Не снимая шинели, развалился на диване, в молчаливом жесте поднял руку.
— Вот настоящий германский король! — прокомментировал Бенко и поднес ему бокал рейнского вина.
Виллигуд смачно выпил и потребовал повторить. После чего подмигнул Альфреду.
— Ну, ты как?
Гофман и Бенко, забрав девиц, отправились в спальные комнаты. Альфред подсел к старику.
— Что-то невеселый, — заметил тот, и тут же предположил: — Тяжко с ней?
— Мы очень разные…
— Не вы разные. Она — другая. Я её видел в своих прозрениях. Она вобрала в себе страдание века. Ты станешь игрушкой в её руках. Женщины редко обладают такой силой, тем более приобретенной. Кто-то вложил в неё волю. Она совершенный медиум.
— Мне-то что с этим делать?
— Взять в охапку, отвести к себе домой и обращаться, как со своей собственностью. Тебе она не принесет вреда. Потому что любит. А любовь ставит запрет. Но врагов твоих покарать может одной мыслью.
— Карл, что-то вы о ней много придумали.
— Я придумываю! — возмутился старик. С кряхтением встал, налил себе вина и с пафосом произнес: — Я — последний потомок великих королей Германии, я хранитель рун и всей нашей истории, никогда ничего не придумываю. Я вижу всё, что было, есть и что будет.
— Что будет?! — раздраженно спросил Альфред.
Старик выпил, вернулся на диван, посмотрел на него внимательным взглядом и шепнул:
— А это я тебе после расскажу, еще не время. А то, что она еврейка, так в ней все равно течет арийская кровь.
Это признание заставило Альфреда вздрогнуть.
— Кто вам сказал?
— Никто. Это я тебе говорю. Медиум вбирает в себя энергию всего человечества. Сейчас идет истребление евреев. Их страдания аккумулируется в атмосфере. Некоторые из них получат власть над разрушительной силой. Некоторые создадут её сами. А потом направят против нас…
— Вы серьезно? — Альфред не мог поверить подобному бреду.
— Я предупреждал Гиммлера, ему напели, что я шизофреник, и выкинули за ненадобностью. Но предсказания от этого не меняются. Аделия — твоё спасение. Запомни.
— Если станет известно, что она еврейка… — начал Альфред.
— Не станет. Меня не спросят. Остальные не поймут. А вообще прав твой покровитель Геринг, когда заявляет, что сам решает, кто еврей, а кто нет. Умей делать свой выбор. И налей старику.
В комнате появился Бенко.
— Карл, хорошо дожить до такого времени, когда девки не возбуждают?
— Еще как возбуждают, только не женщины, а мысли о смерти. С утра возбудился, а она прошла мимо и такое облегчение, что ни с каким любовным актом не сравнится.
Альфред неожиданно почувствовал себя ужасно одиноким в этой компании. Быстро встал. Озабоченно взглянул по сторонам.
— Ты куда? — не понял Бенко.
— Совсем забыл, меня же ждут!
После признаний Инги Аделия не находила себе места. История о её любви к художнику засела в голове. Что ж такое происходит в мире? Всё перевернулось. Нормальные человеческие чувства принесены в угоду человеконенавистническим идеям. Неужели они и вправду все больны? И только победа Советского Союза сможет уничтожить этот массовый психоз? Значит, она должна сделать всё, что от неё потребуется. Но если Альфред не вернётся, что она сможет? Она уже сама не понимала, хочет его снова увидеть или лучше, чтобы этого не произошло.
Но он вернулся. Как всегда с букетом роз. Правда, их аромат перебил запах алкоголя.
— Ты пьяный? — спросила Аделия.
— Я не могу без тебя, — и опустился перед ней на колени.
— Кажется, мы поставили точки над «i».
Альфред ничего не ответил. Зарылся головой в её бедра. Прижал к себе и долго не мог оторваться. Она почувствовала жалость, провела рукой по его волнистым волосам. Но не ощутила того озноба, который раньше возникал при любом его прикосновении.
— Мне все равно, кто ты, еврейка, шпионка, враг, друг… Любовь к тебе раздавила меня. Ничего не оставила. Пусть будет так, как есть. Только, чтобы ты была рядом.
— Мы не сможем жить одной любовью. Когда вокруг ненависть, война, страдания людей, горе.
— Хватит об этом! — Альфред резко встал. — Не мы это посеяли, не нам собирать. Каждый делает свой выбор. В моей жизни я выбрал тебя. Собирайся, едем.
— Куда?
— Домой… ко мне… к нам.
— В каком качестве?
— Через два месяца мы поженимся.
В другое бы время Аделия с восторгом бросилась к нему на шею. А сейчас восприняла это предложение, как приговор.
— Мне страшно. Как жить, не понимая друг друга? Чем?
— А как ты раньше хотела?
— Раньше ты для меня был тем самым Альфредом, в которого я влюбилась в Липецком летном училище.
— Ничего во мне не изменилось. Закончится война и закончится весь этот бред. Будем думать об этом, и этого ждать.
Что Аделия могла на это ответить? В отличие от Альфреда ей жизнь выбора не оставила. Приказ князя Орланского нужно было выполнять. Хотя бы для того, чтобы родители остались живы.
