Повсюду царили тишина и пустота, Кахан даже подумал, не пригласили ли его под ложным предлогом. Быть может, Леорик устроила для него ловушку? Продала его Рэям? Он пожалел, что не взял с собой топор, впрочем, едва ли он ему помог бы.
– Подожди, – сказал Дайон, – она скоро появится. Фарин приносит жертвы в одиночестве своего дома. – Он кивнул на здание. Кахан отметил, что Дайон не назвал имя бога, которому она приносила жертвы. – Людям не следует видеть, как страдает их Леорик.
– А куда идешь ты? – спросил Кахан.
– Мне нужно отвлечь Тасснига. Он сильно тебя не любит, лесничий.
Кахан смотрел вслед Дайону.
– Леорик зря теряет время, если приносит жертву Тарл-ан-Гигу. – Он повернулся и увидел монашку, которой дал монету, когда побывал здесь в прошлый раз. – Эта фальшивка плюет на детей. Его интересует только он сам.
– Тебе известно о богах больше, чем ей? Твой бог сделал из тебя нищенку, и я знаю совсем немного монахов, которые просят милостыню.
Она выпрямилась в полный рост, – впрочем, она не была слишком высокой, несмотря на торчавшие шипы волос. Каким образом ей удавалось говорить высокомерно, несмотря на грязную и потрепанную одежду?
– Я монахиня, – сказала она. – Я же говорила тебе во время нашей прошлой встречи. Мне многое известно о богах. – Она кивнула, словно этих слов было достаточно, чтобы доказать ее правоту. С одной стороны ее носа белел шрам: наказание воровки. Она заметила, что он на него смотрит, и подняла руку, чтобы коснуться шрама. – Напоминание о прошлой жизни, – объяснила она. – До того как я нашла свое истинное призвание.
– И кто же тебя призвал, монашка?
Странствующие монахи встречались довольно часто, они рассчитывали отыскать последователей и богатства, которые им сопутствуют.
Сейчас она покажет либо смелость, либо безрассудство, если осмелится назвать имя другого бога.
Ее ответ оказался для Кахана неожиданным, подобным удару молота в висок:
– Ранья.
Несколько мгновений Кахан не мог произнести ни слова. Он снова стал ребенком, листающим книги в дымной хижине старого садовника.
Тогда он слушал истории о боге, не похожем на других, о способах обучения, которые не предполагали хлыст и побои, стояния часами на одной ноге или боли и бесконечных повторений. Грязная маленькая монахиня насмешливо смотрела на него.
– Что ты сказала? – Ничего другого он не придумал.
Монашка улыбнулась ему, и на ее лице появилось загадочное выражение: так свет пробегает по небу.
– Ты о ней слышал.
Он кивнул, больше ничего Кахан сделать не мог.
Ему вдруг показалось, что мир вокруг меняется и искривляется, события выходили из-под контроля. Ему не нравилось это ощущение.
– Лишь немногие слышали о Ранье, – тихо сказала монахиня. – Как, к примеру, я. – Она усмехнулась: – Пока богиня не заговорила со мной. – Она склонила голову набок, разглядывая Кахана, как какое-то диковинное существо, которое она обнаружила на земле. – Большинство предпочитает верить в богов, работа которых видна, а новые Капюшон-Рэи чистят землю именем Тарл-ан-Гига, так что возникает впечатление, будто это восходящий бог. – Она шагнула к нему.
Вблизи от нее пахло луговыми травами, что было приятно на фоне вони Харна.
– Но ты слышал о моей Леди Потерянных. – Теперь она говорила удивленно и задумчиво. – Возможно, мой путь направляют в большей степени, чем мне казалось.
Она рассмеялась собственным мыслям, и хотя Кахан подумал, что в ее смехе пробивались нотки безумия, он показался Кахану заразительным.
Он привык к тому, что люди, которых он встречал, были серьезны, напуганы или его не одобряли. Его удивил человек, которому весело.
Ему это не нравилось.
– Ты надо мной смеешься? – прорычал он.
– Я смеюсь над миром, смеюсь все время. – Она обошла его и встала напротив. – Однако я вижу, что смех для тебя нечто чуждое. – Она захихикала. – И ты довольно суровый. – Затем она перепрыгнула с одной ноги на другую. Кахан вздрогнул, хотя не понял почему – от нее не исходило угрозы. – И большой, – добавила она. – Такой большой.
Она подошла ближе.
– Но несчастный и потерянный, такой потерянный, – прошептала она и погладила его по щеке.
Он не стал противиться, но потом вспомнил, что у него нет времени на монахов.
– То, какой я, не имеет к тебе никакого отношения, монашка. Жизнь поступает, как считает нужным, а мы должны делать то, что необходимо.
Она снова рассмеялась, странное грязное существо с резкими чертами.
И она совсем не походила на монахиню. Обычно они хорошо одевались и украшали себя дорогими деревянными бусами.
– Ну, – сказала она и снова рассмеялась, – это правило, по которому можно жить, если они вообще существуют. – Она повернулась. – Леорик идет. – Она указала в сторону длинного дома.
