53
В деревне воцарилась странная атмосфера после того, как Венн спас Дарманта. Воздух стал тихим и тяжелым от стыда – как в часы перед тем, как начнется снегопад. Венн спал сном мертвеца, и Кахан не знал, проснется ли он когда-нибудь. Фарин хотела уложить Венна в постель и принялась спорить с Каханом, который настаивал, что ему следовало лежать на земляном полу. Юдинни успокоила Фарин и увела ее, оставив Кахана с Венном, чье тело напоминало груду палок, и он с трудом улавливал его дыхание. Монашка постоянно молилась Ранье за Венна, пока Кахан ее не отослал. Он не хотел, чтобы кто-то находился рядом с Венном. Так что Юдинни молилась снаружи длинно-дома, и хотя Кахан слышал ее бормотание, он постарался выбросить его из головы.
Возрожденные стояли на страже возле двери дома.
Кахан смотрел на Венна, который балансировал на грани жизни и смерти.
Интересно, выглядел ли он так же плохо после сражения в лесу? Он решил, что нет. Может быть, на спасение жизни требуется больше сил, чем на то, чтобы ее забрать. Садовник, Насим, однажды ему это говорил, но тогда Кахан его не понял. Возможно, ему следовало. Насим заплатил высокую цену за спасение его жизни, самую высокую из всех, что можно заплатить.
Сегур устроился, обернувшись вокруг шеи Венна.
Сначала Кахан встревожился, что капюшон Венна начнет забирать жизнь у гараура, но этого не произошло. К тому же Кахан не сумел уговорить Сегура уйти, зверек всегда отличался невероятным упрямством.
А жители деревни продолжали стрелять из луков, укреплять стены, тренироваться с копьями, и Кахан это знал.
В задней части его разума что-то зудело. Звуки терялись и тускнели – так бывает в лесу, когда привыкаешь к его шуму. Они менялись лишь в тех случаях, когда что-то шло не так.
Кахан хотел, чтобы звуки изменились.
Он знал: что-то шло не так.
Нужно быть осторожным со своими желаниями.
На второй день после того, как Венн спас Дарманта, ему показалось, что его дыхание стало более глубоким. Но он не мог определить наверняка. Несмотря на то что Венн был угрюмым, надоедливым, часто непокорным, а его идеи относительно того, что нельзя убивать, казались Кахану глупыми в такой земле, как Круа, он хотел, чтобы Венн жил, хотел больше, чем чего-то другого.
– Он будет жить?
Сегур зашипел, услышав этот голос.
Кахан повернулся.
Дармант стоял в дверном проеме, впуская в дом холодный воздух.
– Меня пропустили серые воительницы, – сказал он. – Трион будет жить?
Он был в той же ярко-синей тунике, в которой получил ранение, только ее зашили спереди. Шерсть постирали, но следы крови останутся навсегда, чтобы постоянно напоминать ему, как близко он подошел к Звездной Тропе.
– Я не знаю.
Дармант кивнул; коническая шерстяная шляпа, которую он держал двумя руками, скрывала лицо.
– Это моя вина. – Он снял шляпу, продолжая вертеть ее в руках и не глядя на Кахана. – Несчастный случай произошел из-за меня, а деревня была готова убить триона. – Он шагнул вперед. – Мне не терпелось поскорее закончить работу, я хотел, чтобы бóльшая часть веса пришлась на триона, хотя и понимал, что он слишком слаб. Я потерял терпение и отпустил свой конец, чтобы проучить триона, чтобы он узнал, каково это – принимать на себя весь вес дерева. – Он все еще не поднимал глаз на Кахана.
– А знают ли в деревне, что Венн не был виноват?
– Я сказал им. – Дармант продолжал смотреть в пол. – Они бы его убили, – повторил он.
Кахан кивнул.
– Все, что я могу сделать для триона… скажи мне, Рэй, и я сделаю.
– Не называй меня Рэем, – автоматически сказал Кахан.
Впрочем, жители деревни часто не обращали внимания на его просьбу.
– Я сожалею, – пробормотал Дармант.
Наступила неловкая тишина, Кахан не знал, что хотел услышать Дармант, поэтому молчал. Наконец Дармант надел шляпу и, шаркая, вышел.
Кахан продолжал сидеть на страже, лишь изредка отходил от Венна, чтобы зажечь смоляные лампы, когда наступала темнота. Он смотрел на него, а люди двигались вокруг, превращаясь в призраков. Они его не интересовали. Пусть деревня тренируется, пусть они умрут.
Дармант прав. Они бы убили Венна. И как бы старательно они сейчас ни работали, жители деревни отдадут Кахана и триона Рэям. Он был глупцом, когда думал иначе, и его глупость едва не убила Венна. Слова возрожденной эхом звучали в его ушах: «Я могу чувствовать смерть, Кахан Дю-Нахири, и она идет к тебе».
– Воды.
Он мгновенно проснулся. У него болели пальцы. Смоляные лампы погасли. Он слышал дыхание спавших за занавеской людей.
– Воды. – Хрип, стон.
Венн. Он заговорил. А руки у него болели из-за того, что их тихонько грыз Сегур, чтобы разбудить.
Он подошел к Венну и осторожно влил струйку воды из тыквы ему в рот. Сначала только для того, чтобы смочить губы. Сухой язык коснулся влаги.
– Еще.
– Много нельзя, тебе станет плохо.
Венн едва заметно кивнул.
