Что-то упало у ног Корсона. Хватка разжалась. Ему показалось, что его череп разросся сверх меры. Он упал на колени, пытаясь в темноте справиться с дыханием. Где-то там, в ночи, позади него, Веран бежал в направлении гиппрона, спрятать которого Корсон не удосужился. Он услышал, как он окликает его, грозным и одновременно смешным, заглушенным тьмой голосом:
— Я еще расквитаюсь с тобой, Корсон. Вот увидишь, я расквитаюсь!
Агрессивное шипение термического лука, которое ночь превратила в гудение осы. Корсон спрятал голову. Закрыл глаза. И ждал. Его ноздрей достиг запах дыма, горящего дерева, горелого мяса. Под его закрытыми веками заполыхала Вселенная.
Он открыл их. Стоял день. Не поднимаясь, он осмотрелся. Более ста женщин были убиты. И около двадцати солдат. Еще двенадцать были близки к этому. Часть лагеря горела.
Он поднялся и огляделся. Посмотрел в сторону леса и увидел, что осталось от Верана. Гиппрон исчез. Веран поставил на свою последнюю карту и проиграл. Он был убит двумя разными способами. Термический луч, возможно, против него и направленный, настиг его в ту минуту, когда он был уже у гиппрона. Долей секунды ранее животное, предвидя опасность, сместилось во времени, не обратив внимания на окружающее. Оно прихватило с собой половину Верана. И глушитель света.
«Где-то во Вселеной, — подумал Корсон, — сквозь ночь и тишину несется гиппрон, мечется в непроницаемом мраке, на дне колодца, куда не может проникнуть, добраться никакая энергия, до тех пор, пока не исчерпаются батареи глушителя, или пока он не потеряет аппарат, при одном из панических своих прыжков. Но почему Веран выбрал именно этого гиппрона? — удивился Корсон. — В лагере их полно».
И понял. Им руководило любопытство. Веран умел проникать в память гиппрона. Он хотел знать, кто и как нанес ему поражение.
Корсон наступил на что-то. Наклонился и поднял небольшой, плоский кусочек почерневшего металла, на одном конце которого был проделан четырехугольный паз. Он поднял его к шее, приложил паз к ошейнику. Безрезультатно. Он начал медленно поворачивать ошейник. Руки его тряслись, он чуть не выронил ключ. В его животе взорвался ледяной кристалл. Пот заливал глаза. Капиляры скафандра не справлялись с осушением подмышек и паха. Внезапно ему захотелось пить.
Когда он уже полностью обернул ошейник, тот раскрылся, распавшись на две половинки. Он успел подхватить их, какое-то время подержал в руках, разглядывая — соединения были гладкими, словно все это время он просто был приложен торцами друг к другу — потом небрежным движением отшвырнул их в сторону.
Он не мог понять смысла поступка Верана. То ли он надеялся удрать так далеко, где Корсон уже никогда не сможет быть для него опасным? Или он испытывал к нему что-то вроде солидарности? Смутная мысль замаячила у него в голове. Веран хотел отправиться на Аэргистал Там было его подлинное место. А если Аэргистал был адом — ему это удалось.
Корсон направился в сторону лагеря, надеясь отыскать какого-нибудь гиппрона. Война прекратилась. И скорее всего, уже через час обитатели Урии возьмут остальное в свои руки Никакого сопротивления они не встретят. Умирающие были добиты. Несколько легкораненых пытались перевязать свои раны. Но то, чего больше всего боялся Корсон, не происходило. Солдаты не насиловали женщин. Одни прогуливались, достаточно робко, сопровождаемые тремя-четырьмя красотками. Другие, усевшись на траве, пытались завести разговор. Казалось, они удивлены и даже напуганы таким незначительным сопротивлением. А может быть, они просто ошеломлены. «И будет еще больше, — подумал Корсон, — через сорок восемь часов». На лафете орудия он заметил сидящего солдата в ошейнике, обхватившего голову руками, с удрученным лицом. Он коснулся его плеча.
— Ключ. Ключ от ошейника.
Мужчина поднял голову. В его взгляде Корсон прочитал отчаянную надежду, недоверие и неожиданную тревогу. Он повторил:
— Это ключ от ошейника.
Нагнулся и растегнул ему ошейник. Подал две его части солдату, на лице которого появилась вымученная улыбка.
— Возьми ключ, — сказал Корсон. — Ошейники носят и другие. Займись ими.
Солдат согласно кивнул. Но его лицо так и осталось тупым. Ошейник упал возле его ног. Никакой ключ не мог избавить его от памяти о Веране, от призрака вождя, который уже погиб.
Нс натыкаясь на возражения, Корсон выбрал себе гиппрона. С необычайной тщательностью доходящей до паникерства, запряг и оседлал его. Он выполнил свое задание, он замкнул кольцо. Теперь оставался лишь прыжок на пляж, где — он хотел так думать — его ждала Антонелла.
И так Совет Урии. Кид, Сельма, Ана. Его друзья.
На пляже лежала на животе обнаженная женщина, блондинка. То ли спала, то ли находилась в контакте. Ничьих других следов ног на песке не было видно. Корсон уселся рядом с ней и принялся ждать пока она проснется. У него было пре мя. Часть вечности, подпирающей Аэргистал, лежала перед ним.
Он расслабился. Конец пути. Теперь можно любоваться морем, просеивать песок меж пальцев. Позже и он научится властвовать над временем. Он подумал, что некоторые практические навыки уже приобрел.
