сти. Вели себя как обычные люди, даже более уравновешенные, чем все, кто был известен Корсону по периоду войны. Это тоже удивляло его. Люди, на шесть веков старше, чем его общество, должны отличаться. Потом он вспомнил Турэ, вызванного из мифических времен Земли, из древней страны, откуда люди еще только-только переступили порог родной планеты. Тогда он тоже не заметил разницы. А Турэ поразительно успешно приспособился к жизни на Аэргистале На Аэргистале, который будет создан миллион или миллиард лет спустя. Он подумал, что миллиард здесь более правдоподобен. И в те же минуты размышлений Корсон обнаружил, что его товарищи были другими. Они были тесно сплочены, в то время как его общество знало лишь индивидуализм и профессиональные связи. Особенно крепкие узы соединяли Кила и Сельму, но не так, чтобы Ана оказалась лишней, скорее наоборот. Все трое жили вместе, в разных сочетаниях. И старались не шокировать его. Жизнь на пляже может быть и носила идилический характер, но зато исключала интимность.
Интересно, что Антонелла, казалось, осталась в стороне. Еще больше, чем Корсон, она играла роль приглашенного гостя. Вся троица не выделяла ее из группы, и даже поддерживала с ней демонстративно-дружеские отношения, но она была не в их стиле. Она не обладала ни пикантной непредсказуемостью Сельмы, ни несколько абстрактной рассудительностью Аны. Была она всего-навсего, молоденькой девушкой, кружащей вокруг Корсона, словно пчела возле корки с медом. Она находилась в его обществе меньше, чем две остальные женщины, но тут Корсон отдавал ей должное — не проявляла по этому породу никакого неудовольствия. Почти неуловимую, но существенную дистанцию между ней и остальной троицей Корсон приписывал ее меньшему жизненному опыту, более ограниченной образованности и факту ее прибытия .из иной эпохи. Из какой — об этом он никогда не спрашивал, из-за отсутствия точки отсчета ответ был бы лишен для него смысла. В любом случае, когда он расспрашивал ее о том, чем она занималась раньше, Антонелла отделывалась общими фразами. Казалось, у нее не было воспоминаний, которые заслуживали бы внимания. Какое-то время он пытался понять, почему в будущем, когда они встретятся во второй раз, она ничего ему не скажет, или не сказала, с его точки зрения — о Киде, Сельме, Ане, об этом спокойном существовании на пляже. Ответ был труден. Может быть, она опасалась временных изменений. Или, попросту, не имела никаких причин, чтобы сделать это. В ту пору Кид, Сельма и Ана были для него ничего не значащими именами.
Но сейчас они стали настоящими друзьями. Он не мог припомнить, чтобы в прошлом проникался такой симпатией к кому-либо из людей. Особенно он любил вечера, когда они потягивали вино и обменивались мыслями. Тогда ему начинало казаться, что все трудности преодолены, и сейчас они всего лишь воскрешают в памяти события былого.
— Не забудь выслать это сообщение, Сельма.
— Так, словно оно уже выслано,— говорила Сельма.
— И подпиши его моим именем, Жорж Корсон. Этот старый лис Веран знал его еще до того, как я ему представился. И скажи ему, что на Урии он найдет оружие, рекрутов и гиппронов.
— Судя по беспокойству, Корсон, можно предположить, что речь идет ю любовном послании.
— В последний раз я его видел на краю великого Океана Аэргистала. Там, где море упирается в пространство. Надеюсь, этого адреса окажется достаточно. Теперь, когда я об этом вспоминаю, мне кажется, что Веран был в опале. Он, наверное, убегал от кого-то.
— Мы вышлем ему сообщение до востребования, Аэргистал.
Однажды он объяснил военную систему почтовых секторов, применявшихся в его эпоху, ожидающих до востребования эскадры год, два, десять, а порой — и целую вечность. Это были автоматические корабли, самостоятельно отправляющиеся в нужные точки пространства. В этой точке они находились до момента вручения корреспонденции.
Сельма сочла эту историю одновременно и комичной и абсурдной. И чуть ли не разозлилась. Но позже он понял, что сама мысль об ожидании сообщения была для нее понятием совершенно невероятным. Она ежедневно получала сведения из эпох, в которых сама уже давным-давно не существовала.
Потом он обратился к Киду:
— Ты уверен, что паники, вызванной в лагере Верана, окажется достаточно? Ты уверен, что обитатели Урии найдут общий язык с солдатами и гиппронами?
— Полностью,— ответил Кид.— За исключением Верана, ни у кого из них нет чина, выше капитанского. Как только он будет обезврежен, остальные не станут оказывать особого сопротивления.
— Вместе — возможно. Но каждый сам по себе — сомневаюсь. Они привыкли сражаться в самых суровых условиях.
— У них не будет на то охоты с подарком, который ты суешь им в руки. И ты недооцениваешь жителей Урии. Может они и не ветераны, но я не уверен, что Веран смог бы справиться с ними, даже без твоего плана. Было бы огромное число убитых, чего мы и стремимся избежать, но не сомневаюсь, что Верана бы разгромили. Но это уже наше дело.
