– Вуд-хьюн, Аристократы Вирдвуда! – крикнул он.
Ему показалось, что его голос унесся в самый сильный круг ветров.
А потом все изменилось.
Жизнь вокруг него остановилась. Постоянный шум леса взял паузу. Свет, лучи которого до этого момента двигались и вращались, застыли. И он увидел боуреев, самых настоящих. Сразу трех, стоявших вокруг тафф-камня. Невозможно худых. В полтора раза выше, чем он, а он был одним из самых высоких людей Круа. Каждого из боуреев, если отбросить голову и руки, окутывало длинное тонкое одеяние, но было ли оно мхом, или каким-то другим материалом, или даже частью их тел, Кахан определить не мог.
Их руки представляли собой пучки веток, только гладких и гибких, как рука из виллвуда, которую он видел у тюремщицы в Большом Харне, как теперь казалось, целую жизнь назад. Природа не дала боуреям глаз, ушей или носа, вместо этого наградив черепами, удлиненными и небольшими, как у короноголовых. Вместо изогнутых рогов из черепов торчали ветви, покрытые мхом. Тела боуреев не обладали симметрией. Все были похожи, но отличались друг от друга – каждая украшавшая голову ветка имела свои особенности. Один из боуреев был ярким, словно сотканным из света, другой просвечивал, точно тончайший мох на ветке дерева. Третий был высоким, толстым и мощным, как ствол.
Воздух вокруг Аристократов Леса пах землей, листьями и цветами, напоминая о плодородии леса. И хотя они возвышались над ним и он слышал о них множество жутких историй, Кахан не чувствовал угрозы. Но одновременно знал, что ему грозила опасность. Он оказался в присутствии могущественной, недоступной его пониманию силы. Его мысль о том, чтобы забрать энергию из воздуха и уничтожить их, сейчас выглядела детской и наивной. Они казались вечными, как туче-древа, и столь же старыми или даже старше. Он понимал, что если они захотят его раздавить, то сделают это без малейших колебаний.
– Круа, – раздался голос у него в голове: шелест листвы и холодный бриз. – Что привело тебя к нам, Круа?
Не вопрос, хотя его слова требовали ответа. В них было что-то подобное шуму прибоя, литаниям, словам монахов, которые они во времена его детства повторяли перед алтарем Зорира.
– Мальчик, – сказал он. – Его мать попросила меня его отыскать и вернуть. – Боуреи, все как один, повернулись, чтобы посмотреть на ребенка, словно до этого момента не замечали его.
– Ты убивал или сжигал в наших владениях? – Теперь это был вопрос. – Покидал ли тропинки и брал без разрешения?
– Только неосознанно. – Он снова кричал, пойманный ураганом их внимания. Волосы разметались вокруг его лица. – Или не намеренно.
Молчание. Свет снова начал движение.
Воздух наполнился опасностью.
– Ты хочешь получить то, что мы забрали себе. – Камни падали со скалы, вода вырвалась из водной лозы. – И за какую награду?
Кахан не знал, что они имели в виду – награду, которую получит он, или спрашивали, что он мог им предложить.
Он надеялся, что они не потребуют подношения, ему было нечего им отдать.
– Я получу лишь благосклонность, – сказал он. Боуреи изучали его, повернув к нему гладкие купола лбов. – И сам могу предложить то же самое.
– Достойный защитник, – произнес голос у него в сознании. – Но то, что забирается, должно быть чем-то заменено.
– Тогда я…
– Возьмите меня.
Кахан повернулся.
За спиной у него стояла Юдинни.
– Монашка, – прошипел Кахан, – я же тебе сказал…
Она шагнула вперед и заговорила, обращаясь не к нему, а к боуреям:
– Я прожила жизнь, – громко сказала она, и он услышал в ее голосе страх. – А ребенок – нет. Я шла по тропе, надеясь обрести цель, которой не имела. – Она сделала еще один шаг вперед. – Теперь я вижу, что цель невозможно достигнуть без жертвы.
– Юдинни…
Он попытался шагнуть вперед, но понял, что не может пошевелиться.
С шипением, словно сломалась ветка, ближайший боурей, тот, что был прозрачным, пришел в движение. Он только что находился рядом с тафф-камнем, а в следующий момент оказался возле Юдинни, возвышаясь над ней. Его тело мерцало, словно Кахан смотрел на него через огромную полосу жара.
– Ты знаешь, что происходит с теми, кого мы забираем? – Голос боурея был хрупким и зловонным, как гнилое полено.
Юдинни кивнула.
– Ты отдаешь себя по доброй воле? – послышался другой голос, острый и холодный, точно свисающая с дерева сосулька.
– Да. Моя леди Ранья привела меня сюда. И я буду продолжать идти по этому пути.
Показалось ли ему, что упоминание имени Раньи заставило лес вздрогнуть? И даже туче-древо слегка пошевелилось? Он не был уверен – не вызывало сомнений лишь одно: он сам отчаянно дрожал.
Его трясло из-за Юдинни, от того, что могло с ней произойти. И страха за себя, ведь он стоял перед существами, намного более могущественными, чем он сам. И от ярости, такой сильной, что у него онемел язык, он не мог потребовать, чтобы они взяли его.
– Мы принимаем, – послышался голос у него в голове.
Юдинни повернулась к нему, коротко и печально кивнула, а потом грустно улыбнулась.