Кахан стоял и потихоньку капал воду в рот Венна в течение всей ночи. Маленькими порциями, почти постоянно. Утром пришла Леорик вместе с Юдинни и Иссофуром, они с ним поздоровались, но Кахан не ответил.
В те дни, когда Венн оставался в неподвижности, Кахан почти ни с кем не разговаривал, и они не заметили, что трион пришел в себя. Они занимались своими делами, а Кахан не обращал на них внимания. Когда дом опустел, он наклонился к Венну:
– Когда к тебе вернутся силы, Венн, мы уйдем. Эти люди отдадут нас в тот момент, когда здесь появятся Рэи. Нам вообще не следовало тут оставаться. Я был глупцом, когда думал иначе.
Трион покачал головой.
– Мы поговорим, когда ты сможешь, а сейчас тебе нужно отдыхать, – добавил он.
Когда трион пошел на поправку, процесс заметно ускорился. К ужину Кахан уже кормил его обычной едой, а к концу дня он сидел, погрузив одну руку в мех Сегура. Снаружи продолжали тренировки жители деревни.
Там события шли своим чередом, и привычные звуки не стихали, пока он наблюдал за Венном. Прошли часы, руки Венна начали обретать плоть, кожа становилась более гладкой, а глаза блестели ярче. Кахан заставлял его есть, даже если тот отказывался. Когда он пытался кормить Венна, Трион что-то почувствовал и его тело содрогнулось. Что-то пошло не так.
Звуки снаружи изменились.
Стало тихо.
Они прекратили тренировку с оружием.
Хищник находился в лесу: инстинкт жертвы – стать невидимым и неслышным.
В дверь вошла Фарин, которая бросила быстрый взгляд на Венна, но у нее не нашлось времени даже для одного слова. Ее лицо было напряжено, белый грим потрескался.
– Форестолы, Кахан, – сказала она. – У ворот.
Волновало ли его их появление? Больше нет. Он оставит людей, которые его постоянно предавали. Но он просил форестолов прийти, поэтому должен был продемонстрировать им внимание.
Снаружи было очень светло, и ему пришлось прикрыть руками глаза. Возрожденные пошли рядом с ним.
Вся деревня ждала, как и крестьяне с отдаленных ферм.
Они держали в руках копья и щиты, на них были доспехи из ткани, пропитанной смолой. Ткачи нашли способ их покрасить, и теперь доспехи сверкали всеми цветами радуги, что противоречило мрачной атмосфере. Среди них стояла Юдинни, она держала лук – у нее оказался талант, – и хотя она не могла стрелять на большие расстояния, ее стрелы неизменно летели в цель на ближних.
Кахан слышал, как иногда говорили: «они умеют общаться с лесом» – о тех, кто легко овладевал каким-то умением, и это подходило к Юдинни и ее вновь обретенным способностям. Он надеялся, что она уйдет вместе с ним.
– Это значит, что они идут, верно, Кахан? – спросила монашка.
Он не ответил и повернулся к Фарин.
– Откройте ворота, – сказал он.
– Впустить внутрь форестолов? – завопил Онт, но продолжать он не стал.
Кахан больше не мог терпеть его рев – и успокоил Онта взглядом. Лесничий теперь выглядел как воин – стал таким после несчастного случая с сапожником.
– Откройте ворота! – крикнула Фарин.
Жители побежали выполнять ее приказ, подняли тяжелую поперечную балку, которая запирала ворота, – они думали, что она поможет остановить таран или разозленных Рэев. Кахан не стал их разочаровывать ранее, а теперь это и вовсе не имело значения, и он ничего не сказал. Они распахнули ворота, и форестолы шагнули внутрь. Жители деревни не вышли к ним навстречу, не стали поднимать оружие. Они лишь смотрели, как десять человек в зеленых одеяниях с вплетенными в них тонкими ветками и листьями миновали ворота. Казалось, Вудэдж ожил и прислал своих представителей туда, где жили люди. Форестолы с подозрением огляделись по сторонам, приблизились к Кахану и остановились перед ним.
– Три сотни, – сказала вожак форестолов, Анайя. – Ну, сейчас на два десятка меньше – мы их убили. – И хотя Кахан не собирался оставаться, от численности армии у него захватило дух. Очень большой отряд направили в маленькую деревню, расположенную возле Вудэджа. – По меньшей мере один из ваших людей идет вместе с ними. – Анайя оглядела жителей деревни и снова обратилась к Кахану: – Когда мы начали их убивать, они пошли за нами. – Она сплюнула. – И они лучше, чем их обычные жалкие войска, я потеряла двоих лучников, и мы отступили – в противном случае мы прикончили бы гораздо больше, чем два десятка.
– Тем не менее эти два десятка сюда не придут, – ответил Кахан.
– Они сожгли твою ферму, – сказала она ему. – И убили животных.
Он снова кивнул. Ее слова опечалили Кахана, но не удивили.
– Я ничего другого и не ждал.
– Мы отомстим за твоих животных, – сказала возрожденная из-за его спины.
Анайя оценивающе посмотрела на нее.
– У тебя появились новые друзья, – сказала Анайя. – Кто они такие?
– Они не имеют к тебе никакого отношения, – ответил Кахан, – расскажи мне о Рэях.
– Ну, корнинги их разозлили, я думаю, что именно из-за них я потеряла только двоих.
– Корнинги? – уточнил Кахан.