Домиций затянул узел и почувствовал в темноте взгляд Брута.
— Мы ведь были друзьями, — напомнил Брут.
Домиций тихонько фыркнул:
— Может, и будем еще, старина. Все тебя со временем примут, вот только Октавиан…
— Я рад, что ты высказался, — ответил Брут.
Домиций сжал ему плечо:
— Из-за своего норова и дурацкой спеси ты мог нас убить. Иногда мне прямо хотелось воткнуть в тебя нож.
— Если бы я мог изменить прошлое — я бы изменил, — признался Брут.
Домиций кивнул, помогая ему перелезть подоконник.
— Мы вместе стояли на белых утесах Британии, — сказал он. — Ты прикончил того здоровенного синего ублюдка с топором, когда я лежал на спине и готовился умереть. Это чего-то стоит.
Домиций говорил медленно, серьезным тихим голосом.
— После твоей выходки я не назову тебя братом. Но надеюсь, мы сможем как-то ладить и не плевать друг дружке в похлебку.
Брут медленно кивнул, не поднимая глаз.
— Вот и отлично, — заключил Домиций и подтолкнул товарища вперед.
Брут начал скользить вниз, но веревка провисла под его тяжестью, и он остановился. Повиснув над темной пустотой на полпути к крыше, он стал вращаться, и повязка больно врезалась в руки. Ослабевшие мышцы не слушались, и Брут яростно задергал ногами. Титаническим усилием он развернул тело в обратную сторону и заскользил дальше. Рука болела гораздо сильнее, чем он мог ожидать, и Брут изо всех сил стиснул зубы. Вскоре он очутился на крыше, в руках подхвативших его легионеров. Солдаты развязали ему руки — в полном молчании — и отдали меч, которым Брут сразу опоясался. Легионеры отправились в ночную вылазку без доспехов и щитов. Лица солдат, распростершихся на крыше, были вымазаны сажей, и их присутствие выдавали лишь белки глаз и зубы. Раб Клеопатры, Ахмос, тоже шел с ними — его массивная фигура усердно карабкалась по крыше.
Не успел Брут отойти, как ему в спину воткнулись ноги Домиция, и он упал на четвереньки.
— Все спустились, — прошептал Домиций, увлекая Брута вперед.
Под ногами потрескивала черепица, и римлянам оставалось надеяться, что внизу за ними не следуют лучники, готовые стрелять, как только легионеры спустятся. Следующая постройка стояла вплотную, но третья оказалась значительно дальше.
— Мне нужен солдат, который сможет допрыгнуть до той крыши, — сказал Домиций.
В лунном свете проход между домами казался гораздо шире, чем ему следовало быть. Вперед шагнул молодой легионер Четвертого и отстегнул меч. Едва кивнув командирам, солдат чуть-чуть разбежался и прыгнул вперед. Он приземлился со стуком, заставившим всех замереть, однако ничего не произошло. Дворец уже остался далеко позади. Легионеру бросили веревку, и остальные по одному начали переправляться. Брут на этот раз пошел первым, перебирая веревку руками. В мышцах стреляло, но кость выдержала, и он благополучно достиг другой стороны, взмокший от волнения, но довольный.
Таким же образом легионеры миновали еще четыре крыши, перед ними появился слишком большой промежуток. Шедшие первыми легли ничком и осторожно посмотрели вниз. Улицы казались совсем пустынными. Пригибаясь, они вернулись к остальным и сообщили, что путь свободен, и на землю тут же полетели веревки.
Теперь Брут не решился спускаться, работая руками, — он просто соскользнул и ободрал веревкой кожу на ладонях. С неприятным чувством сообразил: этим путем возвращаться не придется — уж ему-то точно. Рядом бесшумно приземлился Ахмос. С улыбкой помахал римлянам рукой и скрылся в темноте. Брут мысленно пожелал ему удачи. Даже если им повезет запереть гавань, Юлию все равно нужно подкрепление.
Когорта неслась по улице почти беззвучно. Чтобы не скользить по крыше, они обвязали сандалии тряпками, и им удалось добежать до порта, не подняв в городе тревоги.
Порт не спал — тут было светло и людно. Домиций остановил людей на темной дороге и передал приказ быть наготове. Их могут обнаружить в любую минуту, и тогда им нужно рвануться к пристани и успеть захватить корабли, пока не подоспеют войска.
Раздался чей-то вопль, и Домиций увидел, что двое портовых рабочих указывают в их сторону.
— Ну вот и все. Вперед! — приказал он, выбегая из темноты.
В порту обычно стояло не меньше дюжины торговых судов — одни принимали товар, другие выгружали. Пять сотен римлян бежали к кораблям, не обращая внимания на панические крики грузчиков. Добежав до пристани, легионеры разделились на четыре отряда и устремились по сходням на ближайшие корабли.
Матросов перепугало неожиданное нападение, и команды трех кораблей сразу же сдались. На четвертом двое, потеряв рассудок, пытались сопротивляться; они набросились на римлян, едва те ступили на борт. Моряков тотчас зарубили, и их тела полетели за борт, в грязную воду. Остальные, не оказав никакого сопротивления, сошли на берег, как им велели. Корабли остались в распоряжении римлян.
Почти без промедления римляне подняли паруса и обрубили швартовы. Все четыре судна стали отдаляться от пристани, а оставшиеся на берегу матросы в отчаянии вопили.
