– Понял, – крикнул я в трубку, но там и не ждали моего ответа. – Батарее, прицел прежний. Первому влево один-ноль. Четвертому вправо один-ноль. Два снаряда, беглым…
Рвутся наши снаряды, пехота пошла. Подрывается и она, но уже легче стало, все же мои выпустили несколько снарядов, перепахав минное поле хоть немного.
– Мамлей, чего, пожалел снарядов, что ли? – вновь врывается ко мне комбат. И чего он не с батальоном?
– Мне сейчас так по шее прилетело, вот, думаю, как бы тебе командира батареи нового не пришлось встречать.
– Вот уж не надо, меня и ты устраиваешь. А кто песочил?
– Да я и не понял. Позвали к телефону и давай орать.
– Подставил я тебя, извини.
– Как-нибудь выкрутимся, давай к батальону, свяжешься со мной, когда на высоте будешь, приду помогать. Если увидишь чего серьезное, дай сначала координаты или ракету в сторону цели. А то пока бежать будем, вдруг там чего важное.
– Все, я убежал. Вернулся-то за планшеткой, забыл, блин.
– Возьми моих связиста и наблюдателя, если что, хоть задержки не будет.
Рубились наши пехотинцы на высоте несколько часов. Мы помогали. Меня уже через час после ухода комбата вызвали к ним. Разместился в бывшей немецкой траншее, трупов кругом… Мясо одно, изломанными куклами валяются те, кто еще вчера был человеком. Ну, фашистом, точнее. На обратном склоне оказались запасные позиции врага, и достать мы их никак не могли. Высота мешала, стреляли мы в глубину, не давая немцам подтянуть резервы, а также уйти с позиций. Пришлось пехоте самим, без нашего огня штурмовать траншеи. А это страшно, скажу я вам. Уже через минуту я перевел бинокль выше, то есть стал смотреть дальше вперед, а то невыносимо было видеть, как наши гибнут. Здесь, на высоте, я понял, как выжили немецкие пулеметчики, классные они тут ходы отрыли, по ним можно туда-сюда бродить, никто и не зацепит. Так что артиллерия хорошо, но без мужества пехоты ничего бы не сделать.
Спасли батальон к вечеру наши танкисты. Внезапно окружив высоту, восемь «тридцатьчетверок» с двух сторон ударили по траншеям врага, а затем сблизились и стали вдавливать их в землю. Из глубины было ударили орудия, пытаясь помешать истреблению, но тут уже мы выступили. С высоты видимость была хорошей, а впереди практически «стол». Разглядев в бинокль вспышки выстрелов, я обнаружил батарею врага в замаскированном овраге и ударил.
Завершив свою миссию, танки ушли, а наша пехота заняла немецкие окопы, те, что не обвалились. Собирали трофейное оружие, приводили себя в порядок, благо на сегодня бой окончен.
Мы сидели в блиндаже с комбатом и ужинали. Повар припер на передок горячее, лопали с удовольствием, ели-то последний раз чуть не затемно.
– С утра, наверное, с воздуха ударят, – размышлял комбат, – странно, что сегодня их не поддержали, даже удивляет.
– Видел, правее летал кто-то, но далеко, не разобрал. А к нам – да, не залетали. Слышь, старлей, я твой мотоцикл возьму? – У комбата мотик-одиночка стоял возле прежнего КП, его я и просил.
– Если он живой еще, бери, – махнул рукой Васюченко, – а куда собрался?
– На батарею надо. Доклады докладами, надо глазами посмотреть. Как там что…
– Поезжай, к утру вернись только.
– Да я туда и назад, – махнул я рукой.
Но, как обычно, гладко было на бумаге. Уже на переправе в Воронеже меня тормознули. Проверка документов, посещение комендатуры, на позиции батареи попал только в середине ночи. Ребята обрадовались, даже удивился, знакомы-то недавно, но я с ходу их поблагодарил от себя и пехоты, и они были рады. Отдал небольшие распоряжения, проверять работу командиров орудий я не собирался, вроде люди вменяемые, сами справятся. Рассказали, что у них днем были проверяющие, спрашивали, где командир батареи, ребята недолго думая послали их в город. По уставу послали, те и уехали ни с чем. Наверное, это после того, как на меня из штаба полка собаку спустили за то, что по минному полю стрелял. Возвращение вышло спокойнее, смена на мосту была та же, поэтому не шмонали, пропустили быстро.
– Как твои, трезвые? – встретил меня комбат.
– Да, а что?
– Да вон у меня двое наклюкались, пришлось выговор объявить.
– Отходняк у ребят после мин-то, – заметил я, – может, не стоило грубо?
– Да я устно, чего, не понимаю, что ли? Утром будет хреново, мне тут приказ передали продолжить наступление. А как? У меня личного состава чуть более половины, но не в этом дело.
– Что-то случилось?
– Я с соседями связался, слева еще ничего, а вот справа остались на своих позициях. Как мне наступать, если фрицы могут во фланг ударить?
– А ты в штаб докладывал?
– А то нет. Сказали, не мое дело, справа тоже будет наступление.
– Там сплошное поле, судя по карте, как стол.
– Да, но и у нас дальше, за рощей, то же самое, до самого Дона.
– Ладно, посмотрим. Я ж с тобой буду, снаряды нам подвезли, стрелять есть чем, прорвемся. Но мне теперь точно достанется, ведь мне что-то говорили о помощи батальону справа, но от них данных нет, разорваться же я не могу?
