Глава первая. Империя Строгановых
1
Бывает порода людей: где бы ни рождались они, из какого бы сословия ни выходили – корень их так прочен и силён, что вырастают они подобно тысячелетнему дубу, которому не страшны ни бури, ни холода, ни другие напасти. Леса вокруг полягут, ветер превратит землю в пустыню, а дерево это останется и будет стоять одиноко века. Коли родятся такие люди в царских семьях, то завоюют полмира и взойдут до небес, увидят свет среди чёрного люда и тут поднимут голову, и станут расти не по дням, а по часам. И рано или поздно построят свою империю.
Именно такими людьми были Строгановы.
Род они свой вели из времён почти былинных. Именно тогда, в русской древности, свободная Новгородская республика ушла из-под киевской пяты и настойчиво расширяла свои границы – от дикой Скандинавии до Урала и от тверских земель до северных морей. Великая была республика, славное было то время! О Москве ещё никто и слыхом не слыхивал! Строгановы вышли из тех новгородцев, что веками жили вдоль Белого моря и именовались поморами. Север Руси был их колыбелью! Свободные, гордые, способные к торговле и самоуправлению люди. Точно было известно, что некий Спиридон Строганов жил во времена Дмитрия Донского и уже был заметен среди современников: он ведал сбором оброка. Тем же, да ещё торговлей, занимались и его потомки. При власти и при деньгах старались держаться мудрые и дальновидные Строгановы. Правнук Спиридона – Фёдор Лукич – в пятнадцатом веке обосновался в Соли-Вычегодской, городке на берегу речки Вычегоды, что впадала в Северную Двину, на землях под Великим Устюгом. С древних врёмен здешние жители добывали в этих местах соль. Но делали это кустарно, без размаха. Особые люди должны были появиться, чтобы дать городку и всей этой земле новую жизнь. И они пришли. Строгановы изменили ход дела на свой лад. Именно тут, но уже в следующем столетии, в 1515 году, сын Фёдора Лукича – Аникей, или просто Аника, как звали его все, построил первую солеварню. Она встала на речке Усолке, у озера Солониха. Солёным было это место – и на звук, и на вкус! Прошли десятилетия. Соль-Вычегодская благодаря Анике стала сильным и крепким городом. Аника работал с невиданным прежде на Руси размахом! Его солеварни превратились в одно большое промышленное предприятие, которое захватывало всё новые земли. В смоляных бочках вычегодская соль давно уже отправлялась на юго-запад – завоёвывать стольную Москву. Соляным королём прозвали Анику Строганова. Стал он императором пищевой индустрии XVI века! Но смотрел Аника в сторону Великого Камня и сыновьям, соляным царевичам своим – Якову, Григорию и Семену, – наказал смотреть туда же.
Богатства Русского Севера были всего лишь присказкой к богатствам Урала! Так думали Строгановы и были правы…
В 1440 году родился великий князь Иван Васильевич, будущий Иван Третий. В детстве Иван побывал в татарском плену, отца его в ходе княжеских междоусобиц ослепили – с тех пор и прозвали Василием Тёмным. На своей шкуре Иван, правнук Дмитрия Донского, испытал тяжесть вечной вражды русских князей. И ещё смолоду свято уверовал, что объединение русских земель, пусть силой, пусть попранием соседских прав, – это благо. Что ж, Господь ему судья. Именно он, Иван Третий, во все стороны света раздвигал границы Московского княжества. Ярославское и Дмитровское, Ростовское, частью Рязанское княжество забрал он под себя. Увы, за объединение русских земель и возвышение Руси на мировой арене заплатил своей неволей и Господин Великий Новгород: под речкой Шелонью московиты разбили новгородцев – положили двенадцать тысяч, разорили всё вокруг, вечевой колокол срезали и увезли в стольную Москву. В 1472 году Иван Третий женился вторым браком на Софии Палеолог – наследнице константинопольских императоров, что в дальнейшем даст повод русским великим князьям именовать себя цезарями или кесарями – царями, если на русский лад! А то что ж такое? Уже больше двух веков русские великие князья подчинялись, как холопы, ханам Золотой, а после и Большой Орды! Иван Третий остановил татаро-монголов на речке Угре в 1480 году, что ознаменовало собой окончание страшного ига длиной почти в двести пятьдесят лет. Попутно Иван сдружился с крымскими ханами и удачно натравливал их на Литву, тем самым оберегая русские земли от набегов западных соседей. Осадил и обезвредил Казанское ханство как возможного противника. Успешно воевал со шведами и с Ливонией. Окончательно покорил Тверь, положив предел двухвековой кровавой вражде между русскими князьями.
Точно великий магнит, он притягивал к себе всё новые евразийские территории.
И, конечно, Иван Третий не мог не смотреть на восток. Там лежал удивительный и малоизведанный край – Пермь Великая, а за ней начинался Камень – Уральские горы. Хребет, ломавший пополам всю Евразию и открывавший совсем уже тёмную и, кажется, бескрайнюю землю. И как же иначе? Много ли было ведомо людям той поры о земле, куда их определил на жительство Господь Бог? В те годы, когда Иван Третий «собирал» русские земли, Христофор Колумб, его ровесник, лишь готовил своё великое путешествие к новому континенту, в существование которого мало кто верил. Не было ещё ни Америки на карте мира, ни Австралии, ни Арктики с Антарктикой!
И Урал казался вратами в иной мир. Но стоит вернуться на несколько исторических шагов назад, хоть каждый шаг и будет длиной в столетие…
Новгородцы, опытные путешественники и купцы, век за веком продвигались всё дальше в новые земли. На восток в том числе, и наконец встретили большой неславянский народ. Было это ещё до того, как Нестор написал Повесть временных лет. При первых Рюриках! А повстречали новгородцы вепсов – так северяне называли себя сами. А вот русичи назвали этот народ чудью. Чудные они были! Обликом, одеждой, верой. Шаманили, стучали в бубны. Новгородцы всё время спрашивали: а что там дальше, за вами, за вашей землёй! Вепсы-чудь отвечали пришельцам: дальше «пера ма». Что такое «пера ма»? А на финно-угорском языке это означало просто «далёкая земля». Так и запомнили новгородцы, так и передали, когда вернулись домой: за чудью лежит далёкая земля «перемь»!
Но уже в Повести временных лет Нестор записал: «…а среди народов, что дают дань Руси, есть пермь, печоры и угры…» Стало быть, уже в одиннадцатом веке финно-угорская земля европейского Предуралья платила русичам дань…
Современники Ивана Третьего уже хорошо знали, что за вятскими землями – Пермь Великая, за Пермью – Камень, за Камнем, который пересечь сложно, но можно, царствует пелымский князь – вечный противник Москвы и сотрудник сибирских татар, ещё восточнее – обширная Сибирская Орда, а дальше, дальше?..
Тьма, замять…
Иван Третий хорошо понимал, что если не он наложит свою длань на Пермь, то дотянутся до неё Казань или сибирские ханы, которые то и дело наведывались из-за Урала пограбить эти земли.
