Последний князь Урии раскрыл клюв, но прежде, чем он успел заговорить снова, началась суматоха. Веран, отпихнув окружающих его уриан, прыгнул вперед, левой рукой пережал шею Нгал Р’нда, указал свободной рукой на яйцо и выкрикнул:
— Шарлатан! Пииекиво! Пииекиво!
Корсону не потребовалось словаря, чтобы понять, что это слово означает на птичьем языке «самозванец».
— Это яйцо,— кричал Веран,— перекрашено! Этот негодяй обманывал вас! Я могу это доказать.
Уриане замерли. «Это и был шанс»,— подумал Корсон, тот шанс, на который рассчитывал Веран, так как даже ури-анская верхушка не имела права входить в Зал Созерцаний с оружием. Веран коснулся яйца ладонью. И в месте прикосновения яйцо утратило свой лазурно-голубой блеск. Оно приобрело цвет слоновой кости.
И тут же Корсон понял. Даже обнаженный, даже троекратно вымытый и вытертый грубым полотенцем, Веран обладал неким активным продуктом, щелочным и кислотным одновременно, находящимся в жидком состоянии;
Потом на ладонях.
Реакция на поверхности яйца ускорялась. На молекулярном уровне цепочки красителя распадались одна за другой. Краситель распадался на бесцветные составляющие, или, скорее всего, взаимоуничтожался. Веран не любил оставлять следов.
Из толпы послышался резкий свист. В руки Корсона намертво вцепились, но он не стал сопротивляться. Веран отпустил шею Нгал Р’нда, который осторожно, широко распахнув клюв, попытался наладить дыхание. Уриане в фиолетовых туниках схватили наемника, который продолжал кричать:
— Я доказал вам, доказал! Яйцо белое. Он — самозванец!
Наконец и Нгал Р’нда смог говорить.
— Он лжет. Он его покрасил. Я видел. Смерть ему.
— Разбейте его,— кричал Веран.— Разбейте яйцо!
Если я вру, его нутро будет голубым! Разбейте!
Нгал Р’нда охватила растерянность. Уриане образопал и вокруг него кольцо, еще полное уважения, но уже почти грозное. Его подданные склонились перед птицей, явившейся из голубого яйца, а не перед военным вождем. Князь издал несколько пронзительных высоких нот, вызвавших казалось, общее замешательство. Корсон не понял их. Но сопровождавший их жест был понятен:
— Я должен разбить яйцо?
Тишина. Потом раздались дружные посвистывания, короткие и безжалостные.
Нгал Р’нда опустил голову.
— Я разобью яйцо, которое должно быть истолчено лишь после моей смерти и смешано с моим прахом. Я, последний князь Урии, стану единственным из моего древнейшего рода, который разобьет его во второй раз при жизни, голубое, некогда оберегающее меня яйцо.
Он схватил яйцо своими конечностями, поднял его над головой и расколол о пьедестал. Посыпались на пол остатки. Нгал Р’нда подхватил один из задержавшихся на пьедестале осколков, поднес к глазам. Глаза его погасли. Он отступил на шаг и опустился на землю.
Тотчас же один из высокопоставленных уриан подскочил к нему, схватил за край голубой тоги и резко дернул. Материал не поддался. Нгал Р’нда потянулся в нем как мешок. Тут на него набросились остальные. Корсон почувствовал, что его отпустили, как его толкают. Он чуть не упал и был вынужден распихивать толпящихся вокруг него уриан. Наконец наплыв поредел. На его глазах пьяные от ярости птицы раздирали последнего из князей Урии. Резкий запах хлора и мочевины наполнил воздух.
Кто-то коснулся его плеча. Это был Веран.
— Пошли, прежде чем они начнут думать, как я это сделал.
Они не спеша направились по направлению к двери, и яростные крики наполнили им уши. Выходя, Веран обернулся и пожал плечами.
Потом изрек:
— Вот как гибнут фанатики.
Примерно раз в десять лет, он ставил ноги на землю, приближался к прохожему и спрашивал:
— Который сейчас год?
Одни теряли сознание. Другие спасались бегством. Некоторые исчезали. Эти, очевидно, умели перемещаться во времени. Но всегда отыскивался кто-то, кто сообщал ему необходимые сведения. Он без страха разглядывал человека и Бестию, и потом улыбнулся. Пожилой мужчина. Юноша. Урианин. Какая-то женщина.
Один вопрос так и рвался у Корсона с языка:
— Вы знаете, кто я такой?
Поскольку их улыбка и готовность сотрудничать казались ему слишком удивительными. Они знали, кто он такой. Они были как часовые, как фонари, освещающие его путь, но когда он пытался разговорить их, они умело уходили, позволяя беседе угаснуть. Даже ребенок. Он не пытался уговаривать их. За шесть тысяч лет их культура прошла немалый путь. А он еще недостаточно долго варился в этом соку. Он все еще оставался варваром, даже если он разбирался в таких вопросах, о каких они и не подозревали.
Когда он увидел урианина, то чуть было не совершил глупость, намереваясь сразу же нырнуть во время. Но огромная птица сделала дружелюбный жест. Она была одета в голубую тогу, покрытую мелкими серебристыми узорами и произнесла с гримасой, которую Корсон мог расценить как улыбку:
— Чего ты испугался, сын мой?
Это поразительное сходство урианина с Нгал Р’нда зародило в Корсоне сомнения, но теперь он догадался, что это основано лишь на пожилом возрасте собеседника.
