– Эта штука никогда не кончается? – спросила она.
– Однажды я измерил одно из них, – сказал ей Кахан, – мне пришлось сделать три тысячи шагов, чтобы его обойти.
– Это половина расстояния от твоей фермы до Харна, – ответила монашка.
Она остановилась и посмотрела вверх. Огромный ствол окружал гигантский гриб-трутовик, похожий на ступеньки.
Его толстую кору высоко ценили резчики по всему Круа. Она росла на стволе складками и завитками, напоминая письмо. Было легко представить, что надписи на туче-древах сделала рука какого-то древнего великана. Их размеры делали существование такой расы невозможным, и это давало повод для разгула фантазии. Юдинни смотрела вверх, вдоль ствола, потом отступила на несколько шагов, и на ее лице появился страх.
– Оно падает! – закричала она и собралась бежать.
Кахан схватил ее за руку.
– Вовсе нет. Это иллюзия, которая возникает из-за того, что ты смотришь вверх. Туче-древа настолько высоки, что разум не в силах принять их размеры, у тебя начинает кружиться голова, однако ты знаешь, что стоишь на земле и не двигаешься, – и тебе кажется, будто дерево падает. Но мы в безопасности.
Монашка не выглядела убежденной, но они пошли дальше, а дерево не упало, и Юдинни больше про это не говорила.
Позднее, в тот же день, они увидели первых оритов, которые выглядели исключительно необычно: с четырьмя ногами, торчавшими из круглого, жесткого и блестящего панциря. Они встречались всевозможных цветов: красные, синие и черные. Те, которых они встретили, оказались темно-пурпурными. Их органы чувств, шар из щупалец, расположенных в верхней части круглого панциря, никогда не оставались в покое, а четыре щупальца внизу тела постоянно поднимали что-то с усыпанной листьями земли и подносили их ко ртам, спрятанным под жесткой оболочкой панциря.
Двигались они диковинной походкой, словно постоянно спотыкались и могли вот-вот упасть, но в последний момент умудрялись сохранить равновесие. Кахан знал, что в случае необходимости они двигались вполне эффективно. И если они кого-то преследовали, то демонстрировали невероятное упорство – впрочем, их редко интересовали люди, если только они не вставали у них на пути.
Они решили обойти оритов по широкой дуге.
– Они не выглядят опасными, – заметила Юдинни. – Они едва доходят до твоих колен. Я думала, что они заметно больше.
– Некоторые бывают большими, – сказал ей Кахан. – Это собиратели, защитники заметно крупнее, сейчас я их здесь не вижу. Но даже ноги собирателей заканчиваются острыми шипами, а панцири у них прочные, как камни, и они способны выпускать жидкость, обжигающую кожу.
Послышался необычный звук, словно кто-то неумело дунул в рог, и Кахан указал на группу оритов, атаковавших одного из своих соплеменников.
– Что они делают? – спросила Юдинни.
– Должно быть, их соплеменник ранен, а они прогоняют раненых и больных. Такие ориты особенно опасны, они бродят по лесу, нападая на всех, кто встретится им на пути.
– Сегодня ты особенно разговорчив, – сказала Юдинни, когда они осторожно обходили искавших корм оритов, стараясь оставаться как можно дальше от раненого существа.
Юдинни верно заметила, что он стал более разговорчивым, чем обычно. Частично это было связано с тем, что он начал привыкать к монашке, но кроме того, в глубинах леса его капюшон все чаще напоминал о себе. Он дремал в Вудэдже и Харнвуде, но теперь у Кахана возникло ощущение, будто капюшон шевелится под его кожей, пытаясь выбраться. Его голос оставался постоянным шепотом на грани его восприятия, но слов он не мог разобрать. Ориты особенно его возбудили, а они видели их немало, самых разных расцветок. В какой-то момент Юдинни остановилась, чтобы понаблюдать за шеренгой – ориты поднимались на туче-древо, пока не исчезли в дыре одного из громадных бело-коричневых грибов-трутовиков.
Кахан и Юдинни стояли неподалеку и смотрели, и шепот у него в голове зазвучал громче и отчетливее.
…нуждаемся в тебе нуждаемся в тебе нуждаешься во мне…
Вот почему он много говорил, рассказывал про оритов или о Вирдвуде, чтобы спрятаться, когда чувствовал, что мир людей его отвергал.
И не только потому, что был бесклановым, но из-за капюшона, хотя он и не говорил о нем Юдинни.
Наступила ночь.
Темнота пришла внезапно и оказалась абсолютной, словно кто-то надел мешок им на голову. Юдинни, которая шла немного впереди Кахана, замерла на месте. Он сделал то же самое.
– Кахан? – позвала она дрогнувшим голосом.
– Я здесь, Юдинни, – ответил он.
В этот момент они могли быть единственными живыми существами во всем мире, темнота и тишина окружали их со всех сторон. Было совсем не сложно представить, что живущие здесь существа, которые испытывали такие мгновения регулярно, всякий раз бывали потрясены наступлением полнейшего мрака.
– Мне страшно, Кахан, – сказала монашка. – Здесь слишком темно. Я не знаю, как или куда двигаться. Должно быть, так бывает, когда ты умрешь.
– Подожди немного, Юдинни. – Кахан улыбнулся про себя, ведь он, в отличие от монашки, знал, что будет дальше. – Тебе предстоит получить дар, которого удостаиваются немногие.