Кое-кто устремился по темным улицам — поднять тревогу в войсках. Когда римляне закончат свое дело, в порту будет полно солдат. Впрочем, оно и к лучшему — по крайней мере Юлий получит передышку.
Брут не жалел, что пошел, — впервые за много месяцев он почувствовал себя живым. Вот затрепетали паруса, корабли направились к общей цели — выходу из гавани, и полководец окончательно развеселился.
— Двоих — наверх, вести наблюдение, — распорядился Брут и улыбнулся — в памяти всплыли времена, когда и он вот так же карабкался по мачтам. Сейчас Брут не смог бы забраться так высоко, но его согревало воспоминание о том, как они плыли с Рением через всю Грецию. Тогда казалось, весь мир принадлежит ему.
Не успел Брут произнести последние слова, один из легионеров — тот самый, который первым перепрыгнул на другую крышу, — уже поднимался наверх. Брут был недоволен собой — он не догадался спросить имя смельчака. Да и вообще он полностью отдалился от солдат. Хорошо хоть немного побыть на прежнем месте, пусть даже его ждет смерть. Долго, очень долго Брут оставался не у дел и многого не знает.
Вдали от освещенного огнями порта к ним присоединилась луна и плыла вслед за римлянами над темными недвижными водами.
Скалы, защищавшие Александрию от бурь, пропускали в гавань лишь слабый бриз, и корабли шли невыносимо медленно. Это никак не устраивало людей на борту. Они молча смотрели на огромный огонь Фаросского маяка, видный в море на многие мили. Яркий отблеск падал на их лица, а на палубу ложились длинные тени.
— Портовый дозор! — раздался крик сверху.
В ярком свете маяка Брут увидел три четких силуэта галер. Корабли двигались ему наперерез, легко идя на веслах против ветра. Брут гадал, сколько там людей. Галеры ему пригодятся, а не появись они, римлянам пришлось бы добираться до берега вплавь.
В поле зрения Брута медленно входила длинная скалистая коса — за ней гавань кончалась. На ней днем и ночью горели огни, указывая судам ее местонахождение. Брут приказал править точно на них, видя, что два из его кораблей дойдут туда раньше. Купеческие суда еле ползли, и преследователи постепенно настигали римлян. Брут ждал. Когда галеры приблизились, он задумчиво покачал головой. Юлий приказал прорубить у судов днища или поджечь, но прорубать загруженные трюмы слишком долго. Значит — огонь.
— Найдите лампу или кремень, — потребовал он.
Лампу раздобыли без промедления и тут же зажгли. Брут начал раздувать огонь, вытянув фитиль. Купеческие суда построены из старых деревьев и гореть будут ярче, чем маяк.
Два корабля, захваченные римлянами, уже добрались до места. Легионеры начали связывать их вместе. Тут слабый бриз и обвисшие паруса были кстати — при сильном ветре трудно связать два судна.
Вскоре к косе подошел корабль Брута, и солдаты бросили концы. Веревки натянулись, судно, прижавшись к скале, застонало и заскрипело. В воду с плеском полетели якоря. Портовые галеры приближались. Жаль, на торговом корабле нет «ворона», чтобы перекинуть на галеру, когда она подойдет вплотную. Брут тотчас нашел выход и отдал приказ: отодрать доски обшивки и сделать из них подобие мостков.
— Поджечь корабли! — проревел Брут, стараясь, чтобы услышали солдаты на других судах. Он выплеснул на палубу масло из лампы, и повсюду побежали языки пламени, моментально взбираясь на просмоленные канаты. Огонь разбегался неимоверно быстро, и Брут подумал — не слишком ли он поспешил?
С галер послышались яростные крики. Через секунду корабль Брута протаранили, и его сильно тряхнуло. При мысли о том, во что превратилось днище, Брут радостно засмеялся. Портовый дозор сделал за них всю работу.
Корабль дал крен, и Брут приказал солдатам поднять сделанные ими мостки и перебросить на борт галеры. Мостки держались плохо, двигались от качки и в любую минуту могли упасть. На галере подняли весла, чтобы дать задний ход. Не думая об опасности, легионеры ринулись на палубу вражеского судна навстречу перепуганным матросам.
Началась резня. Как и надеялся Брут, на галерах находилось лишь по несколько дюжин матросов да прикованные к веслам рабы, которые не могли сражаться. Через минуту темная палуба окрасилась кровью, а все легионеры оказались на галере, позволив ненужным теперь мосткам упасть в море.
Позади них бесновалось пламя; на тонущем судне был настоящий ад. Корабль стал опускаться, и Брут вдруг испугался, что судно ляжет глубоко и корабли египтян смогут над ним пройти. С замирающим сердцем он ждал конца, и, к его облегчению, треть корабля так и осталась торчать над водой. Клеопатра сказала правду. Гавань не чистили и не углубляли добрую сотню лет, и даже плоскодонным судам, чтобы выйти в море, приходилось ждать полного прилива.
Брут, сияя от радости, вернулся к своим делам. После того что случилось с первой галерой, остальные подходить не спешили. Пламя охватило все корабли римлян, и Брут не стал медлить. Он приказал гребцам поскорее взяться за весла и, не переставая усмехаться, смотрел, как галера разворачивается против ветра. Римлянам не придется добираться до берега вплавь.