Женщина шевельнулась. Потянулась, перевернулась на спину и, садясь, начала тереть глаза. Корсон узнал ее.
— Флора Ван Вейль, — сказал он.
Она кивнула и улыбнулась. Но это была вымученная улыбка, почти печальная.
— А где они? — спросил Корсон. И, поскольку женщина, казалось, не поняла, добавил:
— Кид, Сельма, Ана. Я должен сделать отчет перед Советом Урии этого тысячелетия.
— Произошло изменение, — тихо сказала Флора. — Благодаря тебе, оно не достигло больших размеров. Но на этой линии вероятности их не существует.
— Их нет в живых, — выдавил Корсон.
— Они никогда не существовали.
— Я ошибся, -- сказал он. — Спутал место, время, а может, и Вселенную.
— Ты стер их. Они были над историей. Твое вмешательство их вычеркнуло.
Корсон чувствовал, что бледнеет. Он судорожно сжал пальцы.
— Это были мои друзья, и я убил их.
Флора покачала головой.
— Нет. Они принадлежали другой вероятности. Ты сделал так, что реализовалась эта, лучшая. Они знали, что будет с ними, если тебе удастся, и надеялись, что тебе удастся.
Корсон вздохнул. У него были друзья и они исчезли, стали тенями, более блеклыми, чем тени тех, кого коснулась смерть. Они ничего не оставили после себя, ни следов своих ног, ни надписи на камне, не осталось даже ни имен в этой запретной для них Вселенной. Они не рождались. Они были лишь воспоминаниями, сохранившимися в мозгу Корсона, лишь абстракциями в призрачных реестрах Аэргистала. «Чего я коснусь, то исчезает — я резинка в руках божьих». Он вспомнил Турэ, отличного спутника, неудачливо оказавшегося в горниле бесконечных войн. Вспомнил Нгал Р’нда, последнего князя Урии разорванного своими же подданными. Верана, профессионального наемника, убитого его же людьми. С ужасом он подумал об Антонелле. Хотел спросить но ему не хватало слов.
— Я не существовала на той креоде, — сказала Флора. — И появилась лишь из-за твоего прибытия. Или ты думаешь, это была случайная встреча? И здесь я из-за тебя. Не надо меня смущаться.
— Значит,—с горечью сказал Корсон,—люди—это лишь рябь на поверхности явлений, и дуновение изменяет или устраняет их, согласно воле богов. Я был лишь игрушкой для тех с Аэргистала. Боги-марионетки, исправляющие историю.
— Они не боги, даже, если они нечто большее, чем мы. Они не могут поступать так, как им хочется.
— Знаю...— грубо перебил ее Корсон.— Они стараются ради добра. Вызывают войны. Формируют историю таким способом, чтобы она вела к ним. Все это я слышал на Аэргис-тале. Искоренить войны, познать войны, исцелить войны. Спрятались как крысы на дне времени, в страхе перед тем, что Снаружи.
— Это лишь половина правды,- терпеливо поправила его Флора.— Они — это мы.
— Они — наши потомки. И снисходят до нас с высоты своего миллиарда лет.
— Они — это мы, Корсон,— повторила Флора.—Те, с Аэргистала — это мы. Но не знаем о том, что мы должны открыть это и понять. Они — это все возможности и людской расы, и всех прочих рас, даже те, которые ты просто не способен вообразить, как и они тебя. Они — это все частицы Вселенной, все события Вселенной. Мы — не предки богов, и они — не наши потомки, мы — часть их, отделившаяся от своего начала, или, вернее, от целого. Каждый из нас — одна из их вероятностей, деталь креода, которая неудержимо стремится к целому, которая бьется во мраке, чтобы властвовать, чтобы существовать отдельно. Что-то произошло, Корсон, где-то и когда-то, но этого я сама не понимаю. Но нет ни конца, ни начала времени. Не существует ни «до», ни «после», Для них, и немного для нас, время — это расстояние, на котором события существуют как объекты, обладающие длительностью. Мы — лишь ступень длинной лестницы, ведущей к Аэргисталу, к объединенному созданию всех возможных событий, и те, что с Аэргистала, это те, кто поднимается по этой лестнице.
— Боги — шизофреники,— сказал Корсон.
— Да, если это поможет тебе понять. Иногда я думаю, что они отправились на поиски всех возможностей, заплутали и стали нами, и что это и служит поводом для войн, этого уничтожения, этой ломки этого насилия над историей, которую теперь они так старательно берегут. И эти изломы не позволяют им, несмотря на огромное их могущество, немедленно и окончательно исправить испорченное. Поскольку они, это тоже, что и мы. Война — частица их самих. И мы наощупь должны преодолеть, открыть дорогу, ведущую к ним. И — к нам. Они родились из войны, Корсон, из этой поразительной неразберихи, играющей нашими существованиями, и будут существовать лишь тогда, когда ее ликвидируют. Тут и там они латают дыры, гасят пожар. Этим занимаемся мы, иногда — с их помощью. И ты делал это, Корсон. Не жалеешь?
— Нет.
— Чтобы стереть войну, те, с Аэргистала, пользуются теми, кто воевал. Те в свою очередь обладают достаточным военным опытом и через какое-то время начинают ненавидеть войну с такой силой, что желают ее уничтожить. Желают по-настоящему, любой ценой. Те, кто не постигают этого сразу, какое-то время проводят на Аэргистале. Но рано или поздно приходит понимание. Приходит ко всем, без исключения.