Конечно, Пермь и так платила дань Великому Новгороду, но со второй половины пятнадцатого века крепнущая Москва стала теснить республику и смотреть на её подданных, как на своих. Ещё Василий Тёмный посылал в Пермь своих наместников, но те быстро отбивались от рук. В Перми Великой свои законы; и Казанское ханство, не желавшее отдавать московитам лишний кусок, тоже рядышком, и Пелымское, хоть и за горами, но куда ближе, и Сибирское. Пермь пытались крестить в 1455 году, но вышло только в 1462-м. Пермский архиепископ Иона оказался сильным священником и администратором и сумел создать православную церковь в чужой земле. Пермские княжата, как их называли, из местной знати, большинством приняли новую веру.
В 1471 году Пермь Великая оскорбила Ивана Третьего: князья-пермяки отказались идти с русскими на Казань. Не хотелось Михаилу Ермолаевичу, ставленнику Москвы, и другим пермякам воевать таких серьёзных и опасных соседей. Отольётся, решили они! И отлилось, но с русской стороны. Уже в 1472 году, в год женитьбы Ивана Третьего на Софии Палеолог, у Великого Устюга стало собираться большое русское войско. Устюжане и белозерцы были тут, вологжане и вычегжане. Возглавил войско воевода Фёдор Пёстрый, громивший еще злых татар на Каме и свободолюбивых новгородцев на Шелони, в помощь ему дали устюжского воеводу Гаврилу Нелидова. Епископ Пермский Филофей благословил русских на поход.
Русские подчинили Пермь 26 июня 1472 года. Пермских крещёных князей – Михаила, Владимира и Матвея, а также князей-язычников, помогавших им, – Кочу, Бурмота, Мичкина, Нэчаима, Зинара и Исура, с конфискованным добром, в первую очередь соболями, отправили в Москву пред очи Ивана Третьего. Князья ждали смерти или темницы, но мудрый Иван Третий, лишь показав, кого стоит бояться и уважать на самом деле, простил их и отпустил обратно. Княжить он оставил Михаила Ермолаевича, в те дни навалявшегося в ногах царя Ивана вдосталь. За вторую оплошность, знал князь Пермский, его на кол посадят!
С тех самых пор Пермь Великая и вошла в княжество Московское. Титул Ивана Третьего звучал отныне так: «Великий князь Владимирский, и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Тверской, и Югорский, и Пермский, и Болгарский[2], и иных». А город-крепость Чердынь стала московским оплотом в том суровом краю. В Перми Великой стали повсюду расти православные храмы. Номинально правил на этой земле князь Михаил Пермский, на деле же хозяевами новой Русской земли были архиепископы, посланные сюда широко шагавшей Москвой.
Но после смерти Михаила Ермолаевича в 1505 году его потомков свели с Пермской земли «за чрезмерное свободолюбие» и прислали сюда московского воеводу-наместника. Было то уже при сыне Ивана Третьего – только что севшем на трон Василии Третьем, отце будущего Иоанна Грозного. С этой поры Пермь Великая стала безраздельно землёй стольной Москвы. Хотя как безраздельно? И пелымские князья, и сибирские татары чертями из табакерки выныривали из-за Камня и жгли пермские городки, осаждали и сожгли Чердынь, беспощадно истребляли тех местных, что приняли великого московского князя, а ещё уводили с собой в полон русское население. Но ничто уже не могло помешать переселению русского народа на новые территории! В первые десятилетия шестнадцатого века и потекли в Пермь русские люди – охотники и золотопромышленники, искатели алмазов и солевары, да просто авантюристы и конкистадоры, готовые любой ценой идти вперёд и найти своё счастье и свою удачу.
Такими людьми и были Строгановы – Аника и его три сына – Яков, Григорий и Семён, в Соли-Вычегодской только набиравшиеся опыта. В 1559 году Строгановы во главе со старшим сыном уже сильно постаревшего Аники – Яковом, ставшим главной тягловой силой семьи, перебрались в Пермь Великую. Позади них уже была твердыня – впереди они искали твердыню ещё большую.
В середине шестнадцатого века о Строгановых уже знали все, в том числе и первый царь всея Руси Иоанн Васильевич. Им на Пермской земле повезло куда больше других! И неспроста повезло, а за умение делать дело! И слово сказать царю мудрое и льстивое в том числе.
А царь-изувер такие слова любил!..
В 1565 году на Руси была введена опричнина. Иоанн Васильевич взял и оставил москвичей и уехал великим обозом в Александровскую слободу, всю утварь вывез с собой, всю прислугу забрал. Решили москвичи: обиделся и бросил их царь! А стало быть, плохие они! А царь ждал, когда его позовут обратно, а главное – попросят царствовать так, как он того хочет! Без бояр, без совета! Единовластно! А значит, по-звериному страшно и люто, потому что страшным было его уродливое сердце. И царя позвали – и он вернулся с чёрным опричным воинством, вооружённым разбойными кинжалами и посохами, с пёсьими головами у сёдел.
Отныне Иоанн по живому разрезал всё государство на две половины: на тех, кто вскорости будет мучить, и тех, кто станет мучиться. С одними – царь, с другими – одна только надежда на милость Божью. Ведь от царя земству – второй половине земли Русской, незащищённой и уязвимой, кроме пыток и смерти, ждать иного было глупо.
В это самое время, когда начинался вихрь опричнины и уже шли одна за другой казни, Яков и приехал в Москву. Хитры и дальновидны были Строгановы, оттого что здоровой звериной жизни в них было много! Что ж, это – дар, и дар немалый!
– Царь-батюшка, не вели казнить, вели слово молвить! – в Александровской слободе бросился Яков в ноги к венценосцу-повелителю, козлобородому хозяину Руси, чьи руки уже по локоть были в крови. Именно здесь, в отдалении от Москвы, за крепостными стенами, в окружении разудалых палачей, теперь по большей части и жил Иоанн. – Возьми нас, рабов твоих грешных, Строгановых, под своё крыло! Не хотим быть в земстве! Прими в опричнину! Верой и правдой будем тебе служить! Жизнью докажем нашу верность! Казну твою приумножим, потому что ведаем, как надо дело делать!
И царь-батюшка принял их под крыло. А ещё Яков попросил для семьи новых территорий в Перми Великой. Иоанну это было на руку. Видя, какие чудеса творят простые мужики, как вокруг этой семьи преображается и богатеет мир, царь отметил своих одарённых подданных – и отметил особо. Иоанн отдал Якову Строганову, старшему из сыновей к тому времени уже постаревшего Аники, огромные территории в Перми Великой.
Воистину, то был царский подарок!
Грамота так и гласила: «Волею царской дарую Строгановым земли на правах вотчины. На своих землях они обязаны строить укрепленные городки и содержать ратных людей, а также добывать руду и плавить для казны металл, заниматься солеварением и земледелием. Дабы дело у них ладилось, освобождаю Строгановых от государственных податей и повинностей сроком на двадцать лет. Также дарую Строгановым право невмешательства воевод царских во внутренние их дела, дарую особый суд и беспошлинный торг на своих землях. Царь Иоанн Васильевич».
Владения шли по рекам Каме и Чусовой и подходили к самому Камню – к Уральскому хребту. Конечно, это Яков выпросил у царя те далёкие земли, потому что его разведчики давно уже доносили, что края те изобилуют богатствами и соль в тех землях – самое малое, что они могут получить. Те горы и леса – сокровищница железной руды, драгоценных металлов и пушнины!
