Света не хватало. В отполированной стене светились ниши, и в каждой из них покоилось яйцо. В конце зала, в нише больших размеров, лежало красное яйцо. Корсон сделал мысленную поправку. Для человека или урианина яйцо было голубым, это гиппрону оно казалось красным.
Яйцо, из которого должен был вылупиться Нгал Р’нда. Ниши были инкубаторными. Никто не входил в зал до начала родов.
— Придется немного подождать,— заметил Веран.— Мы слишком далеко забрались.
Легкий шум — это тысячи птенцов атакуют далекое счастье. Корсон понял. Молодые уриане, проснувшись, принялись проклевывать скорлупу. Смещение во времени и нервная система гиппрона изменяли и ложно увеличивали звук.
Гиппрон скользнул в сторону голубого яйца. Корсон делал прогресс в восприятии его ощущений. Сейчас он уже почти обладал круговым полем зрения животного. Он мог видеть движения Верана. Наемник направил какое-то устройство на голубое яйцо.
Корсон невольно вскрикнул:
— Не уничтожай его!
— Кретин! — сухо ответил Веран.— Я его замеряю.
Напряжение достигло максимума. В этот ключевой момент жизни Нгал Р’нда малейшее искажение могло обернуться для истории серьезными изменениями. На лбу Корсона выступили капельки пота, стекающие вниз по крыльям носа. Веран играл с огнем. Что будет, если он совершит ошибку? Оба они исчезнут из континиума? Или же объявятся в другом отрезке времени?
Голубое яйцо задрожало. Оно раскололось. У его острия появилась небольшая выпуклость. Засочилась жидкость. Оболочка отвалилась разорванная. Показалась верхушка головки молодого урианина. Он был огромен. Казалось, он такого же размера, как и яйцо. Наконец, скорлупа распалась окончательно. Птенец раскрыл клюв. Сейчас он издаст первый писк. Сигнал, ожидаемый снаружи няньками.
Яйцо рассыпалось на куски. К удивлению Корсона, голова птенца была не больше кулака взрослого мужчины. Однако он знал, что развитие нервной системы Нгала Р’нда еще далеко от завершения. Еще чаще, чем дети людей, уриане рождались в недоношенном состоянии, неспособные на самостоятельное существование.
Гиппрон вышел из стены и синхронизировался с современностью. Веран выскочил из своего седла с пластиковой сумкой в руках, швырнул в нее скорлупки от голубого яйца и вернулся к гиппрону. Не теряя времени на проверку упряжи, он направил животное под прикрытие стены и дал сигнал для десинхронизации.
— Конец первой фазы,— процедил он сквозь зубы.
В эллиптическом зале послышалось первое попискивание птенцов. Дверь раскрылась.
— Они заметят отсутствие скорлупы,— сказал Корсон.
— Ты ничего не понял,— буркнул Веран,— я подброшу им другую. Если то, что ты сказал, верно, то их интересует только голубая скорлупа, до остальной им нет дела.
Они рванулись к поверхности. В укромном месте — ущелье, обнесенном скалами, Веран синхронизировал гиппрона. Корсон свалился на землю, ему вновь стало дурно.
— Следи за ногами,— посоветовал Веран.— Мы в нашем объективном прошлом; никогда неизвестно, не отразится ли сломанный сегодня стебелек травы гораздо худшими последствиями в дальнейшем.
Он открыл сумку и принялся внимательно обследовать осколки голубого яйца.
— Это не простое яйцо,— наконец сказал он.— Скорее, что-то вроде соединенных друг с другом пластин, как кости в черепе человека. Посмотри-ка на соединительные линии. Они совпадают, как крышка к банке.
Он отломил крохотный осколок, поместил его в какое-то устройство и припал глазом к окуляру.
— Пигментация по всей массе,— пробормотал он.— Генетическая фантазия. Может быть, это продукт слишком систематических скрещиваний внутри одного рода. Неважно. Я достаточно легко подберу такой краситель и того же самого типа, правда, менее стойкий.
— Вы собираетесь покрасить яйцо? — спросил Корсон.
Веран презрительно рассмеялся.
— Глупость твоя, мой милый Корсон, неизлечима. Я заменю эту скорлупу другой, более привычной, и именно ее перекрашу. Для этой цели я использую такой краситель, чтобы в случае необходимости его можно было нейтрализовать. Вся власть Нгал Р’нда происходит от цвета яйца. Поэтому он считает, что время от времени недурно его и продемонстрировать. Несомненно, именно по этой причине никто не присутствует в зале во время вылупливания птенцов. Подмена невозможна. Разве что ты располагаешь гиппроном. Мне кажется, что эта подмена не будет никем замечена, значит, и не вызовет особых пертурбаций во времени. Чтобы полностью застраховаться, мы возьмем скорлупу от яйца урианина, родившегося одновременно с Нгал Р’нда и того же самого размера. Самым трудным будет подбросить ее за время, равное в лучшем случае одной секунде, прежде, чем кто-либо успел войти и нас заметить.
— Это невозможно,— сказал Корсон.
— Существуют медикаменты, увеличивающие скоросто реакции человека десятикратно. Допустим, ты о них слышал. Их применяют на звездолетах во время сражений.