Спать легли, но всего на два часа. Немец с утра вел себя подозрительно тихо, что не понравилось нам с комбатом. Послали разведку, от меня Никоненко пошел, Вадик устал сидеть, я его и отпустил. Через час, около семи утра, парни вернулись бегом.
– Командир, там танки, много! – выдохнул Вадим и залпом выпил стакан воды.
– Много – это сколько?
– Спрятаться негде, насчитали двадцать штук, они уже выдвигаются, мы быстрее назад.
– Молодцы.
Комбат доложил в штаб, там похвалили и приказали стоять, а мне – жечь танки. Пофиг, что у меня не ПТО батарея, пушки и пушки.
Бой начался внезапно, хотя и ждали. Сразу удивило отсутствие у немцев артиллерии. Били по нам минометы, но густо. Я находился с комбатом и пытался засекать цели, выходило хреново, укрылись немцы хорошо. Впереди рощица небольшая, похоже, за ней и стоят.
– Вань, дай им прикурить! – не выдержал Васюченко.
– Рано, видишь, сместили огонь в тыл, сейчас танки полезут.
– У меня люди гибнут от этих сраных минометов!
– Ты же сказал, чтобы укрывались, щели отрыли? – В этот момент рвануло очень близко к нам, и мы оба забились в свои норки.
– Да разве тут надо еще что-то говорить! – сплевывая землю, выругался Васюченко.
Минометы стихли так же резко, как и начали. Еще отряхивались бойцы, вылезая из своих укрытий, а я уже смотрел в бинокль, хотя тоже не мешало бы глаза протереть. Некогда. Танки были уже близко, и много их. Батальон, который я прикрываю, в пятидесяти метрах впереди, а до танков всего ничего, но мы выше, и обзор чудный. Начинаю орать связисту координаты, снаряды летят очень быстро, так как там ребята просто ждут, их не бомбили.
Наступали немцы ударным кулаком, шли, как и всегда, «свиньей», это мне помогало. Беглым огнем своих гаубиц мы превращали поле боя в ад. Там, внизу, слилось все воедино.
– Я переношу огонь дальше, надо минометы нащупать! – кричу Васюченко, тот побежал поднимать в атаку бойцов.
– Давай, но за танками пригляди, мало ли сколько их там осталось!
Конечно, гляжу, куда я ж денусь-то! Захлопали винтовки, застрочили автоматы и пулеметы. Это пехтура открыла огонь по пешим немчикам. Те идут, значит, чувствуют поддержку, поэтому – внимательно. Между нашими войсками меньше ста метров, артиллерия уже не может им помогать, но я все же смотрю. Кстати, бойцы Васюченко хорошо так прибарахлились за счет немцев. Пулеметов много, автоматов, все это дает хорошую плотность огня.
– Черт! Так и знал, – воскликнул я вслух. Из костра, в который мы превратили поле боя, все же выныривают танки.
– Один, два… пять… восемь… Товарищ лейтенант, восемь штук! – орет Вадик Никоненко, он рядом со мной.
– Да умею я считать, умею, толку-то? – Машу рукой. Наши залегают, отстреливаются. Кто-то даже назад ползет. Отдаю команду на открытие огня по танкам, хотя и понимаю, что, скорее всего, опоздал. Слишком близко они к нашим позициям.
В траншею влетает комбат и орет:
– Ты какого хрена еще здесь? Не хватало мне еще без пушек остаться. Марш назад, на прежние позиции!
– Не ори, как батальон?
– Нету больше батальона, сейчас остатки фриц на траки намотает!
– Если лежать будут, то да! Ты сам-то чего прибежал? Поднимай ребят, танки не будут за ними гоняться по полю, на меня пойдут, я сюда огонь вызываю!
– Сдурел? – охренел Васюченко.
– Да не ссы, отойду я. Мне разведчики нашли местечко слева, оттуда и высоту видно хорошо, да и танки не пойдут.
– Я пошел. – Как-то виновато пожав плечами и опустив голову, комбат выскочил из траншеи.
– Вы и правда так решили? – спрашивает Никоненко.
– А разве ты мне позицию не нашел? – ухмыляюсь я. Тот кивает, понял меня. Даю приказ связным следовать за мной и начинаю пробираться по траншее левее. Метров через пятьдесят останавливаюсь и вскидываю бинокль. Вот, а говорил – хана батальону! Сразу два танка горят, осталось шесть. Немецкие панцеры уже на позициях бывшего батальона, собственная пехота отстала, да и наши вдруг рванули вперед.
– Ничего себе замес, – пробурчал я себе под нос. Танки идут прямо на высоту, а пехота рубится позади. Насколько мог определить, бойцов у Васюченко осталось едва ли не полроты. Ну, может, чуток больше. Немецкие танки выкатываются на позиции, которые солдаты оставили только вчера вечером, и тут я их и крою! Четыре гаубицы – это, ребята, четыре гаубицы. Шестнадцать снарядов за три минуты, да каких снарядов! Если ад на земле возможен, то он в том месте, куда попадает столько снарядов одновременно. Уничтожили или только повредили, но мы остановили все танки противника, отбив атаку. Пехтура немецкая побежала давно, наши не преследовали, некому. А вот я перенес огонь, догоняя убегавших. На нас полетели мины, но я уже понял откуда, да и разведка шепчет на ухо, тоже не просто так наблюдает. В общем, от немецкого батальона, усиленного танками, остались рожки да ножки. Нашим тоже досталось так, что сил уже держать высоту нет. По траншее рассаживались, разбредались жалкие остатки батальона.