И вот застучали топоры: стали подниматься по рекам Перми Великой городки-крепости Строгановых. Армия людей работных и военных уже скоро окружала их. Империю создавали солевары! Во второй половине шестнадцатого века, подобно вековому дубу, всходил и мужал род Строгановых, получив такие угодья, каких не имели и многие родовитые князья.
Правда, разладились дела между братьями из-за наследства: старшие Яков и Григорий были заодно, а вот младший сын Аники – Семён, оставшийся в Соли-Вычегодской, пошёл против них. Дело дошло до Москвы. Семёна обвинил сам царь и «выдал головой» старшим братьям, но те его помиловали, а помиловав, отстранили от дел.
Но настоящая беда шла совсем не из Москвы, где уже лютовал вовсю обезумевший царь, и точно не от обделённой родни.
Беда таилась за Камнем!
Уходившие за Урал аборигены-пермяки из коренного населения, не желавшие креститься и подчиняться московскому царю, то и дело приносили недобрые вести и пелымскому князю, и сибирскому хану. Московиты наступают! Житья от них нет! К Великому Камню подходят! К рекам, бегущим через него, приноравливаются! Глядишь, вот-вот, и выйдут с мечами по ту сторону! И злились, и негодовали, конечно, и татары, и пелымцы, и грозились сжечь раз и навсегда городки-крепости московитов, а самих перебить, вырезать, да под самый корень!
Тем более что время наступило для Руси роковое. Сжималось вражье кольцо вокруг Руси! Крымцы, ногайцы, черемисы, ливонцы, шведы, османы, поляки – все лезли! И хуже других – свои опричные, головорезы царёвы! Русь терпела страшные бедствия – ничто уже было не свято. Жизнь человеческая не стоила ломаного гроша.
Но в Перми Великой, такой далёкой от Москвы с её дворцовыми безумствами и вакханалиями, с оргиями и кровопролитиями, были свои заботы. Тут делали дело! Торговали, добывали, зарабатывали. К тому же земли Строгановых входили в опричнину, и для больших тревог повода не существовало. В 1570 году в возрасте восьмидесяти двух лет умирал Аника Строганов, став при жизни человеком-легендой.
Перед смертью, собрав сыновей, он сказал им:
– Во-первых, помиритесь и не ссорьтесь, дети мои. Это моё первое вам завещание. Приумножайте, но не теряйте богатства накопленные. Это второе. В-третьих, врагов берегитесь, но не бойтесь. Пусть сами вас боятся! Давите их, как клопов давите! А главное, дети мои, смотрите за Камень! Туда и только туда должна вести вас дорога! И царю скажите: в Сибирь идти надо! Жилы медные, серебряные и золотые ждут вас там! Алмазы и самоцветы Урала дожидаются вас! Там первые сокровища всей земли таятся! С Богом, дети мои, с Богом!..
Пермь Великая, молодая русская сторонка, жила надеждами на будущее. А вот Москва стояла у врат ада и готовилась к мукам смертным…
Господь наказал стольную Москву за разбой ещё более страшным судом, чем Новгород, который вырезали опричники. И потому беды новгородские скоро поблекли на фоне бед московских. В 1571 году горела Москва так, как не горела никогда прежде! Словно ад разверзся! Словно еще немного – и проглотит дьявол Русское царство. Все эти годы станут одной кровавой мясорубкой, но опричнину царь отменит.
А Ливонская война всё будет разгораться и пожирать новые силы и без того уже ослабленной Руси.
Волновалась Сибирская Орда! Хоть и самая слабая из других татарских орд, но гордыней не обделённая и способная нанести удар. «Русский медведь попал в капкан – будем же рвать его на части!» – скажет сибирский хан Кучум. Зная, каково приходится Руси, в 1573 году Кучум послал через Камень большое войско, которое возглавил его племянник хан Маметкул. Целью этого удара были городки-крепости, поставленные солеварами Строгановыми. Крепости выстояли, но русских и помогавших им пермяков татары вырезали много и многих увели в плен. Надо отдать Строгановым должное: они быстро собрали войско и двинулись против Маметкула. Тот бежал с полоном и добром за Камень, русские бросились за ним. По пути выжигали те селения остяков и вогуличей, что помогали или примкнули к хану, женщин и детей тоже уводили в полон, но уже на Русь, в Пермь Великую. Страдали местные: не поможешь – убьют, а поможешь – придут другие и тоже убьют. Маметкула вытеснили, но было ясно: это всего лишь разведка боем. Удар оказался таким неожиданным и жестоким, что братьям Строгановым пришлось ехать в Москву – держать ответ перед государем.
– Что скажете, Строгановы? – спросил их в Александровской слободе Иоанн Грозный. – И дальше нам ждать из-за Камня ворога лютого? И как далеко вы его пропустите на Русь? Не вы ли мне обещали, что не дадите татарам ходу? Что твердыней встанете в Перми Великой? Нам бед от Запада и от Крыма хватает, и от черемисов окаянных, а тут ещё и сибирцы-нехристи. – Он кивнул братьям, и козлиная борода царя взметнулась вверх: – Говорите, не молчите…
– Провинились мы перед тобой, батюшка, – сказал Яков. – Но ведь прогнали же Маметкула. Смогли ведь, осилили, – он переглянулся с братом, – раздвигать границы надобно! Широко раздвигать!
– И как широко? – спросил царь, в глазах которого вспыхнули искры азарта.
– Чем шире, тем лучше, батюшка! – кивнул Григорий Строганов. – Так отец наш, Аника, который любил тебя, завещал нам! И царю, сказал, донесите: дальше идти надо!
– Именно! – подтвердил Яков. – Пермский край – предгорье. А Камень железо в себе таит. Много железа! А это – пушки и мечи. Татары о том не ведают! Они свои клинки в Азии покупают. Надо раздвигать границы, царь-батюшка, не покуда глазу видно, а докуда сердце требует. Отдай нам в работу земли и за Камнем. Все земли по Чусовой, что змеёй проходит через горы, и далее. Завоевать надо Пелымское княжество, а далее только одни татары сибирские и останутся. Выйдем через Камень, не убоимся ворога и дальше пойдём – к Тоболу, Иртышу, Оби! Так и к последнему морю выйдем! Вся земля будет наша. Твоя земля, батюшка наш родимец! Вся земля под Господом твоею станет!
Батюшка-родимец запустил жёсткие пальцы в перстнях в длинную козлиную бороду. Какую перспективу рисовали перед ним эти мужики Строгановы! Ни у одного из князей не было таких планов, как у этих двоих! Он улыбнулся, глядя им в глаза. Были бы сами они князья, стал бы он их опасаться. Пришлось бы прихватить их однажды, на дыбу подвесить и помучить подолее, удавить или яду плеснуть, извести пришлось бы. А простым мужикам он помогать будет! Потворствовать их норову всячески! Они рабы его и холопы! За царскую милость землю есть будут! А таких мужиков, матёрых зверюг, как Строгановы, ещё поискать! Да и не найдёшь более. Пусть идут вперёд, пусть ищут для него новые земли, добывают злато-серебро, пусть руду добывают и пушки льют!