– Если ты хочешь сказать, что лес начнет испускать сияние, так я каждую ночь это видела в Харнвуде.
– Но не так, Юдинни, – сказал он и улыбнулся в темноте, – совсем не так.
Лес взорвался.
Это было похоже на световое представление Харнвуда, но усиленное в тысячу раз. Свет бежал по стволам туче-древ и по лесной земле, крылатые существа метались в воздухе, оставляя за собой яркие линии, которые медленно чернели. Огромные тучи летающих существ собирались вместе лишь для того, чтобы превратиться в громадные цветы, когда их тревожили хищники.
На большой высоте парили более крупные существа, их яркие щупальца свисали вниз, то ли предупреждая, то ли завлекая. Столько жизни пряталось в сумраке дня, а теперь возникло перед ними. Пульсировавшие, изгибавшиеся радуги постоянного движения – столь яркие, что они видели удивление и восхищение на лицах друг друга.
– Ты прав, хотя во время нашего путешествия я не раз испытывала страх, – сказала Юдинни, глядя вверх. – Я думаю, Ранья благословила меня, когда привела на одну с тобой тропу, Кахан Дю-Нахири.
– Ну, сейчас здесь действительно очень красиво, так что смотри и наслаждайся.
Он обвел рукой лес – по усыпанной листьями земле шла цепочка следов.
– Значит, мы не станем разбивать лагерь, – сказала Юдинни, и улыбку на ее лице исказили бесконечные отблески лесного света.
– Верно, мы пойдем по следам ребенка, а спать будем, когда у нас совсем не останется сил.
31
Кахана разбудил тусклый свет дня Вирдвуда. Легкая роса покрыла все вокруг, промочила его одежду, и он замерз. Но его разбудили не вода и не холод. Из глубин сна его вырвал храп Юдинни. Он приготовил завтрак: сушеное мясо, орехи и ягоды, пока ждал, когда она проснется. Юдинни продолжала невероятно громко храпеть, и Кахану казалось, что теперь все жители Вирдвуда знают об их присутствии.
Он махнул рукой, попросив Сегура разбудить ее своим шершавым языком. Что гараур и сделал. Монашка ахнула и принялась что-то бормотать, а Кахану пришлось отвернуться, чтобы скрыть смех.
– Прочь, проклятое существо! – проворчала монашка и села. – Мне снился замечательный сон, в котором за мной ухаживали три мужа.
Гараур заскулил и закрыл мордочку маленькими лапами.
– И еще два триона, – добавила монашка. Затем она почесала Сегура за ушами. – Ну, теперь я не могу тебя винить за то, что и ты находишь мое лицо привлекательным. Это очень хорошее лицо.
– Еда, монашка, – сказал ей Кахан.
Она подошла и взяла лист, на котором он разложил ее еду.
– О, – сказала Юдинни, – мясо из-под ног и орехи. Я ждала этого с нетерпением. – Она принялась за еду. – Как ты думаешь, сегодня мы отыщем ребенка?
– Сегодня? Я очень на это надеюсь. – Юдинни смотрела на него, забрасывая одной рукой орехи в рот. – После того как мы вошли в Вирдвуд, мы быстро его догоняем. Я думаю, теперь лес хочет, чтобы мы его нашли.
– Я чувствую себя неловко, когда ты так говоришь, – сказала Юдинни.
Капюшон содрогнулся под его кожей. Кажется, он краем глаза увидел серую фигуру?
– Тогда лучше не думать, – сказал он ей, отбросил пустой лист и почистил рукой бороду, чтобы избавиться от застрявших в ней крошек.
Они снова зашагали вперед. Первая часть их путешествия не отличалась от предыдущей: они шли по следам, избегая постоянно присутствовавших оритов, которые обыскивали землю в поисках материала для строительства своих странных башен.
Сегур получал удовольствие, кусая их; гараур подбегал к ним с рычанием и шипением и, если они не реагировали, хватал их за ноги, пока ориты не поднимались на две ноги; они открывали пульсировавшие рты и начинали ощупывать нижние части своего тела, а затем наносили удары в землю острыми когтями ног.
Гарауру ни разу не грозила опасность; он был слишком быстрым, и они никогда его не преследовали, если он отбегал в сторону.
И ему хватало ума, чтобы не беспокоить более крупных оритов-защитников. Тем не менее Кахан запретил эту игру, и тогда Сегур устроился на шее у Юдинни, периодически бросая на Кахана сердитые взгляды своих больших карих глаз.
– Свет! – сказала Юдинни, указывая на слабое сияние.
Когда они приблизились, оно стало почти слепящим. Их глаза уже успели привыкнуть к сумраку Вирдвуда.
Далеко впереди раскинулась поляна, на которой в стародавние времена пал один из лесных богов. Кахан не мог представить, какая для этого потребовалась сила. Когда дерево такое высокое, уходит все утро, чтобы обойти его основание, а шум от его гибели должен быть апокалипсическим. Упавшее туче-древо давно исчезло. Вероятно, много поколений назад, и сейчас даже перестало быть воспоминанием. Конечно, Харн больше не мог получить от него никакой прибыли.
Насколько Кахан знал, после того, как туче-древо падало, оно исчезало навсегда; ничто больше не росло на его месте, и он никогда не видел и не слышал о молодых туче-древах. В этом было что-то печальное – ведь даже боги леса могли умереть.