Легкий ветер усилился, неся с горящих кораблей искры пламени. Когда Брут взял на свой корабль последнего легионера, стало жарко, словно в печи. Дожидаясь, пока их подберут, многие солдаты получили ожоги. Густая сажа и угольки с шипением падали на воду, оседали на снастях. Брут смеялся, видя, как горят корабли. А легионеры усердно черпали морскую воду и поливали снасти на своей галере.
Ветер доносил искры до самого берега, и они падали на сухие крыши домов, вспыхивали и превращались в языки пламени.
Юлий заметил, что у неприятеля что-то происходит. Со стороны порта бежали люди, и он понял: это его легионеры вызвали суматоху. Солдаты злобно поглядывали в сторону дворца, и Юлий, невидимый для своих врагов, довольно улыбался.
Освещаемый факелами египтян Панек, которого, видно, подняли с постели, в бешенстве выкрикивал приказы, тыча рукой в сторону гавани. Сотни воинов строились и отправлялись на восток, в сторону моря. Лучшего случая, понял Юлий, не будет. Вот-вот начнется рассвет.
— Всем приготовиться! — крикнул он Регулу и Октавиану. — Мы выступаем!
ГЛАВА 28
Воины Александрии недаром не носили доспехов и шлемов. Под неистовым солнцем Египта металл сильно нагревался и обжигал кожу. Немыслимо пройти даже небольшое расстояние в раскаленных доспехах.
Юлий выбрал для боя наиболее прохладное время суток. Над горизонтом едва расплывалось смутное пятно, и у римских легионов было преимущество — их доспехи. Двери дворца открыли, и легионеры Десятого и Четвертого выскочили наружу, держа кверху щиты.
Римляне вырвались в сад, и экстраординарии, увидев облепленные мухами трупы коней, взревели от бешенства. Зрелища самых породистых лошадей, валяющихся на земле с высунутыми почерневшими языками, хватило, чтобы людьми овладели настоящее омерзение и дикая ненависть к противнику.
Опционам и центурионам приходилось сдерживать рвущихся вперед людей. Передние ряды, кряхтя от усилия, уже протыкали копьями египтян, тщетно пытающихся отразить неожиданную атаку. Затем римляне выстроили заслон из щитов и врезались в противника, круша его и справа и слева.
И тут доспехи римлян сыграли решающую роль. Куда бы ни били воины Птолемея, раздавался только лязг металла. А легионеры таранили египтян шлемами, перебивали им ноги наголенниками, отсекали мечами руки. Раньше, когда египтяне метали по ним снаряды, они были беспомощны, но теперь настал час расплаты.
— Регул! Развернуть линию! — прокричал Юлий.
Четвертый легион замедлил свое стремительное наступление, и атака пошла вширь. На поле боя сверкало все больше клинков. Юлий оглянулся на дворец — оттуда еще выбегали легионеры. Он шагнул вслед за своими солдатами, и когда неприятель начал контратаку, командующий закрылся от стрел щитом и сам повел свои легионы.
Рядом с Регулом упал воин со стрелой в бедре и тут же, пошатываясь, поднялся. Раненый пытался идти, но из бедра хлестала кровь, и Юлий увидел, как командир схватил его и отшвырнул назад.
Взошло солнце, и горячие лучи словно нарочно выискивали доспехи римлян. Легионеры начали потеть и задыхаться. Они наконец прорвались сквозь дворцовый парк и оказались перед разбегающимися узкими улочками. Солдаты продолжали бить, резать, идти по трупам.
К великому удивлению Юлия, с рассветом из домов вышли горожане. Тысячи египтян, вопя и причитая, заполнили все улицы вблизи сражающихся армий. У многих было оружие, и Юлий начал подумывать о возвращении во дворец. Его солдаты крушили воинов Птолемея, но численный перевес у противника по-прежнему оставался огромным.
Вдруг справа, со стороны гавани, до Юлия донеслись звуки горнов. К нему подбежал экстраординарий, настолько забрызганный кровью, что зубы казались неестественно белыми.
— Господин, наша когорта вернулась из гавани.
Юлий утер заливающий глаза пот.
— А египтяне — те, которые туда отправились?
— Их не видно, господин.
Юлий мог только гадать, что сталось с египетскими солдатами, посланными в гавань. Знай Панек, кто командует римлянами, захватившими корабли, он отправил бы туда гораздо больше людей.
— Когда доберешься до них, скажи Бруту, чтобы ударил с фланга, — приказал Юлий. — Если увидят Птолемея, пусть убьют его.
Экстраординарий отсалютовал и растворился в гуще битвы.
Юлию стало трудно дышать. Сколько времени прошло с той минуты, как они вышли из дворца и врубились в осадившее их войско? Солнце уже полностью поднялось над горизонтом. Шаг за шагом легионеры продвигались вперед, и на земле, среди бронзовых тел египтян, оставались и люди, которых он знал и с которыми сражался бок о бок много лет. Юлий стиснул зубы и зашагал вперед.
Брут спешил по улицам вместе со своей прокопченной до черноты когортой и клял больную руку. Он слышал шум битвы, и впервые в жизни эти звуки не наполняли полководца радостным нетерпением, с каким он всегда ходил в бой. Ночная вылазка в порт показала Бруту, насколько он еще слаб. Его солдаты сокрушили противника, что называется, играючи. Легионеры обрушились на египтян, ждавших в темных улочках, словно волки на ягнят, и изрубили в куски.