– Быть по-вашему, – сказал Иоанн Грозный. – Будут вам новые земли на сибирских реках, и Камень ваш будет. Благословляю. Идите с Богом!
Мужиков царь осыпал дарами, а вот опричников своих не жалел. Кого не убил, того наказывал! В дни пребывания Строгановых в Александровской слободе досталось недавнему опричнику и родственнику царя Борису Годунову: избил будущего шурина батюшка-родимец своим посохом. В «Пахутинской степенной книге» осталась запись, что Григорий Строганов, умевший врачевать и возивший с собой всюду сибирские лечебные травы, исцелил голову будущему царю.
Иоанн Грозный не соврал. Строгановым были отданы огромные территории за Камнем – многие тысячи десятин! А главное – карт-бланш на великое завоевание бескрайних сибирских земель.
Увы, смерть караулит и стариков, и молодых, и мужей зрелых и мудрых, которым бы только и преобразовывать этот мир! Яков Строганов занедужил и преставился в расцвете сил – в сорок восемь лет, пережив отца всего на семь лет. Яков оставил завещание, по которому меньшая часть его земель уходила младшему брату Семёну, которого они с Григорием когда-то скрутили. Так Яков хотел залечить старые раны души. Большую часть оставлял двадцатилетнему сыну Максиму, которому предстояло вершить великие дела как в Перми Великой, так и по царёву указу за Камнем – в далёкой и такой притягательной для всех первопроходцев Сибири.
2
Хан Кучум вёл свою родословную от Шибанидов. А Шибан был пятым сыном Джучи, а сам Джучи был старшим сыном Чингисхана от его первой, главной и любимой жены Борте-фуджин, что означало «Борте-госпожа». Улус Джучи занимал пространство от Балкан до Китая – великая империя на просторах Евразии, есть чем гордиться! Сын Джучи Батый завоевывал Русь; Шибан, его родной брат, у которого было своё войско, помогал ему. Улус Джучи называли также и Золотой Ордой – именно так её знали на Руси, которая именовала золотоордынских ханов, в жестокую зависимость от которых попала, своими царями.
Золотая Орда находилась в составе Великой монгольской империи, расползшейся по всей Евразии, до 1266 года, пока хан Менгу-Тимуре не стал самостоятельным правителем. С тех пор великая империя монголов столетие за столетием станет распадаться на более мелкие государства. Первая половина четырнадцатого века, когда Золотая Орда примет ислам, станет «Золотым веком» улуса Джучи. При ханах Узбеке и Джанибеке Золотая Орда будет великим процветающим государством, которому никто не указ. Государством тираническим, беспощадным! Ханы уверуют, что именно они и есть хозяева подлунного мира. Русские князья, отправляясь в Орду, на Каспий, с дарами, будут писать духовные завещания, прекрасно понимая, что главным даром в очередной раз может стать княжеская голова и назад они могут не вернуться. Так и было: далеко не все возвращались домой.
Но ничто не вечно под луной! И к великому счастью многострадальной Руси, в 1359 году в Золотой Орде началась «великая замятня», а попросту говоря – кровавая междоусобица. Ханская мясорубка! В роковой войне между татарскими кланами за ближайший 21 год сменится двадцать пять ханов! В конце концов на престоле окажется беклярибек – первый министр – темник Мамай. Он не был чингизидом и мог только управлять от имени хана. Занятый междоусобными разборками дома, Мамай, как известно, проиграет битву Дмитрию Донскому, пустится в бега и вскоре сам погибнет от рук наёмных убийц. Чингизида Тохтамыша, который вскоре придёт ему на смену, одолеет великий полководец Азии – Тимур, ещё известный как Тамерлан. Земля дрожала, когда по ней передвигался этот воитель. Он нанесёт сокрушительные поражения монгольским ханам на Волге, в Средней Азии и Китае, достанется от Тимура и турецкому султану, и потому завоевание Константинополя отодвинется на добрых пятьдесят лет.
В начале пятнадцатого века Золотая Орда затрещит по швам. В 1420 году отколется самая восточная её часть – за Уралом, и образуется Сибирская Орда; через восемь лет появится Узбекское ханство, в 1438-м – Казанское, в то же самое время образуется Ногайская Орда на среднем течении Волги и Крымское ханство; в 1465 году появится Казахское ханство. Последний хан Золотой Орды Кичи-Мухаммед ещё считался правителем всех других орд, но лишь символически. После его смерти в 1459 году Золотая Орда уйдёт в небытие, и на части её территории, сильно уменьшившейся, возникнет Большая Орда – наследница Золотой и первая среди прочих. Большая Орда окажется в центре других орд – между Волгой и Доном, Казанским ханством и Астраханским. Все эти ханства, тесно соприкасаясь, будут так или иначе враждовать друг с другом, редко мириться, ещё реже дружить, и только одна орда окажется в стороне от своих кровожадных сестёр. Сибирская! Её отсекут неприступные Уральские горы! Оказавшись в изоляции, в суровом климате, лишённая культуры, она станет жить своей мрачной азиатской жизнью. Охота, лов рыбы и жестокие набеги на соседей – такой будет её судьба.
Сибирский хан Ибак вместе с ногайскими мурзами Мусой и Ямгурчи хитростью изловят и убьют хана Большой Орды – Ахмата, того самого, который в 1480 году на речке Угре не решился вступить в бой с русскими полками Ивана Третьего и повернул назад. Вот он, урок нерешительным правителям: только дай слабину – и убьют свои же!
Ибак с братом Мамуком ходил даже на Астрахань, но взять её не смог! Грызлись звери, братья по крови, ещё как грызлись! Ибака убьют в 1495 году в ходе дворцовых интриг, и на престол сибирских ханов сядет воинственный хан Тайбуга – то ли казах, то ли ногаец, неизвестно, положив начало новой династии.
Шестнадцатый век станет погибельным веком для тех, кто истязал и мучил Русь два с половиной столетия. Самым роковым образом начнётся он для потомков Чингисхана: придёт их время платить по счетам! В 1502 году Крымское ханство нападёт на Большую Орду и уничтожит её. Звери станут рвать друг друга на части. Ещё через полвека благодаря стратегии Ближней думы юного Иоанна Четвертого, сгинули орды Астраханская и Казанская. Русь занимала территории своих мучителей – и занимала жёстко, продуманно, бескомпромиссно. Будет ещё держаться Ногайская Орда, а за ней и Сибирская – до срока.
Обе орды платили Москве умеренную дань, и, кажется, все были довольны. Буря над Волгой и Уралом только ещё собиралась.
Хан Кучум, внук Ибака, смолоду знал самое главное: он должен вернуть трон своих великих дедов! Он объявил войну всем из рода Тайбуги и стал действовать. Собрав армию из разных племён – сибирских татар и ногайцев, узбеков и казахов, – он ударил по хану Едигеру и победил его в 1563 году. Он мстил за деда Ибака! Кучум убил и Едигера, и его брата Бекбулата, и многих других, кто был с ними. Занял великие земли по берегам Иртыша и Тобола, быстро покорил племена остяков и манси и в городе Кашлыке, бывшем столицей Сибирского ханства, стал царствовать по-своему мудро и надёжно.
