряд ли бы кто справился с Неофроном. А так его все же удалось утихомирить. Так что Малеков подвал сберег жизнь обитателям оазиса.
Однако, как выбраться из пустыни, никто не знал. Идти пешком – самоубийство. Отсиживаться на оазисе – того хуже. Люди Малека скоро сюда нагрянут. Ночь римляне провели тревожную. Спали и просыплись – мерещилось вдали тарахтенье моторов. Или снилось, что люди Малека накидываются на беглецов. Отбиваясь во сне от разъяренных охранников, Камилл, спутав сон и явь, подбил спавшему рядом Кассию Лентулу глаз.
А рано поутру в самом деле послышался дальний рокот. Но не на земле – в воздухе. Преторианцы вскочили. Одни всматривались в окрестные дюны, другие пялились в небо, ибо звук, все более явственный, шел именно из синевы от черной птицы, летящей прямо к оазису.
И вскоре все различили огромную рукотворную стрекозу, которая, покачивая крыльями, сделала круг и стала снижаться. Беглецы принялись махать руками и вопить. Неофрон даже выпалил из винтовки.
– Авиетка, – прошептал Элий, не веря глазам.
А стрекоза приземлилась на смешные колесики и, пробежав еще немного по земле, остановилась. Беглецы кинулись к самолету. А из него вылезли авиатор Корд и… Квинт.
Элий кинулся к старым своим приятелям.
– Мы теперь летаем! – вопил Корд, размахивая кожаным шлемом, похожим на шапку циркового возничего. – Летаем, как птицы. Боги больше не препятствуют.
– Боги ничему теперь не препятствуют, – пробормотал Кассий Лентул, обнимая спасителей.
– Но ведь я проиграл тот бой, – изумился Элий. – Как же ты смог…
– А что я загадал? Вспомни! Я пожелал, чтобы созданный мной аппарат тяжелее воздуха на этот раз полетел. Тот, конкретный аппарат. Ты проиграл и, разумеется, моя авиетка взорвалась. Но я сделал новую. И вот я здесь. – И Корд полез обниматься с Элием.
Роксана подбежала, бросилась к Квинту, повисла у того на шее. Квинт не сразу ее узнал – запрокинул лицо, всматривался в знакомые черты. Нет, не она, совершенно другая женщина с лицом Роксаны. Взгляд изменился, излом губ, разлет бровей. Будто кто-то смыл прежнее лицо, и нарисовал новое, вроде бы похожее, но какое-то ненастоящее, чужое.
– Квинт, Квинт, – шептала Роксана и гладила его лицо и плечи, будто боялась, что тот исчезнет. Она совершенно раскисла, хотя до той минуты держалась неплохо.
Квинт осторожно разомкнул ее руки и шагнул к Элию. Они обнялись. Долго не могли разнять рук. Встряхивали друг друга. Каждый не верил, что встретились.
– Летиция видела тебя в своих видениях, – шепнул Квинт на ухо Элию.