Мысль об этом наполняла Корсона страхом. Он знал, что люди Верана будут деморализованы внезапным исчезновением дисциплины, к которой они были приучены. Но они располагали грозным оружием и умели им пользоваться.
— Хотел бы я быть при этом,— заметил Корсон.
— Нет,— тебе будет другое задание. Вдруг тебя ранят или убьют. Это привело бы к серьезным изменениям.
Кид с самого начала настаивал, чтобы Корсон держался подальше от возможного поля боя. Корсон согласился, но не понял причин. Он не moi привыкнуть к мысли, что это сражение уже произошло и в определенном смысле уже выиграно.
Однажды Кид не стал развивать свою привычную аргументацию, а просто сказал:
— Надеюсь, ты кончил свои приготовления, приятель. Время идет. Утром пора отправляться.
Корсон задумчиво кивнул головой.
В тот вечер они ушли с Антонеллой в конец пляжа. Они была покорной. Корсон сохранил другие воспоминания. Она не была ни испуганной, ни удивленной, просто — послушной, тогда как на том же самом пляже, тремястами годами ранее, она доказала, что наделена темпераментом. В одном он был уверен, она не девушка. Это было ему безразлично. Но он подумал, сколько еще мужчин встретятся ей, прежде чем она его отыщет. Потом он заснул, прижав ее к себе.
На следующее утро он надел упряжь на гиппрона. Он редко находил время, чтобы заниматься им, но животное и не требовало присмотра. Он много думал о предоставляющихся возможностях войти в контакт с Аэргисталом, но так этими возможностями и не воспользовался. Он спросил Аэргистал, если в этом возникнет необходимость. При воспоминании о хрустальном голосе, который он услышал под пурпурными словами, ему делалось нехорошо.
Кид был один на пляже. Он подошел к нему, когда Корсон уже собирался вскочить в седло.
— Удачи, дружок,— сказал он.
Корсон заколебался. Он не намеревался выступать с прощальной речью, но и не хотел уйти, ничего не сказав. Утром, когда он проснулся, Антонеллы уже не было. Наверное, она хотела его избавить от сцены прощания.
— Спасибо,— сказал он.
Ему показалось это крайне недостаточным.
— Чтобы вы смогли жить здесь до скончания веков.
Он облизнул пересохшие губы. Сколько невысказанных слов, столько нерешенных вопросов. Время шло. Он выбрал единственное.
— В вечер моего прибытия ты сказал, что вам необходима медитация. Это для того, чтобы править веками?
— Нет,— сказал Кид.— Путешествия во времени — это один из наименее важных аспектов проблемы. Мы пытаемся достигнуть концепцию иной жизни. Мы называем ее надсуществованием. Это... как бы тебе сказать... жить одновременно,существовать на множестве вероятностных линий. Быть сразу многими, оставаясь самим собой. Стать многомерным. Подумай о том, что случится, когда каждое существо внесет свою модификацию в историю. Эти модификации наложатся на иные, породят интерференцию, изменения, одни — полезные, другие — нет. Ни одно живое существо не способно в здравом разуме и в одиночку достичь надсуществозания, Корсон! Но чтобы отважиться на риск и влиять на него и твою судьбу, ты должен этого человека исключительно хорошо знать. К этому мы и готовимся. Сельма, Ана и я. Перед нами дальняя дорога... дальняя дорога до цели.
— И вы станете такими, как те, с Аэргистала,— сказал Корсон.
Кид покачал головой.
— Они будут другими, Корсон, воистину другими, измененными эволюцией, нет, это понятие здесь неприменимо, ни одна из наших концепций не в силах объяснить этого. Они не будут ни людьми, ни ядерами, ни потомками существующих рас. Они будут всем этим одновременно, или точнее — были всем этим. Корсон, мы ничего не знаем об Аэр-гистале. Мы видим лишь то, что способны увидеть. Не потому, что они позволяют нам видеть лишь это, но из-за того, что большее мы увидеть не в состоянии. А это — почти ничего. Мы окрашиваем Аэргистал в цвета. Мы сами выдумываем его, Корсон. Они владычествуют над чем-то, чего мы боимся.
— Смерть?— спросил Корсон.
— О, нет. Смерть не страшна тем, кто узрел надсуществование. Не страшно умереть однажды, когда сохраняется бесконечность равнозначных жизней. Но есть нечто другое, что мы называем надсмертью. Она основана на переносе существования в сферу теоретических возможностей, на изменении, вычеркивающем тебя из всех линий вероятности. Необходимо контролировать все креоды Вселенной, чтобы быть уверенным, что такого не произойдет... Необходимо сопоставить свои возможности всего континуума. Тем, с Аэргистала это удается.
— Ага,— произнес Корсон,— потому-то они и боятся того, что Снаружи, потому и обнесли свои владения стеной войн.
— Возможно,— сказал Кид.— Я там никогда не был. Но мои слова не должны пугать тебя. Возвращайся, как только сможешь.
— Вернусь,— пообещал Корсон.— И надеюсь снова увидеть вас.
Кид двусмысленно улыбнулся.
— Корсон, друг мой, особо на это не надейся. Но возвращайся поскорее. Твое место в Совете-Урии. Удачи.
— Прощай!— выкрикнул Корсон.
И рванул гиппрона.