— Они вредны,— сказал Корсон.
— Я же не прошу, чтобы ты их глотал.
Веран поднялся собирать осколки скорлупы и складывать их в сумку. Потом призадумался.
— Лучше будет обесцветить ее и подбросить на место фальшивой. Никогда не известно...
Он провел несколько тестов, потом опылил осколки какой-то аэрозолью. На несколько секунд они приобрели цвет слоновой кости.
— По коням! — выкрикнул Веран удовлетворенно.
Они вновь погрузились в реку времени. Достаточно быстро отыскали зал, где валялись десятки расколотых яиц. Веран синхронизировал гиппрона, принялся рыться в обломках, пока не отыскал подходящую скорлупу. В струе распылителя она приобрела идеально голубой цвет и отправилась в сумку, подменяя ту, обесцвеченную. Веран проглотил таблетку.
— Акселератор рассчитан на три минуты,— сказал он,— десять секунд сверхскорости равны примерно полутора минутам субъективного времени. Этого больше, чем достаточно.
Он повернулся к Корсону и широко улыбнулся.
— Вся хитрость здесь основана на том, что, если со мной что-то случится, тебе отсюда не выбраться. Представляю, какую рожу скорчат урианё, обнаружив в инкубационном зале одного мертвого и одного живого человека. А кроме того, прирученную Бестию, к которой они привыкли только в диком состоянии. Хорошие вещи придется тебе им говорить.
— Мы быстро исчезнем,— ответил Корсон.— Изменение окажется слишком значительным. Вся история этого отрезка континиума окажется вычеркнутой.
— Вижу, ты быстро учишься,— с иронией заметил Веран.— Но самая большая трудность — это возвращение сразу же после нашего старта. Мне как-то не хочется встречать самого себя. А особенно нарушать законы нерегрессивной информации.
Корсон не дрогнул.
— А в дополнение ко всему,— добавил Веран,— у гиппронов есть на этот счет свое мнение. Больше всего они не любят приближаться к себе самим во времени. Они этого просто не выносят. «И все же,— подумал Корсон,— я это сделал. Закон нерегрессирующей информации, как и все физические законы,— относительный. Тот, кто понимает его в совершенстве, способен его преодолеть. Это означает, что в один из дней я постигну механику времени. Что я выберусь отсюда. Что настанет мир, а я отыщу Антонеллу».
Все произошло настолько быстро, что у Корсона сохранились лишь туманные, расплывчатые воспоминания. Словно в калейдоскопе, тень Верана двигалась настолько быстро, что казалось, будто он заполняет все пространство самим собой. Голубоватое поблескивание осколков яйца, ниши, заполненные пищащими фигурками крохотных уриан, двери, которые отворяются и, должно быть, скрипят, и неожиданно словно бы запах хлора, хотя ясно было, что атмосфера в зале не может проникнуть внутрь скафандра, нырок во время, голос Верана, высокий, прерывистый, быстрый настолько, что слова делались почти непонятными, пируэт в пространстве, слабость, мельтешня перед глазами всех краев Вселенной.
— Конец второй фазы,— провозгласил Веран.
Ловушка поставлена. Искрошатся два, может быть, два с половиной века, прежде чем Веран свергнет Нгал Р’нда, последнего князя Урии, владыку войны, вылупившегося из голубого яйца, и предоставит его своей судьбе.
«Время,— подумал Корсон, пока сильные руки вынимали его из седла,— время — это самый терпеливый из богов».
Бестия спала, как младенец. Забравшись на пятьсот метров под поверхность планеты, насыщенная энергией, достаточной для сокрушения горы, она хотела только спать. Она была полностью занята только развитием восемнадцати тысяч малышей ее вида, и поэтому она была настороже. По той же причине она погрузилась сквозь осадочные породы до слоя базальтовой лавы, где и свила себе гнездо. Слабая радиоактивность камня снабжала ее дополнительной энергией.
Бестии снились сны. В своих снах она вспоминала планету, которую никогда не видела, но которая была колыбелью их расы. Жизнь там была простой и радостной. И хотя та планета исчезла более пятидесяти миллионов лет назад (земных лет, единиц измерения, которые ничего не значили для Бестии), почти не искаженные воспоминания событий, пережитых ее далекими предками, были переданы ей при помощи генов. Теперь, когда пришла пора ей размножаться, растущая активность хромосомных цепочек оживляла память, цвета и обостряла детали.
Бестия сохранила память о расе, которая создала их вид более-менее по своему собственному подобию, и для которой они играли роль чего-то вроде домашних животных, ненужных, но приятных. Если бы люди времен первой жизни Корсона могли познакомиться со снами Бестии, в недолгий период ее размножения, они отыскали бы ответы на множество загадок. Они никогда не понимали, насколько Бестия отличается от своих прародителей, почему, сторонясь, за редким исключением, своих сородичей, она смогла достичь определенного культурного развития, разработать зачатки языка. Они знали асоциальных животных, находящихся на предсоциальной стадии, развитых почти так же, как люди Земли, например — дельфинов. Но ни один из этих видов не выработал настоящего разговорного языка. Согласно с актуальными и с тех времен не опровергнутыми теориями, появлени