Сервилию не смешило его тщеславие. Этот непризнанный гений был человеком находчивым и добросовестным и до сих пор ее не подводил.
— Это и не деревня, Белас. Я прошу тебя понаблюдать за одним поместьем. Точнее — за женщиной, которая там живет.
Гость резко потянул ноздрями воздух.
— А таверна там есть поблизости? Ты же не потребуешь, чтобы я валялся где-нибудь в вонючей канаве? Дионис не может пасть так низко.
— Таверны там нет, хитрый ты лис. Думаю, ты догадался, куда я тебя посылаю. И, насколько я помню пьесу, Дионис за несколько золотых монет может валяться где угодно.
Белас пожал плечами, выражение лица у него изменилось, и актер взял доверительный тон:
— Речь, конечно, идет о жене Цезаря. О ней судачит весь город. Ну и свадьба — ни ухаживания, ни стихов на заказ. Похоже, Цезарь просто пересчитал ее на вес золота, если судить по поместью, которое ее папаша собирается купить.
Белас пристально смотрел на Сервилию и не мог сдержать самодовольной улыбки, видя, как точно его слова попадают в цель.
— Свадьбу сыграли на скорую руку, а вот уж месяц прошел, и не слыхать, чтобы она забрюхатела, — продолжал актер. — Или он ее до свадьбы не опробовал? Вообще-то у Помпеи в роду все плодовитые, и я жду не дождусь, когда же объявят радостную весть и будут угощать даровым вином — зависть нашу заливать. Юлий хоть и прячет под лаврами лысину, но детей делать умеет — дочка-то у него есть. Может, это Помпея бесплодна?
— Я тебе не говорила, что ты мелкий злой сплетник? — поинтересовалась Сервилия. — Цезарь вовсе не лысый, и не всегда боги даруют зачатие в первую же ночь.
— Он, я слышал, старается изо всех сил. Говорят, племенные жеребцы своих кобыл не…
— Хватит, Белас, — холодно оборвала Сервилия. — По ауреусу в неделю, пока войско не отправится в Грецию. Или ты в театре больше зарабатываешь?
— Дело не в заработке, а вот публика может меня забыть. Потом я не получу работы. Любовь зрителей — дело ненадежное. Да и цены теперь поднялись — Цезарь столько золота понавез из Галлии. Две монеты в неделю, и старине Беласу хватит на прокорм, пока он ищет новую работу — когда станет тебе не нужен.
— Согласна, пусть две, только не своди глаз с этого дома. Чтобы после не пришлось передо мной извиняться или рассказывать, как тебя насильно втянули играть на деньги.
— Мое слово верное, Сервилия. Ты сама знаешь. — Белас говорил серьезно, и она поверила. — Но ты мне не сказала, что я там должен увидеть, — продолжал он.
— Помпея совсем молода, а в молодости мы бываем глупцами почти так же часто, как в старости. Боюсь, увлечется еще каким-нибудь смазливым юнцом.
— А при чем тут ты, моя прекрасная царица? Неужели надеешься, что ее кто-нибудь совратит? Я мог бы устроить ей западню. Подобные вещи делаются легко.
Сервилия поджала губы и задумалась, но тут же покачала головой.
— Нет, даже если она настолько глупа, я в этом участвовать не желаю.
— А меня любопытство разбирает — зачем тебе тратить золото на чью-то жену? — спросил Белас, испытующе глядя на нее исподлобья. К его изумлению, на щеках Сервилии выступили красные пятна.
— Я… я хочу ему помочь. Если я гожусь только для этого — пусть будет так.
Лицо Беласа смягчилось, он приблизился к Сервилии и обнял ее.
— Мне тоже приходилось бывать в таком положении. Любовь превращает нас в глупцов.
Сервилия высвободилась и дотронулась до глаз.
— Значит, ты мне поможешь?
— Конечно, моя царица. Вот только уберу в сундук маску великолепного Диониса, дав публике в последний раз насладиться моим голосом. Хочешь послушать кульминацию? Это нечто особенное.
Сервилия с благодарностью взглянула на гостя. Своей болтовней он немного развеял ее грусть.
— Давай я созову девушек. Ты неотразим, когда выступаешь перед красивыми женщинами. — Обсудив дела, Сервилия успокоилась.
— Да, на мою беду, — признался актер. — Красотки меня вдохновляют. А можно мне потом выбрать кого-нибудь? Такой актер, как я, достоин награды.
— Только одну, Белас.
— А двоих? Я так хочу любви, Сервилия, я изжаждался.
— Тогда одну девушку для любви и одну чашу вина — жажду утолить.
Холодная морская вода заплескивала в утлое суденышко, и Цецилий все время дрожал. Ночь была безлунная, и если бы не плеск и шорох волн, казалось бы, что лодка движется в пустоте. Двое гребцов молча работали веслами. Звезды, которые иногда появлялись в разрывах облаков, помогали им держать курс к берегам Греции. Парус сложили, и Цецилий хоть и не моряк, но догадался, что это неспроста.
— Итак, что у меня хорошего? — бормотал он. — Два ножа, горстка греческих монет — правда, неизвестно, что там на них можно купить…
Один из гребцов шикнул на него, налегая на весло, и Цецилий продолжил рассуждать о своих делах про себя. Он давно заметил, что в трудную минуту нужно сосредоточиться, разложить все по полочкам — и это поможет выбрать правильный путь.