После чего она снова посмотрела на боуреев, возвышавшихся над ней.
Кахан не знал, чего ожидать. Смерти? Крови? Криков?
Ничего этого не случилось.
Боурей протянул руку и коснулся лба Юдинни, того самого пятнышка грязи, которое осталось от руки Кахана. И в это мгновение она изменилась: Юдинни больше не выглядела напуганной, потерянной или печальной. На ее лице появилось удивление.
– Мы знаем твое имя, – послышался голос. – И мы позовем.
Свет тафф-камня померк. Боуреи исчезли, теперь их окружила абсолютная темнота леса.
– Кахан?
Сердце сжалось у него в груди, когда он услышал голос Юдинни.
– Ты жива?
– Да, как и ты?
– Да.
И тут ребенок закричал, и лес заиграл множеством красок.
Он увидел перед собой Юдинни с ребенком на руках и смог лишь рассмеяться, испытав внезапную и яростную радость. Кахана переполняло счастье: боуреи не взяли женщину, которую, как он понял только сейчас, он считал своим другом.
В глубине леса
Ты бежишь, но недостаточно быстро.
Ты мчишься через монастырь, из одной комнаты в другую. Ты ничего не видишь из-за слез. Ты не можешь дышать из-за охватившей тебя паники.
Где они?
Куда все подевались?
Они ушли.
Монастырь опустел. Никого нет. Еще вчера они здесь были. Монахи наблюдали за тобой. Они всегда за тобой наблюдали.
Но сегодня они исчезли. Все ушло. Никого нет. Как такое может быть?
Они тебя оставили?
Они не могут тебя оставить.
Ты Капюшон-Рэй, избранник Зорира. Ты тот, кто изменит мир. Тот, кто поведет за собой силы Зорира.
Но все ушли.
Здесь никого нет.
Беги.
Ты не можешь бежать. У тебя есть предназначение. Существует пророчество. Ты сила. Они вернутся.
Они должны вернуться. Ты подбегаешь к высокой башне. Оттуда ты сможешь увидеть все края мира и медленные земли, где люди умирают навсегда и на один день.
Ты видишь дым.
Видишь огонь.
Ты видишь солдат. Солдаты по главной дороге приближаются к монастырю. Они держат синие флаги. Они несут знамена с именем бога, о котором ты никогда не слышал.
«Тарл-ан-Гиг», – и в это мгновение ты понимаешь: случилось нечто ужасное.
Несмотря на все, что тебе говорили, ты не тот, кем они тебя называли. Они тебе солгали.
Ты не тот, кто повернет мир. Зорир не поведет мир в огне.
Поднялся Капюшон-Рэй. Вот почему исчезли монахи. Ты часто слышал, как они говорили, что те, кто почитает других богов, кто не склонит голову, умрет.
А Зорир никогда не склоняет голову.
Монахи сбежали.
Солдаты приближаются.
Они идут за тобой.
Беги.
И ты бежишь.
33
У Кирвен болели ноги. Столько ступенек. А еще у нее раскалывалась голова после путешествия по верхним помещениям шпиля. Она редко поступала так более одного раза в день, потому что знала, какое действие это на нее оказывает, но сегодня не могла заставить себя остановиться. Как только Венн приземлился, он попросил отвести его в комнату, Кирвен так и сделала. Она смотрела, как он уходит, пока Рэи говорили с ней, а она с ними, но сейчас она не могла вспомнить ни их, ни своих слов.
Она вернулась в свой кабинет, словно в тумане. Словно под воздействием наркотиков, ошеломленная тем, что ее ребенок, ее драгоценное, чудесное дитя вернулось живым после встречи с таким опасным существом, как Кахан Дю-Нахири. Обычно она не читала о фальшивых Капюшон-Рэях, потому что они не представляли для нее интереса, предоставляя охотникам делать свою работу. Она приходила только в самом конце, когда они были успешно обезврежены и ждали решения своей судьбы. Хеттон или глушак.
Но между тем моментом, когда она узнала его лицо, и возвращением Венна она прочитала все, что у них имелось на Кахана Дю-Нахири. Сначала это ее успокоило. Потому что он являлся известным злом. А потом то, что она узнала, начало ее мучить. Разумная часть ее существа утверждала, что ей не о чем беспокоиться, Ванху был сильным. Но мать в ее сознании не могла остановиться, без конца представляя самые ужасные последствия.
Ей не удавалось сосредоточиться в своем кабинете. Она снова и снова думала о своем ребенке, пока не поняла, что у нее не получится работать, если она не поговорит с Венном.
Не только для того, чтобы узнать, что с ним все в порядке; она хотела выяснить, добился ли Ванху успеха перед смертью. Изменился ли Венн, стал ли чем-то другим, новым и удивительным, что гарантирует им выживание в мире новых Капюшон-Рэев. Она остановилась перед комнатой Венна. Фалнист сидел на своем стуле, изучая пергамент, в то время как у Кирвен болели ноги и голова.
– Он спит? – спросила она.
Фалнист покачал головой.
– Я слышал, как он ходит.
Он заморгал, глядя на Кирвен.
Белки его глаз покраснели.
– Как ты переносишь большую высоту? – спросила она, взмахнула рукой, и ее одежда из тончайшей шерсти диковинным образом взметнулась, словно она находилась в воде. – Ты не чувствуешь себя больным?