Хан Кучум, внук вышеупомянутого Ибака, был горд своей кровью. Владыка мира, некогда изменивший историю человечества, жил в нём, своём потомке! Кучум, очень религиозный мусульманин, призывавший к себе шейхов и сеидов, строивший неприхотливые мечети в Сибири, не просто сел царствовать – он лелеял великую мечту о будущем объединении всех татар и создании новой великой империи на просторах Евразии. Ведь вышел же из степей Монголии триста пятьдесят лет назад его предок Чингисхан и завоевал почти весь мир!
Так почему бы не повториться такому?!
Амбиции Кучума были велики! Он имел талант полководца и организатора. Только вот одно останавливало: Сибирское ханство было очень малочисленным в сравнении с другими ханствами, царствовавшими там, за Камнем. И Русь, главный его враг после Тайбугинов, уже была другой. Но об этом хан Кучум и думать не хотел!
Он считал для себя великим позором платить Руси дань. Пусть небольшой ясак – соболями, и всё равно – позор! Кто они такие? Великие князья, вдруг назвавшиеся царями! Царь – это он! На земле монголов царём может быть только тот, в ком течёт кровь Чингисхана!
Кучум был хитёр. Пока он воевал со своими соседями – племенными сибирскими князьками, он исправно отправлял за Камень московитам соболей. Но когда Сибирь оказалась им покорена, хан тотчас же переменился. И первым шагом Кучума был отказ платить Москве ясак, а вторым стало нападение на Пермь Великую. После того как Москва была сожжена крымцами и ногайцами в 1571 году, к хану Кучуму пришло второе дыхание. Его племянник Маметкул в 1573 году разграбил весь Пермский край. Сибирцы нещадно и против всех правил убили московского посла Чебукова со всеми его людьми, доказав, что варвары – они и есть варвары, и чем в пух и прах разметали любую возможность будущего мира. Теперь Кучум надеялся только на победу! Это было время, когда Русь тонула в Ливонской войне и опричнине, когда черемисы боролись за самостоятельность и никак не хотели делить свою будущую судьбу с Москвой. От севера через Урал и до самой Волги бунтовали кочевые народы Поволжья. Великий бунт готовил хан Кучум против недавних, как он считал, ордынских холопов, поднявших столь высоко и не пойми как голову.
Это были годы непрекращающихся войн в Перми Великой!
Летом 1581 года вогулы, жившие по рекам Чусовой и Вишере, восстали против русских – напали и пожгли крепости, людей побили. За ними двинулся на Пермь пелымский князь Аблегерим. Пройдя по рекам Лозьве и Вишере, он вылетел из-за Камня и обрушился на Чердынский край. С ним было семьсот человек. Пермяки и строгановцы встали насмерть и отбили его нападение. Но было ясно: край ослаблен военным сборами и обнищал людьми. Речь больше не заходила о том, чтобы добывать соль в полной мере – и для Москвы, и для продажи во все стороны света, чтобы добывать золото и серебро, драгоценные камни, руду и ковать оружие. Надо было выживать! И, самое главное, положение могло только ухудшиться. А противник креп за Уралом: крепли духом остяки и вогулы, убедившиеся, как ослаб Пермский край, и хуже того – крепло Сибирское ханство. Русская Пермь сама становилась добычей врагов, подобно раненому медведю, рядом с которым уже хрипят от бешенства и злобы голодные волки.
Минул 1581 год, а в 1582-м был подписан Ям-Запольский мир. Из Польши возвращались измотанные русские полки. А главное: возвращались свободные бойцы – казаки!
Именно тогда ещё молодому Максиму Яковлевичу Строганову и пришла мысль: а не позвать ли казаков на защиту Пермского края? Почему именно ему? А потому, что его владения, хоть и самые обширные, но ближе всех располагались к Камню и потому были самыми уязвимыми. Как самый богатый из Строгановых, Максим призвал к себе двоюродного брата – Никиту Григорьевича, а также дядю – Семёна Аникиевича, с которым так долго враждовали и судились их отцы – Яков и Григорий и хоть и выиграли эту битву, но ушли из жизни раньше.
Родственники собрались на Чусовой – в одной из самых защищенных крепостей Максима Строганова.
– Войне конец, – сказал Максим, – надо волжских казаков звать в Пермь! Сулить им добра всякого! Да хоть процент с прибыли нашей! Только бы согласились! Иначе худо нам будет! Что скажете, кровники? Дядя? Никитка? – Он зло глянул на родню. – Не молчите, я хоть и крайний, но после меня и за вами придут!..
– Казаки привыкли к свободе, – заметил Никита Григорьевич. – Сладим мы с ними?
– Не звери же они дикие наконец, – с надеждой вопросил Максим. – Главное, интерес их найти!
– Знамо, какой у них интерес! – усмехнулся Семён Аникиевич. – Звонкая монета! Бандиты они! Всё ценой золота меряют!
– А ты, дядька, чем меряешь? – усмехнулся Максим. – Манной небесной?
Все трое неожиданно рассмеялись. Строгановы походили друг на друга. Может, у кого ума было поменьше, у кого хватка слабее, но смотрели они на мир одними глазами – купца и старателя.
И тут Семён Аникиевич сделал мудрое замечание:
– Вот что, племянники. Слышал я, – он кивнул, – из Москвы весточка доходила, что царь на волжских казачков осерчал больно за их разбои, кое-кому велел голову снять, а кой-кому уже снял. Если мы без ведома Москвы душегубцев зазовём, сами в дерьме по уши окажемся. Царь-то у нас – лютый!
– Так что ж делать? – спросил Никита. – Как быть?
– А вот как, – ткнул пальцем в Никиту хитрый Семён Аникиевич. – Мы, племяш, хитро поступим. Мы попросим у царя соизволения нанять на службу войско из бродячих людей, а то, что это казаки волжские, не скажем. Царю нужно, чтобы мы не сгинули в этом краю? Нужно. Вот он добро и даст. А мы уже теперь на Волгу гонцов пошлём. Ведь ясно: снег сойдет – жди из-за Камня гостей. Чтобы казаки и согласились, и успели ко времени прилететь, нам с вами, племяши, ещё помолиться надобно! А, Максимка?
– Дело говоришь, – кивнул тот.
3
Максим Строганов стоял на берегу Камы и смотрел на запад. До боли в глазах всматривался вдаль! Туда, где река меж лесов и скал скрывалась за поворотом. Именно там должно было случиться чудо! За его спиной глядела в ту же сторону охрана – с десяток богатырей-пермяков. Сейчас каждый стражник на русской стороне был на счету! Максиму только что донесли: волжские казаки плывут в Пермский край. Но плывут они не быстро – против течения! Поначалу против течения Волги – и сотни вёрст! – а потом и против течения Камы. И они уже близко! А шёл август месяц 1582 года. Худшие ожидания солеваров Строгановых сбылись. Всего несколько дней назад вероломный Кучум напал на Пермь. Не сам! Он послал своего сына – царевича Алея. И в эти самые дни Сибирская Орда уже грабила русские земли в Перми Великой. Укрепились чусовские городки, но и татары не шутили.
