Глава XXVIIIАвгустовские игры 1976 года
«Гражданство будет возвращено Гаю Элию Перегрину, если он попросит об этом. Пока что никаких прошений на имя императора от названного лица не поступало».
Дворец Бренна в Лютеции украшали современные картины. Яркие краски, смелые мазки. Не вечность запечатлена – один миг. Сад, наполненный светом. Река в яркий полдень. Элизийские поля вечером, толпы гуляющих, свет фонарей, туман, дождь. Это издали. А приблизишь взгляд – и только мазки, мазки, мазки. Элий, глядя на такой холст, всякий раз испытывал странное чувство, будто видел совершенно новую картину, иную, чем вчера или позавчера, будто перед ним не прежняя, а новая минута вечности.
Бренн пригласил Элия позавтракать вместе. Вдвоем. На столике золоченые крошечные чашки и тарелки. Какие-то немыслимые салаты и паштеты в серебряных вазочках. Сыры, нарезанные тонкими лепестками и на срезе непременно слеза. В вазах нежные персики с фиолетовыми боками, покрытые детским невинным пушком, почти черные сливы, янтарные завитки бананов. Бутылки причудливых форм, то напоминающие виноградную гроздь, то высокие и узкогорлые, то пузатые, облепленные сургучными печатями, как старинный диплом. Виночерпий разливает в хрустальные чаши черное, как кровь, вино.
– Тебе необходимо как можно скорее получить гражданство, – сказал Бренн. – Однако Бенит никогда от имени императора не подпишет эту бумагу. Но если, как ты говоришь, Постум может поставить свою подпись, можно устроить, чтобы император подписал твое послание лично.
Бренн смугл и кареглаз, а волосы у него очень светлые. Но это обман. Бренн красит волосы, чтобы подчеркнуть свое родство с галлами и скрыть, что в жилах его течет в основном римская кровь.
– Наверное, я не прав, втягивая ребенка в наши интриги, – покачал головой Элий.
– Мы должны использовать все средства, чтобы как можно быстрее отстранить Бенита. Никому в Галлии не нравятся его авантюрные заявления. Он выпячивает роль Рима, стремится подмять под себя провинции. Его проекты сулят прибыль кучке его сторонников, а членам содружества – миллионные убытки. Мы разоримся. Ни Галлия, ни Испания, ни Мезия не потерпят такого обращения. Скорее они выйдут из состава Империи.
– Ты так легко об этом говоришь.
– Отнюдь не легко. Но любому терпению приходит конец. – Бренн был союзником, искренним другом. Но Элию было больно его слушать.
– И что дальше? – с трудом выдавил бывший Цезарь.
– А что планируешь делать ты?
– Я могу написать письмо к Римскому сенату. Ты будешь моим посланцем?
– Что ж, я бы мог, меня Бенит не тронет. Но нынче сенат по-собачьи обожает Бенита. Жаль, – вздохнул Бренн, – что ты дал обет не возвращаться в Рим. Такое впечатление, что ты дал его нарочно, желая устраниться от борьбы.
– Я придумал для себя самое страшное наказание. Самое жестокое, которое только мог изобрести. Когда я давал обет, диктатором был Макций Проб. В каком кошмаре я мог представить, что Проба сменит Бенит?
– А ты не можешь нарушить клятву?
– Нарушить обет, данный богам?
Бренн пожал плечами:
– Ты уверен, что боги тебя услышали?
– Во всяком случае, больше взрывов не было.
– Не надежнее ли поймать Триона?
– Он на территории Чингисхана. Теперь это дело «Целия» – не мое. Я сделал все, что мог. И даже быть может чуть-чуть больше.
Вошел слуга и что-то шепнул на ухо Бренну.
– Я пригласил еще одного человека на завтрак, и он любезно согласился прийти.
Гость вошел в триклиний. И гостем этим был сенатор Флакк. Элий поднялся при появлении сенатора.
– Да, Элий, ты нас удивил! – воскликнул старый оптимат. – Явился с берегов Стикса.
– Неприятное место, смею тебя заверить – усмехнулся Элий.
– Репортеры вестников преследовали тебя повсюду?
Элий покачал головой:
– Лишь два дня. Потом их интерес как-то быстро пропал. А римские вестники вообще не проявили интереса.
– Это Бенит им велел молчать. Кстати, ты читал «Голос старины»? Его редакцию дважды громили исполнители. И все же он продолжает выходить, с моей помощью, разумеется. – Флакк достал из складок сенаторской тоги вестник.
Элий взял номер. На первой странице было его фото, сделанные дня два или три назад в Лютеции. На черно-белой фотографии седые волосы казались просто светлыми, как будто Элий их покрасил, как это делал Бренн.
«Что или кто мешает Элию вернуться в Рим?» гласил заголовок. Элий попытался читать, но не мог вникнуть в смысл фраз. Всякий раз натыкался на свое имя или имя Постума, или Летиции, и терял нить. Он должен был как-то их соединить, всех троих. А еще был Рим. Отдельно. За чертой. И – Элий вынужден это признать – Рим влек его не меньше, а может быть и больше, чем Постум или Летиция…
– … Я уже провел предварительные консультации, – неожиданно расслышал он фразу Флакка.
