– Ты никогда не имел дела с Рэями, верно? – спросил Кахан у Дайона.
– Я видел их много раз, – сказал он. – Когда выполнял свой долг перед богами, до прихода Тасснига. Мне даже довелось проводить церемонию для одного из них. Мы принесли в жертву Тарл-ан-Гигу трех наших лучших короноголовых.
– Они придут сюда, – сказала Леорик, и ее голос был холодным, – увидят, что у нас есть, и заберут.
– Но оно же будет принадлежать нам, – возразил Дайон.
– Рэям это неважно, – сказал Кахан.
– Может быть, когда речь идет о тебе, бесклановый, – сказал Дайон, даже не глядя в его сторону, и коснулся краски на своем лице. – Эта земля принадлежит мне уже десять поколений.
– Лесничий прав, Дайон. – Леорик встала. – Мы бедны, и мы не из их числа. Рэям наплевать на твоих предков, на моих предков и на любых других. Они просто пройдут по нашим домам и заберут все, что пожелают. – Она вздохнула. – Нам не следует никому рассказывать о древопаде, Дайон. Лучше сделать вид, что мы никогда о нем не слышали.
Его лицо изменилось, грим потрескался.
– Ты знала, – сказал он. – Ты знала о древопаде?
Она кивнула. Кахан почувствовал, как гнев у него внутри разгорелся ярче, когда он понял, что его использовали. Но не Леорик, а форестолы. Теперь он знал, какое послание его просили доставить, когда он сопровождал торговцев через Вудэдж. И почему они отправили его и Юдинни на восток в Вирдвуде. Они хотели, чтобы в Харне узнали о древопаде, а потом атаковать тех, кто придет за деревом.
– Да, я знала, – сказала Фарин. – Уже больше года.
– Ну, я… – начал Дайон, но она прервала его взмахом руки.
– Ты будешь делать то, что я сказала, если для тебя важно благополучие наших людей, – прошипела она.
– Я думаю, – сказал Кахан, вставая, – мне пора. Я скучаю по дому и хотел бы туда вернуться.
– Хорошо, лесничий, – сказала Фарин, отворачиваясь от Дайона, – и спасибо тебе.
– Я провожу его до Вудэджа, – сказала Юдинни, вышла вместе с Каханом и помогла ему забрать посох из волокуши, которую они сделали. Он прошел мимо жителей деревни; часть из них вела себя доброжелательно, другие не скрывали презрения – такие, как мясник Онт, который стоял рядом с Тасснигом и небольшой группой других обитателей Харна.
Они молча смотрели на него, когда он проходил мимо, однако Тассниг не спускал взгляда с Юдинни. Кахану было все равно. Пусть Харн сам решает свои проблемы, пусть монахиня заберет у них последние монетки, а Леорик и Дайон спорят из-за древопада. Для него все это не имело значения. Его никогда не захотят здесь принять.
У Вудэджа Юдинни остановилась, присела на корточки и приложила руку к земле.
– Паутина Раньи, – сказала она. Он не знал, к нему она обращалась или разговаривала сама с собой. Юдинни казалась потерянной. – Я не знала…
– Если хочешь, можешь пойти со мной, Юдинни.
Она посмотрела на него, словно только что пробудилась ото сна.
– Я должна остаться, – ответила она. – Я думаю, что Леорик права относительно древопада. Может быть, я сумею ей помочь убедить Дайона не говорить о том, что мы знаем. Он не то чтобы неразумный, просто никому не верит. – Она снова приложила руку к земле и вздохнула. – Они нас использовали, верно? Форестолы?
– Да, так и было. – Он наклонился к ней. – Следи за Дайоном. Не думаю, что он хорошо относится к твоей богине. Дайон носит амулеты Тарл-ан-Гига на одежде.
– Верно, но так теперь поступает большинство, Кахан. – Она улыбнулась ему. – Но Ранья говорит со всеми одинаково. – Кахан посмотрел на деревянные стены Харна. – Ты выглядишь встревоженным.
– Я всего лишь думаю, монашка.
– О чем?
– О древопаде. Леорик знала о нем, но молчала. Я не передал ей послание форестолов. А затем забрали ребенка, и мы принесли новость о древопаде. – Он почесал бороду. – Складывается впечатление, что лес хочет, чтобы люди Харна об этом узнали.
– Но к дереву нас послали форестолы, а не лес.
– Они живут в Вирдвуде, Юдинни, – сказал он, – и мы не знаем, как он их изменил или как использует.
– Но зачем?
– Едва ли за чем-то хорошим, – ответил Кахан.
– Я ей скажу, – обещала монахиня. – И она будет осторожна, ну, еще более осторожна.
Кахан кивнул и свистнул Сегуру.
Гараур выскочил из Вудэджа и моментально оказался на шее Кахана.
– Да благословит тебя Ранья, Юдинни, – сказал Кахан.
– И тебя, Кахан Дю-Нахири, – ответила она.
Он повернулся и зашагал к своей ферме, однако его преследовало ощущение, что он чего-то не сделал.
Великие леса Круа были огромными, вечными, и если они хотели что-то получить, они никогда не сдавались.
Идти по Вудэджу было приятно. Его тропинки, в отличие от тех, по которым путешествовали Кахан и Юдинни, регулярно использовали как животные, так и охотники из Харна. Кромка леса, окружавшая деревню, всегда казалась ему дружелюбной, тогда как Харнвуд и Вирдвуд неизменно оставались враждебными. Сегур был счастлив оказаться в хорошо знакомом месте, слез с его шеи, и Кахан слышал, как гараур носился по подлеску вокруг него.