Безжалостной саранчой катили по Русской земле.
Поэтому казаков тут ждали как спасение свыше и готовы были платить им самой звонкой и полновесной монетой. Не до жиру – быть бы живу! Имя Ермака уже не сходило с уст ближнего круга солеваров. Было получено и одобрение из Москвы на наём «вольных людишек». Почему понадобилось такое одобрение? А разве может царь всея Руси позволить своим холопам – боярам ли, купцам, неважно! – иметь свою армию? Нет, конечно. Но дело превыше всего. А добыча соли превыше всякого другого дела. И тут одобрение было получено. К тому же доверял царь Иоанн Васильевич своим добрым слугам – солеварам Строгановым. И ждал от них выгоды для своей казны.
– Вона! Плывут! – воскликнул один из охранников.
– Где?! – взревел молодой медведь Строганов.
Отвлёкся Максим Строганов на минуту – задумался о своём будущем и будущем края, вверенного ему отцом и дедом, – и упустил появление чудо-казаков.
– Да вона! Вона! – тыча пальцем за поворот реки, завопил глазастый пермяк-боец. – Плывут, родимые!
И точно! Уже показались оттуда первые струги. Парусов не было. Шли на вёслах. Тяжело шли, точно тянули за собой великий груз.
– Ну, слава богу, – пробормотал Максим. – А то уж я и верить перестал в удачу! Теперь поглядим, кто кого!
Через пару часов великая флотилия числом более пятидесяти стругов – армада, да и только! – уже чалила к берегу. Максим Строганов встретил гостей с почётом. Когда увидел идущих к нему казаков с атаманами впереди, то выхватил каравай у одного из своих слуг и сам поднёс его волжским богатырям.
– Доброго вам здравия, казачки! – сказал он. – Угоститесь, гости дорогие!
Ермак первым отломил край от буханки, макнул его в солонку и бросил в рот.
– Хорош хлеб у вас. Благодарствую, Максим Яковлевич! Хоть с солью и переборщил! Одно слово – солевары!
– Грубоват хлеб, – тоже проглотив корку, молвил Матвей Мещеряк и подмигнул Ивану Кольцу. – Астраханские булки лучше!
Третий атаман тоже отведал пермского хлеба.
– Ничего, зато этот сытнее будет.
Пятьсот сорок казаков прибыло в Пермский край на защиту Русской земли от сибирцев и пелымцев. Целое войско тащило на берег поклажу, пищали, топоры. Сюда, к Ермаку и Максиму Строганову, подходили и другие казачьи атаманы – Богдан Брязга, Черкас Александров, Никита Пан, Савва Болдырь. Они привели с собой малые ватаги с Волги, Яика и Дона и входили в число воинов Ивана Кольцо или самого Ермака. Не было только одного волжского атамана – самого непокорного и неприрученного. Богдана Барбоши! На следующий день после прибытия пермяков на Волгу он сказал своим товарищам: «Хотите – прощайте меня, хотите – нет. Но я не пойду с вами. Никогда никому не служил, кроме себя самого, и служить не хочу! Это моё последнее слово». И никто упрашивать его не стал. Таких людей, как Богдан Барбоша, убеждать или упрашивать смысла нет. Лишь Иван Кольцо сказал позже Ермаку: «Это Роксана, змея, бабьим колдовством не пустила его! – и головой покачал. – Такую лучше убить сразу, как только увидел, чем влюбиться!»
Месяц август в Перми был прохладен и благостен. Дышать не надышаться! Атаманы оглядывали округу. Впереди стояла деревянная крепость – один из строгановских оплотов. Тут их было немало. Каждый такой оплот – кол осиновый в сердце вогулов, пелымцев и татар.
Ермак кивнул хозяину здешних земель:
– Веди нас в хоромы! А казачков пусть твои люди расквартируют. И по-человечьи! Скажу честно: устали мои молодцы грести до ваших краёв! Эка вы забрались! Край света!
– Край света там, Ермак Тимофеевич, – кивнул в сторону далёких синих гор Максим Строганов. – Подойдёшь однажды – увидишь и поймёшь!
– А я люблю глядеть и удивляться, – усмехнулся Ермак. – Этот норов меня из родного дома и вывел на большую дорогу!
Казаки, слышавшие эти слова, хохотнули. Кто-кто, а они, вольные люди, о большой дороге и новых землях знали поболее других!
Уже скоро был пир, на котором после многих чарок вина Максим со всей откровенностью нетрезвого и отчаявшегося человека говорил Ермаку:
– Я бы остяков и вогуличей сам бы передавил, как крысят, но за ними хан стоит – Кучум! – Молодой и самый способный из Строгановых добела сжимал кулаки. – Он их крысиный король! Пока этот нарыв за Камнем сидит, не будет нам покоя! Никогда не будет! Вчера гонец прилетел: снова здесь! Так ведь и знали! Теперь Кучум сына своего Алея на Пермь послал. По краю уже носится нехристь – всё жжет, всех режет! Эх, Ермак Тимофеевич! Там, за Камнем, их чёртова страна! И самих сибирских татар как чертей в той стране! Не изловить ни за что! Только отпор и давать…
Атаманы то и дело переглядывались. Волга с ногайцами виделась им отсюда, из воюющей Перми, молочной рекой с кисельными берегами.
– Ничего, – сказал своим Ермак, – зато здесь мы не заскучаем!
– Да что там не заскучаем, – подхватил слово головного атамана и друга Матвей Мещеряк. – Тут мы веселиться будем день и ночь! Ещё покрепчаем от веселухи!
Максим Строганов с удивлением глядел на своих гостей. Балагуры! Иван Кольцо подмигнул ему:
– Ты не думай, купец! Коли мы шутим, то делать всё будем ой как серьёзно! Так серьёзно, что кому-то мало не покажется! Ей-богу!
Казаки прибыли вовремя. Ведь то и дело повторяющиеся удары по строгановским городкам в Перми рано или поздно должны были ослабить русское влияние в этом крае. И камень вода точит! А тут – что говорить! Каждый год пелымцы, татары и вогулы обрушивались на поселения. Жгли деревни. Людей уводили в полон или убивали на месте. Трещали под их ударами деревянные крепости.
Но главное – таял от этих ударов человеческий ресурс. Ещё немного – и некому было бы дать достойный отпор врагу. Именно на это и рассчитывал хан Кучум, посылая сына Алея за Камень и давая ему строгий отцовский наказ: русских не жалеть! Сразу дать им понять: житья им не будет. Пусть или убираются восвояси, в Москву, или сдохнут. А до Москвы, придёт срок, они, татары, ещё доберутся!
Казаки Ермака зря слов на ветер не бросали. Эти месяцы, когда молодой хан Алей и его орда решили прокатиться по Пермскому краю и в первую очередь сжечь все Чусовские городки, они вдруг получили достойный отпор. Городки стояли по берегу реки. Едва сибирские татары нападали на какую крепость и увязали в её штурме, как вдруг на реке стремительно появлялась флотилия и огнём пищалей сметала нападавших. Пермяки-охотники, знавшие суровый край как свои пять пальцев, находили способы уведомить казаков, где им ждать неприятеля. Тем более что татары передвигались на лошадях и тащили за собой табуны сменных лошадей, которым надо было питаться, да ещё волокли пленных, которых ловили по дороге и намеревались утащить за Камень. Это было не такое уж и мобильное войско!
