Все пятеро дружно выдохнули, когда их танк скрылся за валуном. Через перископ было видно, как закрываются Ворота. Бой закончился.
— Даже если он не бог — он поступил милосердно по-божески, — сказал Командир, утирая пот шлемофоном. — Подбил бы нас — и это была бы чистая победа. А так — мы сыграли с богом вничью.
— Ничья в нашу пользу, — заметил Лешек.
— Истинно так… Коллега…
Танк мчался по Бриллиантовой дороге. Из-под траков летели не то искры, не то звезды.
Пронеслись мимо маяка, по короткому серпантину спустились к пляжу — на обратном пути этот подъем дастся с трудом, но это будет потом, все потом…
«Кавэшка» остановилась метрах в пяти от полосы прибоя у огромной ивы. Через люки экипаж выбрался так, словно машина объята пламенем и языки огня лижут боекомплект.
Пляж уходил в бесконечность. Дул свежий бриз с моря, шелестел в листьях дерева. И ветер здесь был другой, и дерево шумело совсем иначе, нежели черешня в саду Пассажира.
— Доехали, братцы, доехали! — кричал он.
— Доехали, коллега, — кивнул Лешек, доставая очередную цигарку.
— Доехали… Глазам не верю! — всплеснул руками Якут.
— Доехали, — с деланным безразличием согласился Командир.
Он ожидал: что же скажет Татьяна, каким тоном.
Но она молчала.
Пассажир быстро раздевался, словно боялся куда-то не успеть, боялся, что море закончится.
«О чем она думает? — гадал командир. — Она победила. Наверное, решает, какую новую машину выбрать. Вероятно, попытается туда сманить наводчика…»
Но все оказалось куда проще.
— Коль мы уже здесь, грех не искупаться! — сказала она. — А ну-ка, отвернулись все!
— Да больно надо, — обиделся Якут.
По обиде было ясно: как раз больше всего он хотел увидеть то, что за его за спиной происходило.
И вот мешковатый комбинезон лег на песок, и к полосе прибоя выступила девушка. Сложением она не походила на девушек с обложек глянцевых журналов, но разве в том счастье и суть? Татьяна была из тех, с кем приятно дышать одним воздухом, носить на руках, слушать, как бьется ее сердце, узнать в один день, что у вас будет ребенок.
Она коснулась ножкой кожи воды, после стала входить в море. Шла она не спеша, дыша и задерживая дыхание в такт с набегающей волной. Когда вода дошла до пояса — поплыла.
Плавала она неспешно, аккуратно, совсем не поднимая брызг. Зато Пассажир плескался, словно ребенок, распугивая рыбу в ближайших окрестностях. Он олицетворял абсолютное счастье: на свои деньги он получил даже больше, чем рассчитывал. Ибо что может быть лучше: он купался в одном море с красивой девушкой!
— Никто не хочет купаться? — спросил Якут.
— Я бы порыбачил. Да удочки нет.
— А ты, Леший?
— Я и так живу у моря, коллега, — ответил Леший.
— Где?
— Гданьск.
— Днепропетровск.
— Оренбург, — закончил Командир.
— Надо будет заехать к Командиру, — шепнул Якут Лешеку.
Тот кивнул. Командир сделал вид, что не услышал.
Пожали друг другу руки, словно только что познакомились.
В определенной мере так оно и было.
— Замерзнет ведь, — заметил Якут, глядя на Пассажира. — Судорога может схватить. Испортит себе впечатление об отпуске.
— Пускай, тебе что, моря для него жалко?.. — махнул рукой Командир.
Ему было не до того: Татьяна вышла из моря и вытирала волосы полотенцем, поданным Лешеком. Она была хороша и знала об этом. Она не просто давала собой любоваться, но и поворачивалась в лучах заходящего солнца так, чтоб ее лучше рассмотрели.
А ведь он забывал, дурак, забывал, что под промасленным комбинезоном скрыта женщина, да еще такая соблазнительная. Надо наверстать, подарить ей… Пока неизвестно, что — это надо обдумать. И, может быть, получится сохранить экипаж… Ведь, как ни крути, воюют не танки, воюют люди.
Выбрался из моря и Пассажир, присел у дерева, долго глядел вверх, вслушиваясь, как шелестит листва. Потом отломал веточку, набрал в ладонь песка, с сожалением поглядел на них.
— Хочешь взять с собой? — угадал его мысли Якут. — Прости, это невозможно.
Этот мир был как сон — все казалось таким реальным. Но ничего из него нельзя забрать в жизнь, откуда они явились.
Потом из собранного топляка разожгли костер, варили на нем кашу. Дрова горели с треском, с искрами. Они летели вверх и превращались в звезды…
Наступала ночь, заканчивалось время.
Он проснулся утром в своей постели. Поворочался, надеясь, что все это ему снится, и он очнется опять на песке у стальной коробки. Но все было тщетно: этот мир был еще более реален, нежели тот…
Все так же шумела черешня, под ней наливались помидоры. В сарае стояли коробки с деталями. Он вздохнул и стал за верстак.
Забвение еще не пришло, но он с удивлением замечал: вот он уже не думал о прошедшем целую неделю, две…
И однажды, когда дело шло к осени, в одном из ящиков с деталями он обнаружил веточку ивы, а в другом будто кто-то рассыпал песок.
Веточка, поставленная в стакан, пустила корни, погнала новые побеги, благополучно принялась в земле следующей весной. Деревцо на ветру шелестело совсем как то, что росло у моря.
Он уже не думал о прошлом. Хотелось туда, вперед, в будущее. И в один вечер он принялся собирать сумку. Он собирался в путь.
