– Да поможет нам Ранья. Сюда даже смотреть опасно, – сказала Юдинни, глядя в яму.
– Верно, нужно соблюдать осторожность. Чем больше ты смотришь, тем сильнее притяжение голвирда. Теперь ты будешь узнавать это чувство и понимать, что нужно отвести глаза. – Он повернулся и зашагал в том направлении, в котором ушел ребенок. – И постарайся из-за невнимательности просто не свалиться в такую яму.
Монахиня не последовала за ним сразу, но потом он услышал, как она начала энергично пробираться сквозь кустарник.
– А как же то маленькое существо, сорный-ползун? – спросила Юдинни.
– Сорный-ползун кусается, он часть леса. Ты должна научиться жить с этими существами, все может быть заметно хуже.
– Хуже? – переспросила она, но Кахан не ответил.
Им предстояло проделать долгий путь, и он предпочитал беречь силы.
Они продолжали шагать через Вудэдж. Кахану всегда казалось странным, что чем глубже заходишь в лес, тем легче идти дальше. Труднее всего было преодолеть Вудэдж, потому что здесь еще продолжали расти деревья, что приводило к появлению густого подлеска. Когда они покинули Вудэдж и оказались в Харнвуде, густой ковер папоротников остался, лоза тянулась от дерева к дереву, парящие или летающие существа мелькали в воздухе, но путь стал немного чище, реже попадались заросли непроходимого кустарника. Здесь ребенок наверняка держался тропинок, что облегчало их задачу: история его движения была написана на сломанных стеблях и смятой листве.
Кахан получал бы удовольствие от пребывания в лесу; свет был ясным, воздух свежим, но не холодным. Однако Юдинни не умела молчать, несмотря на его предупреждения, – ее голос привлекал лесных существ. Если она не обращалась к нему, рассуждая о самых разных незначительных вещах, то старалась подружиться с Сегуром, который не хотел иметь с ней ничего общего. Гараур всегда был разумным существом.
– Сегур тебя укусит, если ты не оставишь его в покое, – предупредил Кахан.
– Как и любое другое существо здесь. Несправедливо лишать твоего любимца такой возможности. – Монахиня не оставила попыток соблазнить гараура сушеным мясом.
После того как они остановились, чтобы поесть, Кахан заметил, что Юдинни вспотела, несмотря на прохладный воздух, и чешет ногу в том месте, где ее укусил сорный-ползун.
– Укус чешется? – спросил Кахан. Она кивнула. – Покажи. – Она подняла одежду, чтобы показать ему ногу.
Место укуса сорного-ползуна заметно покраснело.
– Подожди здесь, – сказал он и вернулся обратно по тропе к тому месту, где росли широкие зеленые листья в окружении желтых грибов, похожих на пальцы, торчащие из земли.
Кахан сорвал несколько листьев и грибов и отдал их монахине, протянув два листа и один гриб.
– Разжуй это в пасту, – сказал он, – только не глотай. Выплюни жидкость.
Она кивнула, засунула в рот листья и гриб и поморщилась.
– У них отвратительный вкус.
– Именно по этой причине я не стал делать это сам, – сказал он ей.
Юдинни огляделась по сторонам.
– Зелень начинает меня раздражать, – заявила она, продолжая жевать и почесывать ногу.
– Тебе следует к этому привыкнуть, ничего другого мы не увидим, пока не найдем ребенка.
Кахан предоставил ей жевать и чесаться, а сам отошел, чтобы отрезать немного гладколистьев, которые довольно часто встречались в лесу. Когда Кахан вернулся, монашка продолжала жевать.
– Мо ро онеме, – пробормотала она.
– Твой рот останется таким еще около часа или даже больше. Онемение одно из свойств листьев всебальзама.
Он протянул ей гладколист.
– Выплюни пасту сюда.
Юдинни с несчастным видом повиновалось.
Он приложил лист к ее ноге, позаботившись о том, чтобы паста накрыла место укуса. Повязку он закрепил при помощи лозы, достаточно плотно, чтобы она не сползла, но не слишком сильно, чтобы у нее не онемела вся нога. Одним из самых приятных следствий действия всебальзама явилось то, что почти весь день монахиня молчала. Сегур охотился и принес четырех хисти, которых Кахан выпотрошил и освежевал.
Как и прежде, они положили куски мяса в сапоги.
Наконец к Юдинни вернулся голос, но она продолжала молчать. Он подумал, что она начала уставать, но она не просила о привале, что ему понравилось. Кахан не собирался останавливаться.
– Что это? – спросила она.
Он повернулся, ожидая, что она задаст глупый вопрос относительно чего-то очевидного и ему придется ответить «дерево» или «куст».
Но на этот раз вопрос оказался вполне разумным. Она указывала на сооружение из трех или четырех палок, каждая длиной с руку лесничего. Кто-то построил из них пирамиду с концами, сходившимися в вершине. Под палками лежала небольшая груда камней. Юдинни заморгала.
– Это работа свардена?
Кахан обошел ее сбоку.
– Нет, будь это работа свардена, нам бы следовало спрятаться. Такие метки оставляют шайяны, никто не знает почему, но знак говорит о том, что мы на их территории.
– Шайяны? – повторила монахиня.