В сущности, здесь коса нашла на камень. Татары привыкли брать внезапностью, стремительными набегами, заставать осёдлого противника врасплох. Казаки же применили против них партизанскую войну, в которой тоже, как известно, правил не бывает. Казаки, точно из-под земли, появлялись в разных местах на пути у татар. Принц Алей бесился, поначалу не понимая, в чём тут дело, пока бывалые нукеры не сказали ему: «Хан, это не люди Строгановых. И не царские солдаты. Русские наняли казаков для битвы с нами!» Весть была чёрной. Казаки были самым страшным врагом и всех кочевников, и всех осёдлых татар. Они владели тактикой внезапного нападения ещё лучшего своего коварного неприятеля и в средствах не стеснялись. А месть их была внезапна и страшна. Они вырезали всех, невзирая на сословия, и могли оставить только того, за кого надеялись получить выкуп.
А ведь Алей взял по совету отца лучших его воинов! В Сибирской Орде, за исключением редких волнений среди остяков и вогуличей, всё было тихо, и татары могли себе позволить послать за Камень самых испытанных бойцов. Но с казаками и хану Алею, и самым его надёжным богатурам тягаться было не под силу. «Получил по всей морде хан Алей! – смеялись казаки на очередном бивуаке. – То-то ещё будет!»
В конце августа 1582 года принц Алей тоже решил изменить ход своего набега и увёл орду на север, подальше от строгановских городков. Он решил напасть на столицу Перми – Чердынь, прекрасно понимая, что казаки за ним не пойдут: их наняли Строгановы исключительно для своей защиты.
И сибирские татары оказались правы. Но это и был судьбоносный поворот всех событий на Среднем Урале конца XVI столетия.
Когда Алей покинул перекрёсток Камы и Чусовой, оставляя за собой только кровавый след, тянувшийся на север вдоль той же Камы, в главном строгановком городке и состоялся большой военный совет.
Казаки, умелые воины, нападавшие, как правило, внезапно, в боях теряли людей мало. Если говорить со всей откровенностью, это были лучшие бойцы своей эпохи. Тактика «рыцарской войны», которая только ещё придёт в Европу, а потом и на Русь, когда строй солдат шёл на строй, подставляя открытую грудь свинцу, показалась бы казакам преступной. Именно благодаря тактике внезапного боя казаки и смогли сохранить всю свою рать в целости.
На военном совете, когда вдруг оказалось, что часть Перми свободна и свободна большая часть бойцов, великая буря родилась в сердце Максима Строганова. Но он до срока молчал и слушал казацкий разговор. А прислуга подливала вино в казачьи чарки, и застольная беседа выходила ой, какой горячей!
Ермак подмигнул Матвею, и тот спросил у пермяков:
– А сколько через Камень идти, а?
– Да это смотря как идти и когда, – ответил сдружившийся с казаками Трофим Кочергин. – Летом – одно дело, зимой – другое. Чусовая, она ведь змеёй через горы вьётся! – Трофим широкой ладонью показал, как хитро вьётся уральская река. – Горы над тобой всюду как драконьи головы! Леса спускаются! А идти против течения – нелегко! А из Чусовой – в Серебряную! Серебрянка – правый приток Чусовой. Это тебе не Волга! Строптивая речка, с порогами! А зимой и на санях можно. Зимой по Серебряной и Чусовой эти нехристи к нам пробираются на своих мохнатых лошадках!
– Так-так, а по времени? – спросил Матвей Мещеряк.
– Сколько идти по Чусовой и Серебряной? – задал свой вопрос и Ермак.
– Если супротив течения, то недели две придётся, а то и три. Это как грести, Ермак Тимофеевич. Ну так вы жеребцы здоровые! – он кивнул на казаков. – По рекам и по морям вам плавать – всё что рыбе!
– Это точно, – кивнул Иван Кольцо. – Мы это умеем! Да и вы, пермяки, не слабаки!
– И это верно, – согласился Трофим. – Только мы по рекам не так охочи, как вы, двигать. А вот по лесам и по горам – это да! Мы охотники в первую голову! И добытчики руды и драгоценных камней – во вторую. Это наше призвание!
– А ты сам, Трофим, был за Камнем? – спросил Мещеряк.
– Бывал, и не раз, – кивнул тот.
– Ну а вышел ты на той стороне Камня, а там как? – не унимался Мещеряк.
– А что интересует? Как там птички поют? (Пермяки засмеялись.) Так почти как у нас! – засмеялся и Трофим Кочергин. – Или интересно, как там лоси бодаются?
– Хрен бы с твоими и птицами и лосями! – огрызнулся Матвей. – Я о путях-дорожках интересуюсь! Закаменных!
– А путей-дорожек там много, Матвей, – хитро заметил Трофим. – Это смотря что тебя интересует?
Максим Строганов весь обратился в слух. Только машинально подносил к губам чарку с вином. Интерес казаков ох как был ему важен! Мещеряк вопросительно кивнул пермяку:
– А где Серебряная начало берёт?
– За Камнем сразу и берёт, – ответил Кочергин. – Был я у истока её…
– Вот-вот, про исток её! Мы казаки, мы плавать любим, – поглядев на своих товарищей-атаманов, объяснил Матвей Мещеряк. – Вышел ты из-за Камня, выплыл, вот конец Серебряной реки, вернее, начало её… А там?
– А ты и далее собрался, Матвей? – спросил пермяк.
– Ну, к примеру? Что далее-то?
Щуря правый глаз, Ермак улыбался разговору двух учёных мужей.
– Там выплывешь – и посуху топать придётся, – отвечал Трофим Кочергин. – Коли до другой реки…
Матвей вновь переглянулся с Ермаком.
– Вот именно – до другой, – кивнул Мещеряк.
– До Баранчи?
– До ней самой! И сколько топать посуху, – спросил любопытный Мещеряк, – до вашей Баранчи?
– Вёрст двадцать. А, робяты? – глянул Трофим на своих дюжих пермяков.
– А то и двадцать пять! – сказал кто-то.
– Во-во, – вторили ему. – Не менее!
– Только Баранча не наша уже, – заметил Трофим. – Там осторожно топать надобно, потому как там и открываются земли пелымцев, врагов наших окаянных. Но их под самым Камнем мало: они все больше в своём уделе, в Пелыме, обретаются. Сам-то край – безлюдный!
– Чёрт бы с этими лешими! – махнул рукой Матвей. – Ты далее, далее говори! Про Баранчу!
– Двадцать пять вёрст до Баранчи. Ну а как с Баранчи ты поплывёшь, казак? На чём? – спросил наивный Трофим Кочергин. – Струги рубить?
– Мы, коли надо, наши струги на плечах носим, – рассмеялся Матвей Мещеряк.
Захохотали пермяки – корабли на плечах таскать! Во даёт казак!
– Весёлый ты казачок! – отпивая из чаши, кивнул Трофим Кочергин. – Я это ещё на Волге понял! Ну, хорошо: донёс ты свои корабли до Баранчи. Там их на воду. И по Баранче пойдёшь…
– Куда она путь держит? Если от её хвоста смотреть?