Леорик Фарин вышла из дома и повернула в сторону алтаря Тарл-ан-Гига, установленного в конце рыночной площади. Когда она отходила от него, Леорик поклонилась фигуре балансировавшего мужчины и восьмиконечной звезде Ифтал, чтобы показать свое уважение. В одной руке она держала тряпицу, которую использовала, чтобы стереть кровь с кожи после жертвоприношения, а затем прижала ее к ладони, чтобы прикрыть рану. Потом Фарин остановилась и посмотрела на руку, сдвинув тряпицу в сторону. Когда она убедилась, что рана больше не кровоточит, она быстро зашагала к тому месту, где стояли Кахан и монашка.
– Юдинни, – сказала она, но тут же выбросила монахиню из головы и повернулась к Кахану: – Я не была уверена, что ты придешь, лесничий.
– Я же сказал, что приду.
Она кивнула:
– Полагаю, ты всегда держишь слово.
– Покажите мне место, где мальчика видели в последний раз. – Фарин махнула рукой в сторону Лесных ворот, затем повернулась и зашагала в сторону Тансайда.
Он последовал за ней, монахиня не отставала. Леорик вывела их из деревни, и они прошли мимо ям кожевенников в сторону небольших полей, расположенных между Харном и фермой летучих пастей, у опушки леса. За полями высилась громада леса, наступавшая темнота увеличивала его размеры. Бледная зелень Вудэджа, более глубокая – Харнвуда, где старые деревья достигали неба, а еще дальше совсем темная листва, переходившая в черный цвет, – вершины огромных туче-древ Вирдвуда исчезали в туманном небе.
– Он был в поле, вон там, – сказала Леорик тусклым голосом, словно все другие эмоции в ней сгорели. – Вместе с остальными детьми Харна он очищал землю, чтобы подготовить ее для посадок, когда придет Малый сезон. Они искали синие вены среди сорняков. С каждым сезоном их становится все больше. – Она остановилась посреди поля. – Почему лес не позвал других детей?
– Кто знает, почему лес кого-то призывает? – Кахан пожал плечами. – Мне лишь известно, что такое случается. – Он зашагал через поле. – Где именно он стоял?
Она повела его к краю поля, где были сложены камни, отмечавшие конец одного участка и начало другого.
Кахан знал, что урожай, который они соберут, окажется недостаточно большим.
Он подумал, что им было бы лучше кормить короноголовых и продавать шкуры и мясо за зерно, когда небесные плоты прибудут в Большой Харн. Конечно, в том случае, если форестолы позволят им пройти через лес. Он подошел к каменной границе и отыскал место, где находились дети. Земля здесь была очищена от старого урожая и синих вен. Леорик ушла ближе к лесу, а он стал изучать почву и камни.
– Это случилось здесь, – сказала она. – В середине первой восьмерки. Дети оставались на поляне почти до самых сумерек, поэтому я не знала, что он пропал. Они рассказали мне, что Иссофур перестал работать. Он довольно долго смотрел на лес, в то время как они продолжали расчищать поляну, – они рассердились и начали бросать в него землю, но он не обращал на них внимания. А потом ушел.
– Он ничего не сказал? – спросил Кахан. Она покачала головой и обхватила себя руками, смяв яркую синюю шерсть одежды. Кахан принялся копать концом посоха землю – едва ли он рассчитывал что-то найти, но ее боль заставила его отвернуться. – Они не попытались его остановить? И не пришли к вам, когда это случилось?
– Нет, они продолжали работать. – Фарин взглянула на стены деревни. – Тот, кто не сделает свою часть работы, не получит еды. – Она снова повернулась к нему: – Прежде чем ты станешь нас судить, лесничий, тебе следует знать, что этот закон распространяется на всех жителей Харна, а не только на детей. Все не могут отправляться на охоту в Вудэдж. Дети должны понимать, что они живут в общине и мы зависим друг от друга.
– И цена не важна? – спросил он и сразу почувствовал себя мелким и жестоким.
– Да, – едва слышно ответила она, склонив голову, – цена не имеет значения.
– Иссофур, – тихо сказал Кахан.
– Да. – Она снова подняла взгляд. – Он хороший мальчик. Старательно работает для деревни.
Кахан кивнул:
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы его вернуть. – Он поудобнее переместил заплечный мешок. Кахан обшил лямки шерстью короноголовых, но они все равно могли натереть плечи. – Леорик, – сказал он.
– Меня зовут Фарин. Ты можешь так меня называть.
– Хорошо, Фарин, – сказал он. – Я сделаю для вас то, что смогу. – Он немного помедлил и решительно зашагал к лесу. – Знаете, даже если я приведу обратно вашего мальчика, люди иногда… – Он поискал более мягкое слово, но не нашел или просто не привык к мягкости. – Вирдвуд часто меняет людей. Не всегда, – добавил он, – но часто.
Она кивнула, скорее для себя, чем для него.
– Приведи обратно моего Иссофура, лесничий, – сказала она, – и я разберусь с проблемами, которые возникнут. – Она шагнула к нему, чтобы он услышал ее шепот: – Как тебя зовут? Я хочу знать имя человека, который мне помогает.
Он посмотрел на нее, Кахан всегда охранял свое имя. Оно было опасным не только для него, но и для тех, кто его знал. Назвать имя значило оказать доверие, а он был не из тех, кто доверял другим. Леорик смотрела на него, и он видел боль в ее глазах и потерю. Быть может, это было глупо с его стороны, но он ощутил близость с ней.