– Возможно, ты о них слышала. Их иногда называют детьми леса.
– Они убивают путешественников, – с тревогой ответила монашка.
– Шайяны убивают, если им угрожают. Но скорее спрячутся, чем станут нас атаковать, – сказал Кахан.
– Ты уверен?
Он пожал плечами.
Шайяны отличались непредсказуемостью, но не имело смысла давать монашке новый повод для беспокойства. Кахан внимательно смотрел по сторонам в поисках детей леса, но не увидел никого. По правде говоря, он немного успокоился, увидев метку шайянов. С тех пор как они вошли в лес, его преследовало ощущение, что за ними следят. Он не ощущал угрозы, только присутствие, но полагал, что о нем можно не упоминать. Кахан подозревал, что это возрожденные, но думать о них ему не хотелось. К тому же ему были не нужны новые вопросы Юдинни.
Час спустя дети леса активировали ловушку.
Они проходили через поляну, папоротник вытеснила трава, густая и роскошная, как мех Сегура.
Когда они оказались в центре поляны, раздался крик и деревянное копье вонзилось в землю у ног Кахана. Он остановился, Юдинни повернулась, собираясь бежать, но Кахан успел схватить ее за край одежды и потянул назад.
– На нас напали! – прошипела она.
– Может быть, – сказал он, оглядывая поляну.
Их окружали густые заросли папоротника, там, где трава заканчивалась у линии деревьев.
– Скорее всего, мы окружены, – сказал Кахан. – Если побежишь, то попадешь к ним в руки.
– Мой рок меня преследует. – Юдинни упала на колени. – Ранья, послушай свою слугу…
– Тихо, – прошипел Кахан. – Копье метнули не для того, чтобы меня убить.
Он ждал, пытаясь понять, являлось ли копье предупреждением или неудачным броском. Ничего не происходило. Никто не появился. Кахан ждал, рассматривая оружие.
Копье оказалось небольшим, скорее игрушка для ребенка, и у Кахана возникло впечатление, что оно не могло нанести серьезной раны. В отличие от копий жителей Круа, его не закаляли на огне, это была просто острая палка. Однако он слышал, что шайяны использовали яды, и если так, то достаточно повредить кожу. Размер оружия не имел значения.
Снова раздались крики.
И они всякий раз доносились из другого места. Кто-то быстро перемещался в папоротниках вокруг них, одновременно по растениям шли волны.
Лес вокруг оживал, шум и движение усиливались, словно растения им угрожали.
Окружены, как он и думал. Юдинни продолжала молиться, но теперь молча.
Кахан мало знал о детях леса, он редко с ними контактировал и всегда старался избегать мест, где видел подобные метки. Шайяны находились где-то посередине природной цепочки, как корнинги, они не обладали разумом людей, однако ими руководило нечто большее, чем инстинкты животных. Очевидно, у Сегура имелось о них вполне определенное мнение – гараур скалился и непрерывно глухо рычал.
– Сядь, Сегур, – сказал Кахан, и гараур, напоследок зашипев, уселся у его ног.
Кахан положил мешок и посох на землю, жестом предложил Юдинни прекратить молиться и сделать то же самое.
Первый шайян вышел из папоротника.
Одного взгляда на него хватало, чтобы понять, почему их называли детьми леса. Издалека шайяна легко было принять за ребенка, но только не вблизи – серая кожа с неприятным маслянистым блеском, голова по сравнению с человеческой слишком длинная, полностью лишенная волос, на ней три удлиненных черных глаза в форме леденца: два по бокам и третий на макушке. Рот заменял пучок постоянно шевелившихся щупалец, а за ними торчал острый клюв, который открывался и закрывался. Тело покрывали большие зеленые листья, но Кахан не смог понять, держались они на нем как одежда или являлись частью тела. В руке шайян держал еще одно короткое копье.
Шайян шел к ним, слегка пригнувшись; после нескольких шагов он останавливался, нюхал воздух и делал еще шаг. Щупальца вокруг рта шевелились, и Кахан понял, что дитя леса издает низкое шипение, похожее на ветер в ветвях деревьев. Юдинни придвинулась к нему, и ее рука сжала его предплечье.
– Дыхание Чайи, – сказала она, – убей чудовище, пока оно не призвало на нас своих родичей. – Она присела на корточки, выпустила руку Кахана и собралась взять свой посох.
Он схватил ее за руку и притянул к себе.
– Сколько раз тебе говорить, – прошептал он, – мы не атакуем лес, пока у нас не останется другого выхода.
– Перед нами чудовище с копьем, – прошипела монашка. – Мне кажется, у нас нет выбора.
За первым шайяном появилось еще два. Шум ветра стал громче, он облетал каждого из детей леса, возвращался в папоротники, двигался между ними. Передний шайян склонил голову в сторону Кахана. Смотрел он на него или на Юдинни, Кахан не мог определить, поскольку глаза не двигались – они выглядели как черные полоски на его черепе.
– Юдинни, – тихо сказал Кахан, – у тебя остались леденцы в сумке?
– Сейчас не время для…
– Когда-то я слышал, что дети леса любят сладкое, так что возьми свою сумку, медленно и осторожно, и достань все леденцы, которые у тебя остались.