«Золотой перстень Цезаря надежно пришит к кожаному поясу, — перечислял в уме Цецилий. — Есть пара прочных сандалий и шерстяные носки[1] — можно не бояться мозолей. Едой я запасся; если потребуется где-нибудь затаиться, не придется голодать, даже соль и оливковое масло взял — будет чем сдобрить кушанье. Плащ у меня отличный, не промокает… почти. Маловато, однако, чтоб заняться ремеслом лазутчика».
Цецилий приуныл, но тут в него плеснула очередная струя холодной воды, и он немного воспрял духом. «Смекалки мне не занимать; умею говорить по-гречески — за крестьянина сойду. На зрение не жалуюсь. Человек я бывалый».
Перечисляя преимущества, он почувствовал себя бодрее и слегка выпрямился. В конце концов, не зря же Марк Антоний выбрал именно его, да и Цезарь не послал бы глупца. Задача простая — сосчитать легионы в Греции и узнать, сколько у Помпея галер. Зная греческий язык, Цецилий уж как-нибудь найдет работу в военных лагерях, а раз в месяц ему нужно добраться до побережья и передать собранные сведения. И в один прекрасный день тот, кому он их передаст, скажет, что задание выполнено, можно садиться в лодку и плыть домой.
— Может, вас за мной и пошлют, — шепнул Цецилий ближайшему гребцу, а тот, не дав ему договорить, сердито зашипел:
— Держи рот на замке, тут кругом галеры, а по воде слышно далеко.
Цецилий отвернулся — вот и поговорили. Он старался не обращать внимания на волны, которые весело переплескивали через борта и, казалось, радовались ему, словно старому другу. Как бы он ни отворачивался и ни кутался, брызги непременно проникали в самые неподходящие места.
«С другой стороны, — рассуждал Цецилий, — правая коленка болит, стоит только на ногу ступить. И два пальца у меня ноют всякий раз, когда идет дождь. И вообще, лучше бы быть отсюда подальше. Неизвестно, что меня ждет. Того и гляди, схватят, начнут пытать и убьют. Да еще двое этих угрюмцев, которым и дела нет до меня».
Тут его спутники, будто почуяв что-то, вдруг перестали грести и застыли. Он собрался спросить, в чем дело, но один из гребцов зажал ему рот ладонью.
Цецилий замер и, напрягая слух, стал всматриваться в темноту. Где-то невдалеке волны шуршали по гравию, и он решил, что гребцы остановились из-за этого. Однако раздался какой-то скрип, а затем плеск — словно поблизости играла крупная рыба. Цецилий таращил глаза, но ничего не видел, пока перед лодкой не возникла какая-то огромная масса, а внизу не вспенилась вода. Лодка закачалась на волнах, и Цецилий с трудом сглотнул — вражеская галера! Огромные весла поднимались и погружались в воду; слышался приглушенный бой барабана. Сейчас, решил Цецилий, галера разнесет их лодку в щепки. Судно двигалось прямо на них, и он понял, что не в состоянии сидеть и дожидаться, пока зеленое скользкое ребро киля распорет лодку и проедет по нему, превращая в закуску для акул.
В панике Цецилий поднялся на ноги, но гребец схватил его за локоть — рука у гребца, как и полагается, была сильная. Последовала короткая молчаливая борьба, и Цецилий уступил. Галера возвышалась над ними темной горой, на палубе тускло светили фонари.
Спутники Цецилия с бесконечной осторожностью опустили весла в воду и, стараясь подгадать в лад с веслами галеры, в три мощных гребка вывели лодку из-под нависающего киля. Цецилий мог поклясться, что огромное весло задело его волосы. Сейчас оно упрется в лодку, думал он, охваченный неподдельным ужасом. Но гребцы знали свое дело, и галера спокойно прошла мимо.
Цецилий, который от страха перестал дышать, расслабился и сделал жадный вдох. Молчаливые спутники невозмутимо поднимали и опускали весла. Он подумал, что они, должно быть, презирают его, и, пытаясь успокоиться, стал опять перечислять свои «за» и «против».
Казалось, прошла целая вечность, когда гребцы подняли весла, и один выпрыгнул в пену прибоя, чтобы придержать лодку руками. Цецилий взглянул на черную воду и начал вылезать — с преувеличенной осторожностью, заставляя спутников ругаться про себя. Наконец он почувствовал, что стоит на холодном песке и небольшие волны достают ему до пояса.
— Удачи тебе, — прошептал кто-то из гребцов и слегка подтолкнул лазутчика к берегу. Тот обернулся, но его спутники уже исчезли, и лишь на секунду ему послышался плеск их весел. Они уплыли, а Цецилий остался один.
ГЛАВА 9
Сидя в седле, Помпей наслаждался приятным теплом, шедшим от нагревшихся на солнце доспехов. Конь под ним тихонько ржал.
Легионный плац в Диррахии построили после прибытия Помпея в Грецию. Обширный двор, покрытый твердой красной глиной, окружали стены, к которым примыкало здание. Дующий с моря ветер поднимал кроваво-красные пыльные смерчики, в небе уныло перекликались морские птицы.
Вдаль уходили сверкающие шеренги легионеров, выстроившихся для смотра. Результат учений вполне удовлетворил Помпея. Жаль только, Цезарь не может полюбоваться воинами, которым предстоит отмести его притязания на власть над Римом.