— Мне кажется, я знаю тебя. Однажды, в давние времена, полные непокоя, ты появился из небытия. Я был тогда малышом, едва вылупившимся из яйца. Если память меня не подводит, я отвел тебя в душ, потом — в столовую, затем ты отправился на какую-то церемонию. С той поры многое изменилось, но только к лучшему. Я очень рад видеть тебя. Что ты желаешь?
— Я ищу Совет,— сказал Корсон,— мне надо передать ему сообщение, и не одно.
— Ты найдешь его на берегу моря, к западу отсюда, на расстоянии в триста-четыреста километров. Но тебе придется подождать лет сто двадцать — сто тридцать.
— Благодарю,— ответил Корсон.— Но я не могу ждать. Я путешествую во времени.
— Я в этом не сомневаюсь,— сказала птица.— Это лишь распространенное выражение. У тебя отличное животное.
— Я назвал его Арчи,— сообщил Корсон,— в память о прошлом.
Он сделал движение, словно собираясь вернуться в седло, но урианин остановил его.
— Надеюсь, ты не в претензии на нас за то, что некогда произошло. Это была случайность. Тирания порождает замешательство. А разумные существа — лишь игрушки в руках богов. Боги приказывают им, ради удовольствия полюбоваться зрелищем, вести самоубийственные войны. Они повелевают нами. Любят балет огня и смерти. Ты тактично разрешил эту ситуацию. Кто-нибудь другой обратил бы ее в кошмар. Все уриане крайне благодарны тебе за это.
— Уриане?... и вы тоже?— спросил Корсон с недоверием.
— Древняя раса и люди. Все уриане.
— Все уриане,— задумчиво повторил Корсон.- Это добрая весть.
— Счастливого пути, сын мой,— напутствовал его старый урианин.
«Вот таким-то способом»,— думал Корсон, пытаясь пробить взором поднимающуюся с земли и обволакивающую его зеленую мглу. Люди и уриане подружились. Это хорошо. Урианам удалось побороть демонов войны. Их род не оказался обречен, как я считал.
Он уже неплохо знал планету. Локализация пляжа о чем-то напоминала. Именно сюда привела его Антонелла. Стечение обстоятельств?
Он решил отправиться туда через Диото. Нерациональный импульс, желание осуществить паломничество. Он синхронизировал гиппрона над землей и поднял голову, отыскивая в небе пирамидальное облако города, словно бы покоящееся на двух столбах вертикальных рек.
Небо было пусто.
Он проверил свое положение. Сомнений не оставалось. Там, на небе, ста пятьюдесятью годами ранее, парил чудесный град. Теперь от него и следа не осталось.
Он посмотрел вниз, на площадку, образованную тремя сливающимися долинами, со склонами, поросшими лесом и заросшим травяным дном. Там он обнаружил озеро. Чтобы лучше видеть, Корсон прищурил глаза. Острый пик вспарывал озеро в самом его центре. В других местах короткие волны разбивались о затопленные преграды, находившиеся в нескольких сантиметрах под водой. Под слоем растительности, покрывающей берега, он разыскал другие развалины геометрических форм.
Город распался, вертикальная река дала начало озеру. Его до сих пор наполняли подземные источники, а излишек тоненьким ручейком стекал по самой глубокой из долин. Диото был уничтожен. Исчезла сила, поддерживающая его конструкцию на высоте чуть ли не километра над землей. Должно быть, произошло это довольно давно, лет сто назад, если судить по слою растительности.
Корсон с печалью вспомнил оживление вертикальных и горизонтальных улиц, рой аппаратов, вылетающих из них как пчелы из ульев, магазин, который он обокрал, чтобы было, что есть, и даже голос, вежливо остановивший его. Он вспомнил женщин Диото.
Диото был мертв, как множество других городов, соприкоснувшихся с ураганом войны. Может быть, в озерной глубине покоились останки Флоры Ван Вейль, которая невольно ввела его в чудеса этого мира.
Старый урианин Нгал. И за его улыбкой крылась ирония. Война разразилась, и люди проиграли ее. От их городов остались лишь развалины.
Он надеялся, что Флора Ван Вейль погибла сразу. Она не была подготовлена к такой войне. Как и ни к какой войне, впрочем. Если же она еще уцелела на какое-то время, то для того лишь, чтобы оказаться игрушкой в руках солдат Верана, или — что еще хуже — добычей безжалостных последователей Нгал Р’нда.
А он, Корсон, проиграл.
Он с силой заставил себя побороть желание вернуться в прошлое. Он вдруг вспомнил свой сон об уничтоженном на его глазах городе н крики людей, слишком поздно узнавших свою судьбу. Пот выступил у него на лбу. Нет, он туда не вернется, по крайней мере сейчас. У него встреча в будущем, которой невозможно избежать.
Там, вместе с Советом, если только он уцелел, надо будет подумать и прикинуть, нельзя ли тяжкий воз истории перевезти на иные рельсы. И тогда будет время, чтобы вернуться посмотреть, что же произошло.
И даже в том случае, если ему ничего не удастся сделать, он убьет Верана. Глухо зазвенели в его. голове колокола ада. Если он убьет Верана, то сам умрет. Ошейник вонзит ему в жилы ядовитые клыки. Он даже думать не должен о борьбе с Вераном. В ином случае, он просто убьет сам себя. А сейчас он не мог позволить себе этого.