— Ладно. Давай попробуем, — тихо согласилась она.
Альфред подхватил её на руки и понес на кровать. Вся его нерешительность исчезла. Страсть, которую он хотел в себе подавить, вырвалась наружу. Аделия не сопротивлялась и в какой-то момент почувствовала возвращение того же самого безумства. Сознание отключилось, и тело в который раз заявило о своих правах.
Они долго не могли насладиться друг другом. А когда, наконец, оторвались, то поняли, что все разговоры, споры, претензии, утонули в бушующем море их страсти. И ничего с этим поделать невозможно.
Реальность вернулась к ним с телефонным звонком. Аделия взяла трубку. В ней раздался глухой голос Хенни.
— Инга вчера была у тебя?
— Да, — по интонации Аделия поняла, что что-то случилось. Сердце сжалось. — А что?
— Она застрелилась…
— Как? Сама? — не могла поверить Аделия.
— Сама, выстрелила в себя из пистолета, — подтвердила Хенни и как-то буднично добавила: — Откуда у неё пистолет?
Глава тридцать седьмая
Все последующие дни Аделия и Альфред находились под впечатлением случившегося. Сам Лей ушел в тяжелый запой, а пропагандистская машина Геббельса постаралась подать гибель Инги, как несчастный случай. Но слухи упорно связывали её самоубийство с усугубившимся алкоголизмом и употреблением наркотиков.
— Всё это враньё, — заявила Аделия.
— Какая теперь разница, — не желая обсуждать поступок Инги, отреагировал Альфред.
— Лей был самой настоящей свиньёй. Инга его ненавидела.
— А как он должен был к ней относиться, зная, что она любовница фюрера.
— Во-первых, не была. А потом для вас же фюрер превыше всего.
— Для нас Германия превыше всего. А фюрер всего лишь человек.
— Что-то новенькое.
Альфред строго посмотрел на неё.
— Мы же договорились больше не касаться всех этих тем.
Для Альфреда самоубийство Инги стало знаковым событием. То, что Лей подлец, позер, болтун, он знал и раньше. Но таких в партии было сколько угодно. Считалось, если человек предан делу, остальное не обсуждается. И вдруг нашлась женщина, решившая бросить вызов круговой поруке. Получается, что на всех на них существует другой взгляд. И Аделия была права, когда обвиняла его, Альфреда, в фанатизме. Но его психика была устроена так, что сразу старалась подавить любые сомнения, не давая им развиться в рефлексию. Поэтому и в этот раз он обнял Аделию.
— Хватит. Мне нужно идти работать.
— Ты уезжаешь?
— Да. У нас сейчас самый напряженный период. Не грусти. Инга действительно много пила. У нас всё будет по-другому. — Поцеловал её и вышел из дома.
Аделия осталась со своими мыслями и страхами. За время прошедшее после возвращения Альфреда, она почувствовала, что, несмотря на их жесткое неприятие взглядов друг друга, он стал для неё родным человеком. Творящееся в мире зло несовместимо с любовью. А в душе Альфреда она возникла. Нужно её лелеять, холить, взращивать. И тогда она смягчит его позицию, заставит взглянуть на мир глазами добра и милосердия. Нужно только набраться терпения. Понимать, как труден путь к прозрению. Она должна стать его поводырём. Судя по сегодняшнему разговору, не так уж бездумно он верит в своего Гитлера.
Аделия уже почти успокоилась, но новый звонок вверг её в отчаяние. Позвонил князь Орланский.
— Альфред на службе?
— Да.
— Сделай, пожалуйста, так, чтобы он взял секретные документы, над которыми работает, домой.
— Не боитесь, что телефон прослушивается, — резко ответила Аделия.
— Этот пока нет. Поэтому напрягись и сделай. Я заеду вечером.
— У меня не получится…
— В таком случае, погибнут сотни тысяч людей. Твоих соотечественников. И вся тяжесть этой трагедии будет на твоей совести. Не хочу пугать ни смертью родителей, ни твоей собственной. Подумай, идет война и твой народ на грани страшного поражения. Реши сама, что важнее — любовь Альфреда или судьба родины… — и повесил трубку.
Такого выбора Аделия боялась больше всего на свете. Почему именно она должна его сделать? Неужели она мало настрадалась, вытерпела, выплакала. Почему судьбе угодно ломать последнее, что в ней осталось? Но, с другой стороны, а вдруг это шанс? Использовать силу, которую в неё вложила Лида Померанец, чтобы вытащить Альфреда из его оболочки, очистить его душу, отсечь от слепой веры? Аделия убедила себя, что иного выбора все равно у неё нет.
Она подошла к камину и, несмотря на жаркий полдень, развела огонь. Вспомнила, что Лида всегда концентрировалась на огне. Однажды та призналась, что мыслью может убить быка, находящегося в десяти километрах от неё. Аделия не поверила.
— Расстояние не имеет значения. Важно представить себе образ и воздействовать на него. Если ты хочешь убить быка, значит, он падёт. Никто и не узнает, что это твоя проделка. Этим владели ведьмы во времена Средневековья. Найти виновниц не могли, поэтому сжигали всех подряд. В результате ведьм становилось больше, поскольку огонь не только сжигает, но и высвобождает чистую энергию. Я научу тебя заряжаться ею.