– А к Тагилу и держит путь Баранча.
– И много до Тагила вёрст?
– Не мерил, но достаточно.
– А потом как?
Казацкие атаманы слушали пермяка с нарастающим вниманием.
– А вот из Тагила уже – в Туру, – сказал Трофим Кочергин. – Вот большая река! Но я дальше не ходил…
– А кто ходил? – спросил Мещеряк.
Пермяки замотали головами: самые отважные дальше пересечения Тагила и Туры не хаживали… Жар шёл от печи в головной избе. Одни яства были съедены, другие только подносились к столу. Слушая разговор, Максим Строганов от волнения ломал в руках серебряную ложку.
– Сам не ходил, но ведь знаешь, что там далее. А, Трофим? – вдруг подсказал Строганов.
– Да слышал, конечно, Максим Яковлевич! – кивнул Кочергин. – От человека, кто в самую глубь той земли ходил!
– Ну, говори! – поторопил пермяка Ермак. – Разохотил ты нас!
– Тебе бы, Трофим, сказки плести! – подтвердил слова атамана Мещеряк. – Никто б не заснул! Все только б слюни пускали!
– Тура – великая река, – продолжал Кочергин. – И она вьётся змеёй, но уже среди равнин и лесов. И впадает она в ещё большую реку – в Тобол. Думаю, от Камня до того Тобола месяца два плыть!
– Но так ведь по течению плыть-то! – кивнул Иван Кольцо. – И по Баранче – по течению, и по Тагилу – так же, и по Туре, и по Тоболу! Паруса поставил – и лети с ветерком!
– А если даже ветра нет, сибирские реки – быстрые! – кивал Ермак.
– Подгребай в удовольствие – и плыви вперёд! – почти что пропел Матвей Мещеряк.
– А далеко собрались, казачки? – усмехнулся Трофим Кочергин. – На край земли, что ли?
– Точно – на самый край, – усмехнулся Иван Кольцо.
– А куда Тобол впадает? – прищурив глаза, спросил Ермак.
– Так в Иртыш и впадает, – как ни в чём не бывало заметил Трофим. – А Иртыш – самая великая река Сибири. Это, поди, как ваша Волга!
– И на берегу Иртыша, как мне сказали, и стоит столица сибирского хана – Кашлык! – кивнул Ермак.
Казаки точно присмирели. Великие мысли роились в их буйных головах. Грандиозные планы созревали и просились на свет Божий! Ермак взглянул на первого из товарищей по оружию. На того, кто понимал его с полуслова, – на своего Матюшу.
– А-а! – протянул Трофим Кочергин, до которого только теперь стала доходить суть допроса.
– Тут мы их в самое сердце и ужалим! – со всей накопленной во время разговора страстью выдохнул Матвей Мещеряк. – Ну, скажи своё слово, атаман!
– Да не просто ужалим – вырвем сердце! – вторил ему Иван Кольцо.
– О-о! – Трофим Кочергин переглянулся со своими притихшими пермяками и вновь поглядел на волжского атамана, подозрительно молчавшего. – Вона вы куда метите!
И тут поднялся Максим Строганов.
– Налей, – бросил он прислуге. – Доверху!
Ему налили. Максим схватил чарку и выпил её залпом.
– Снаряжение дам, провиант дам, пороху, пушки найду! Ещё полсотни опытных людишек отдам – и струги ваши таскать посуху помогут, и дорогу покажут! Всё будет, Ермак Тимофеевич! Иди туда, за Камень! Все сокровища будут твои! Какие царь позволит взять, конечно. Мне самому ничего не надо! Доплыви только до Кашлыка! Кучум не ожидает такого поворота дела! Он Алею лучших своих людей дал! А вогулы и остяки ненавидят его: они хана Едигера любили! Кучум их силой заставил служить! – Максим Строганов потряс кулаками. – Ермак Тимофеевич! Кучум ведь думает, что он там как в крепости сидит, что он будто заговорённый, что ему только можно вылазки делать и грабить нас! Ты со своими молодцами такую разруху им устроишь, что татарва сибирская век её не забудет! Сожги Кашлык! До основания сожги! И уже не сунутся сибирские татары за Камень! Никогда! Себя будут охранять! Бояться станут! И детям свой страх завещают!
Все казаки смотрели на Ермака Тимофеевича. Атаман улыбался в широкую бороду. Он и без совета Максима Строганова уже видел эту вылазку. Кашлык ослаблен: лучшие воины у Алея. Какой удар нанести можно! А у самого Алея тут, в Перми, земля из-под ног уйдёт, когда он узнает, что его тыл, его родной дом разрушен! Что отец его низвергнут! Побежит со всех ног назад, да опоздает! Казаки уже с добром назад поплывут!
Ермак улыбался – и в его улыбке другие атаманы уже читали опасный и долгий, но такой заманчивый и волнующий разбойничью кровь путь на восток!
Когда казачья флотилия уходила всё дальше по Чусовой вверх и уже первые Уральские горы грозными исполинами нависали над быстрыми стругами, в чусовские городки пришло страшное известие. Сибирские татары царевича Алея, обозлённые неудачей в вотчине Строгановых, опустошили всю округу Соли Камской, а затем сожгли и сам город. Всех жителей татары истребили. И двинулись ещё севернее – на Чердынь. И взяли город в осаду. Чердынь, столица Перми Великой, решила стоять насмерть. Но казакам о том было уже не узнать. Да и узнали бы – не повернули назад! Колесо событий уже стремительно крутилось только вперёд! Сама история требовала этого великого похода на восток – за Камень.
В сентябре 1582 года волжский казацкий флот на вёслах стремительно продвигался на восток. К великому и древнему Камню! Двадцать гребцов в каждом струге, и ещё пять-десять человек на смену. Кто уставал, того заменяли свежей силой. Тут же были мешки с сухарями и сушёным мясом и рыба вяленая, чтобы не оголодали по дороге. Ели на ходу! А воды вокруг – хоть упейся!
Спустя неделю после начала экспедиции, уже покинув Чусовую, плоскодонные струги с лёгкой проходимостью на любой глубине упрямо шли по речке Серебряной, змеёй петлявшей между величественной горной грядой, разделявшей Европу и Азию…
Воистину хоть казаки и плыли против течения, но попутный ветер судьбы помогал им!
К началу октября 540 волжских казаков под предводительством Ермака Тимофеевича и полсотни строгановских людей по реке Серебряной пересекли Каменный пояс – Урал. Переход был долгим и сложным. Горный хребет стал для казаков границей из царства света в княжество тьмы. Они, суеверные люди мрачного XVI века, рассматривали своё путешествие именно так. За Камнем оставался русский царь-батюшка, хоть и строгий, но свой, православный, оставалась их вольная жизнь, свой народ. Тут жили сплошь поганые – язычники, варвары, и борьба с ними, знали казаки, будет не на жизнь, а насмерть. Но не только забота о строгановских городках и хорошие барыши тянули сюда казаков. Ведь это была особая порода людей! Дух авантюризма, неутолимая жажда бродяг и первопроходцев звала своих героев в этот великий поход.
Не могли они жить иначе!..