Кахан ощущал счастье, какого не чувствовал уже очень давно. Он оставил за спиной Юдинни, которую теперь считал другом, и доброе дело. Спасение ребенка не могло быть ошибкой.
Ему даже показалось, что он нашел нечто общее с Леорик: ее желание не иметь отношения к древопаду, несмотря на богатство, которым он мог обеспечить Харн, показалось ему разумным.
Он считал ее и жителей деревни глупцами, которых, как и Рэев, интересовали только они сами, но это оказалось неправдой. У него сложилось впечатление, что Фарин заботилась о своих людях.
Однако мысль о том, что лес хотел, чтобы Харн узнал о древопаде, его тревожила.
Именно в этот момент он принял решение, удивившее его самого: в будущем его ферма поможет Харну выплачивать подать. Не имело значения, что ему не было дела до войны Капюшон-Рэев, правда заключалась в том, что, держась в стороне от деревни, он причинял вред только ее жителям.
Когда он вышел из Вудэджа и увидел свою ферму на прогалине, он не смог удержаться от улыбки. Будет приятно спать в своей постели, есть еду, приготовленную своими руками, и ухаживать за короноголовыми.
Следующее утро Кахан провел с Сегуром; он обошел свои владения и обнаружил, что исчезнувшие короноголовые вернулись. Вместе с отличным самцом, которого он не покупал, но у него была такая же розовая метка, как и у остальных его животных. Он ощутил тепло внутри, чувство, оказавшееся для него совершенно новым. Кахан обнаружил, что с удовольствием смотрит в будущее – теперь он мог рассчитывать на сотрудничество с Харном, пусть и не слишком охотное со стороны некоторых его жителей. Если ему удалось изменить их отношение к себе к лучшему, он не намерен это упускать.
У жителей Харна была поговорка: «Ни одно хорошее дерево не останется не срубленным». Тогда, в туманные теплые дни Малого сезона, он еще этого не знал, но топор уже опускался.
И многие станут его жертвами.
37
Для Кирвен стало потрясением, когда вернулась Рэй Сорха. Ее Рэи, и прежде всего Галдерин, самый активный, утверждали, что она должна умереть, после того как подвела Кирвен в лесу, став жертвой хитрости пленника. Любопытно, но никто из них не хотел сделать это сам. Они твердили, что такова обязанность Высокой Леорик и она должна вершить справедливость.
Обычно они говорили совсем другое, и это вызвало у нее любопытство.
Кирвен ушла, чтобы проверить сведения о Сорхе и изучить ее семью – вдруг она окажется могущественной, и тогда придется ждать мести за их погибшего ребенка. Оказалось, что нет. Сорха осталась одна из всей семьи.
Что-то здесь было не так, но Кирвен не понимала, в чем дело.
Она перевела Сорху в камеру с тафф-камнем, где за ней присматривали безмолвные стражи Капюшон-Рэев, пока Кирвен решала ее судьбу. Теперь она направлялась к ней.
Сорха заметно изменилась с тех пор, как Кирвен в последний раз ее видела. Она выглядела сломанной и сидела в задней части камеры, одетая только в тонкое шерстяное платье. Она была такой несчастной, что даже не дрожала. В рыжих волосах появилась седина.
– Рэй Сорха, – сказала Кирвен, и женщина подняла измученное лицо.
– Высокая Леорик, – ответила она.
Даже сейчас, когда Сорха находилась в столь жалком положении, Кирвен не сомневалась, что уловила легкий сарказм в ее голосе.
– Ты меня подвела, Рэй Сорха. Дважды.
Рэй пожала плечами.
– Но я пришла, чтобы дать тебе шанс искупить вину. – Рэй все еще не смотрела в ее сторону. – Я хочу знать, что произошло, – сказала Кирвен, заговорив громче. – Что произошло после того, как Венн совершил свое первое убийство.
Сорха подняла голову.
– Первое убийство? – спросила она.
Кирвен кивнула.
– Да, после того, как мой ребенок разбудил свой капюшон. И как Кахан Дю-Нахири сумел победить трех моих сильнейших Рэев?
Улыбка Сорхи получилась странной, мимолетной и кривой. Она встала и подошла к тафф-камню.
– Что ты готова мне за это дать? – спросила Сорха. – Что для меня сделаешь?
– Быстрая смерть.
– О, я хочу большего. Я хочу жить.
– Не думаю, что твое положение дает тебе право торговаться, – сказала Кирвен.
– Всем Рэям известны тайны, Высокая Леорик. – И на ее губах снова промелькнула такая же улыбка.
Кирвен захотелось ударить ее по лицу.
– Твои ошибки едва не стоили жизни моему ребенку.
Теперь улыбка не покидала лица Сорхи, и она оперлась о стену.
– После того как твой ребенок совершил свое первое убийство. – Она коротко рассмеялась. Но в ее смехе не было веселья. – Ну, этот Кахан – так ты его назвала?
Кирвен кивнула. Казалось, Сорха даже не помнила, что ее посылали в Харн, чтобы его убить.
– Он кричал, угрожал. Ванху решил его проучить. Медленно сжечь.
– И? – спросила Кирвен.
– Для Ванху это плохо закончилось. Для всех нас.
– Объясни. – Сорха подняла голову.