Михаил ТыринСЕРДЦЕ ВРАГА
Прозрачные рыбьи глаза полкового финансиста кропотливо изучали бланк выписки из приказа.
Наконец майор поднял взор на Старого, стоящего напротив с небрежно сложенными на груди руками.
— Интересно, интересно… — хмыкнул финансист. — Как это вам в лобовой атаке свезло на двух «Шерманах» сковырнуть «Пантеру»? Что-то я сомневаюсь.
— Твое дело не сомневаться, а деньги выдавать, — без тени почтения ответил Старый. — И никакого тут «свезло» нету. «Дуплет с доворотом» — мой фирменный приемчик.
— Мое дело финансовая часть, мне установленные факты нужны, а не приемчики, — поморщился финансист. — Я этих ваших штучек не понимаю.
— Да куда уж тебе, — фыркнул Старый. — Ладно, хорош тут порожняки гонять. Комполка подписал — выдавай. И никаких «потом». Я завтра в законный отпуск ухожу, мне сейчас надо.
— Ну да, ну да… Командир, это да… — он пошарил в сейфе, пошелестел бумажками и выдал Старому девять засаленных сторублевок.
— Расписывайся. Отпуск — оно конечно… Куда ж без него. — Взгляд майора был прищуренный, ядовитый. Да и голос под стать. — Будешь водку жрать да прошмандовок гладить. Пока твои товарищи тут кровь проливают.
— Водка — это обязательно. — Старый отодвинул подписанную ведомость. — Слышь, иди, чего скажу. Ну, нагнись, не бойся…
Удивленный майор чуть приблизился. И в ту же секунду Старый с размаха шваркнул ему кулаком в скулу. Финансист завалился назад, на стул, не удержался и грохнулся на пол.
— Это тебе за то, что мою невесту плохим словом назвал, — пояснил Старый.
Майор недолго копошился на полу, он уже вскочил, суетливо прикрываясь пухлыми ладошками.
— Да ты вообще охерел, лейтенант! — заорал он. — Да ты знаешь, что я с тобой…
В этом месте Старый дал ему второй раз, от души, прямо в «солнышко», заставив закашляться.
— А это — за то, что чужую пролитую кровь своими жирными пальцами мацаешь. Крыса толстожопая. Ну, всех благ, пошел я.
Он двинулся к двери кабинета.
— Конец тебе, говнюк… — хрипел майор.
— Ага, страшно до усрачки, — не оборачиваясь, ответил Старый и вышел на улицу.
База, как всегда, тонула в бензиновых и дизельных выхлопах, беспрестанном гуле, лязге, людском многоголосье и пылище. Это не помешали Старому сладко пощуриться на луч вечернего солнышка, заходящего далеко в холмах.
На сегодня оставалось одно неотложное дело: подписать у комполка отпускное удостоверение.
Путь к вагончику полковника лежал почти через всю базу. И естественно, пройти эти пятьсот шагов просто так Старому не удалось. Раз двадцать пришлось поздороваться, раз десять остановиться поговорить, пару раз заглянуть в мастерские на глоток спирта.
В общем, к командиру Старый пришел на полтора часа позже, чем рассчитывал. Достал из кармана комбинезона сложенный вчетверо листок с рапортом, постучался.
— Разрешите, товарищ полковник? — Старый прокашлялся. — Я вот тут хотел…
— Я знаю, что ты хотел, лейтенант. — Комполка протянул руку.
Старый поспешно сунул в нее рапорт. Полковник, не поднимая глаз, молча порвал его на несколько частей и бросил под стол, в корзину.
— Товарищ полковник, я ж… это… как же… — оторопел Старый.
— Обнаглел ты, лейтенант, до последнего предела. — Комполка наконец посмотрел прямо на него.
Не совсем прямо. Разговаривая, он всегда поворачивал голову чуть боком и смотрел по-птичьи, одним правым глазом. Второй глаз у него был в порядке, просто он прятал левую сторону лица. Лет пять назад случилось так, что он лежал и перевернутой «кавэшке», придавленный «чемоданами» со снарядами, а на лицо ему тонкой струйкой лилась кислота из аккумуляторов. Пока вытащили, натекло немало.
Врачи, конечно, подлатали ему шкуру как могли. Но все равно не очень красиво получилось. С тех пор полковник левую щеку старался поменьше демонстрировать.
— А-а… — понял Старый. — Настучал все-таки, денежная крыса.
— Не крыса, а старший офицер. Это во-первых. Во-вторых, давно тебе пора в штрафроте отдохнуть, траншеи покопать. И в-третьих, про отпуск забудь.
— Это из-за него, что ли? — прищурился Старый. — Из-за штабного?
— Нет. Завтра тремя батальонами выступаете на точку. Приказ командующего мехкорпусом. Маршрут и все подробности узнаешь утром у начальника колонны, подполковника Чибиса. Ты берешь взвод, усиленный — пять машин. В общем, все отпуска отменяются.
— Ясно, товарищ полковник, — горестно вздохнул Старый. — Разрешите идти?
— Стой, есть и еще новости. «Тридцатьчетверка» твоя из ремонта пришла…
— Да вы что! — радостно ахнул Старый. — И где?
— На грузовом дворе тебя дожидается. — Полковник вдруг усмехнулся, коснувшись пальцем губы. При усмешке он всегда придерживал левый уголок рта. — Слушай, лейтенант, а чего ты к ней прирос-то? Оставался бы на «Шермане». Все аккуратно, удобно, покрашено, сиденья мягкие, подлокотники… Хошь отдыхай, хошь кофе пей.