Элий отложил вестник.
– Консультации… о чем? Извини, я прослушал часть разговора и…
– Неплохие новости для нас. Большой Совет большинством голосов готов отменить старинный закон о лишении гражданства лиц, побывавших в плену. Мы получим необходимые две трети голосов в Совете. Провинции почти все за нас. И Мезия, и Фракия, и даже Испания готовы признать Элия Цезарем. Германия колеблется. Но Бенита не поддержит – это точно. Скорее всего, будет соблюдать нейтралитет. Ну а за Галлию отвечаешь ты, Бренн.
– А что союзники? – деловито спросил Бренн.
– Египет за Элия, Африка пока не высказалась. Все европейские члены содружества за Элия. – Флакк сделал глоток из своей чаши. – Отменное вино. Дар богов. Но фалерн все же лучше.
Элий поморщился.
– А Италия? И Римский сенат…
– Ну, Италия за Бенита, с этим ничего не сделаешь. Но Италия не может выстоять против остальной Империи. Силы слишком уж не равны.
– Дело может кончиться кровопролитием? Гражданской войной?
– Да, скорее всего. Но дело завершится быстро. За Бенитом лишь Второй Парфянский легион. Ну может быть Первый Минервин. Против германских легионов и против Десятого – это, считай – ничто. Неизвестно, правда, кого поддержат преторианцы.
– Ты хочешь втравить в это дело преторианскую гвардию? – Элий почувствовал, как у него холодеет спина, а ноги делаются ватными.
– Если бы Августа обратилась непосредственно к гвардии, их можно было перетянуть на свою сторону. Преторианцы присягают всему императорскому дому. Однако назначение Блеза меня тревожит. Угораздило же тебя попасть в плен, Элий! Если бы ты и твои ребята удрали из Нисибиса и явились в Антиохию, всего этого можно было бы избежать. ««Но раз так, раз этак», – сказал мужик, потеряв пегую свинью», – Флакк неожиданно процитировал Петрония. – Попытаемся исправить старые ошибки. После того, как мы устраним Бенита, ты предложишь мою кандидатуру сенату на должность консула. Прохвоста Силана терпеть больше нельзя.
– Бенит тоже хочет устранить Силана, – предположил Бренн.
– Да, но он прочит на эту должность Аспера.
О чем они говорят? О должностях. И мимоходом постановили: быть гражданской войне. Где начнется братоубийственная бойня? На территории Галлии? Или в самой Италии? Опять переходить Рубикон? А потом, после многих жертв устроить триумф? Как Юлий Цезарь. После победы над своими, как над чужими, как над врагами. Элий опять потерял нить разговора.
– …Префект претория должен быть от оптиматов. Это партия не поддерживает Бенита. Во всяком случае поголовно, как популяры.
– Я не могу допустить гражданской войны, – сказал Элий.
– Но это единственный шанс скинуть Бенита.
– А сколько крови? Будет так, как писал Тацит – сын убивает отца, так?
– Другого выхода нет, – сказал Флакк, а Бренн многозначительно промолчал.
– Я не могу. – Элий поднялся и, припадая на искалеченную ногу, попятился из триклиния.
– Элий, Бенит никогда сам не откажется от власти! – в гневе воскликнул Флакк. – Ни через пять лет, ни через десять. Войну рано или поздно придется начать. Сейчас удобный момент.
– Я не могу! – Элий распахнул двери и выскочил в коридор.
– Печально, – вздохнул Флакк, – от этого человека после плена ничего не осталось – одни ступни.
ЧАСТЬ II
Глава IСентябрьские игры 1976 года
«Выступление Бренна в Римском сенате было встречено с возмущением. Как может человек, пользуясь своей неприкосновенностью, хулить нашего обожаемого ВОЖДЯ»?!
«Вероятность нападения виков на наши северные границы возрастает с каждым днем».
«Переформирование преторианской гвардии вызвано необходимостью защитить императора от вредного воздействия облученных гвардейцев».
«После тяжелой болезни центурион Марк Проб ушел в отставку».
«Монголы никогда не вернутся».
Поэт Кумий развалился на мраморном сиденье. Храм Минервы был не особенно удобен для подобных сборищ. Кумий предпочел бы ближайшую таверну. В правой руке поэт сжимал свернутую трубочкой рукопись, левой картинно подпирал голову. За последний год он сильно растолстел. В тоге ему было неловко, постоянно чесалась спина. И кто придумал ходить на заседания коллегии поэтов в тоге. Девушка в белой палле села рядом. Красивые у нее волосы, золотые. А вот шрам на щеке портил красотку, добавляет вульгарности.
– Ты меня помнишь? – спросила девушка. – Я – Арриетта.
Кумий тут же восстановил в своей памяти список всех известных ему имен. Арриетта там значилось с примечанием: неинтересная особа.
– Я пробовала сочинять библион. Кажется, что-то получается, – она воображала, что Кумию интересно слушать о ее планах. Вот если бы она заговорила об его новом библионе, отрывок из которого напечатали в ежемесячнике «Континент», тогда бы Кумий мог поговорить об этом с Арриеттой.