Брут неуклюже держал тяжелый гладий, который оттягивал его больное плечо. Вскоре до римлян донесся шум сражения; Домиций внимательно посмотрел на Брута. Тот выглядел совершенно несчастным, и Домиций понял, в чем дело.
— Возьми! — крикнул он, протягивая кинжал.
Брут подхватил оружие левой рукой. Он предпочел бы щит или свои серебряные доспехи, но с кинжалом по крайней мере можно драться. Первый же удар, нанесенный им в порту египетскому воину, чуть не вывихнул ему руку, а солдат отделался небольшим порезом на голой груди. Тут бы Бруту и конец, если бы не Цирон, который вовремя отсек египтянину кисть.
Когда римляне приблизились к армии неприятеля, они выстроились в шесть рядов, поставив в центре Цирона. Египтяне, стоящие на фланге, развернулись к ним, и каждый легионер первой шестерки наметил себе противника и сообщил об этом остальным.
Не сбавляя бега, римляне буквально врезались в поднятые щиты египтян. Цирон сшиб своего противника с ног, но другие держались. Римлянам не удалось прорваться. Впрочем, Цирон проложил путь и своим товарищам. Он размахивал гладием, словно железной палкой, а кулаком другой руки просто сбивал египтян с ног. Возвышаясь над врагами, Цирон бил и разил насмерть — со всей своей неимоверной силищей. Брут следовал за ним, нанося удары кинжалом и отражая мечом. И все равно каждый удар отдавался болью, и он боялся, что кость долго не выдержит.
Брут споткнулся о чей-то щит и решил его взять, с болью в сердце бросив клинок, выигранный когда-то в состязании. Он двигался справа от Цирона, прикрывая товарища. А справа от Брута появился Домиций с другим щитом, и вся линия двинулась дальше, в самую гущу битвы.
Здесь было совсем не так, как на открытой равнине у Фарсала. Люди карабкались на ворота и статуи, кромсая мечами тех, кто пытался их стащить. Наугад летели стрелы, низкими устрашающими голосами завывали египтяне на своем странном наречии. Однако эти причитания им не помогали. Без доспехов несчастных безжалостно громили, и вернувшаяся из гавани когорта внесла в их ряды окончательное смятение. Причитания перешли в испуганный гул, а затем в горестные вопли, которые вскоре подхватили самые последние ряды египтян. Брут видел, как двое экстраординариев защищались изо всех сил, пока оба не упали под ударами булав и кинжалов. В него метнули копье, и, отбив его щитом, он едва не свалился с ног. Неподалеку раздался топот. Брут в отчаянии застонал: Юлий уже ввел в сражение все свои части, значит — это египтяне!
— К неприятелю идет подкрепление! — крикнул он Домицию.
Сразу в подтверждение его слов заревели трубы египтян, и Брут сжал щит такой мертвой хваткой, что вскрикнул от боли в руке. В памяти вспыхнули последние минуты битвы при Фарсале, и он яростно заработал кинжалом, словно каждый удар помогал ему излечиться от дикого гнева.
— Вон там мальчишка! — закричал Домиций, указывая рукой.
Все увидели окруженного свитой Птолемея. Сидящая в седле тонкая фигурка сверкала в лучах утреннего солнца. Приближенные фараона наблюдали за ходом сражения со странным безразличием, которое еще больше бесило римлян. Солдаты Брута, позабыв свою усталость, опять бросались вперед, стараясь пробиться к тому, кто так предательски их обманул. Вряд ли нашелся бы хоть один легионер, с кем фараон за целый месяц своего заключения не перемолвился хоть одним словом. И вот, после того как они почти подружились, Птолемей вдруг пошел на них, на Цезаря, — и теперь легионеры рвались к нему, будто одержимые.
Фараону тяжело было смотреть на избиение своих солдат — золотая маска судорожно подергивалась. Панек стоял рядом и отдавал приказы, не обнаруживая ни малейших признаков страха. Посыльные кланялись ему и убегали туда, где трубили трубы. Если у египтян большое подкрепление, это утро, возможно, станет последним для римлян.
Цирон все время поглядывал вниз и наконец подобрал римское копье, покрытое кровью, смешанной с землей. Он высмотрел Птолемея и, метя как можно выше и дальше, с рыком послал копье в фараона. В свалке боя Брут не видел, куда оно попало, но, когда обзор освободился, фараон оставался на месте. Зато исчез Панек; было непонятно, жив ли он. Щит сотрясся от нового удара, и Брут вскрикнул от боли. Поднять щит он больше не мог, и Домиций еще три раза заслонял его от бронзового клинка.
Цирон продолжал подбирать и метать копья. Толпа придворных отодвинулась подальше. Легионеры кричали от досады. И тут уставшая и измученная когорта Брута соединилась с флангом Юлия. Им удалось прорубиться к своим, и все римляне словно обрели новые силы. Четвертый легион на другом фланге сдерживал наступление новых частей противника, значит, у Десятого появилась возможность добраться до фараона.
Египтяне начали метать в неприятеля камни, куски черепицы и даже комья навоза. Навоз не приносил серьезного вреда, но камни и черепица представляли большую опасность: оглушенные легионеры не могли отражать удары неприятеля и погибали.