— Даже к таким, как Веран?—скептически спросил Корсон.
— Даже к Верану. Сейчас он гасит пожар в созвездии Лиры.
— Он мертв,— сказал Корсон.
— Никто не умирает,— возразила Флора.— Жизнь — как страница книги. Тут же рядом другая. Я не говорю потом, я говорю рядом.
Корсон поднялся и сделал несколько шагов к морю. На границе пены он остановился.
— Это долгая история. Кто докажет мне, что она истинна?
— Никто. Понемногу ты сам поймешь это. Может быть, то, что ты открываешь, окажется несколько другим. Никто не обладает привилегией обладания абсолютной правды.
Не поворачиваясь, Корсон с силой, почти невольно выкрикнул:
— Я вернулся, чтобы научиться власти над временем и контакту с теми, на Аэргистале. А вместо...
— Научишься. Всему, на что окажешься способен. Нам нужны такие люди, как ты. Пожаров много.
— А я-то надеялся обрести покой,—сказал Корсон.—И еще я вернулся из-за Антонеллы.
Флора подошла к нему и опустила руки на плечи.
— Прости нас,— сказала она.
— Я ее любил, или — я люблю ее. Она тоже исчезла, верно?
— Ее не было. Она давным-давно мертва. Мы взяли ее на планете—мавзолее, в коллекции одного из богОв войны, и наделили искусственным разумом, так же, как это делал ты с рекрутами для Верана. Так надо было, Корсон. Без нее ты вел бы себя не так. А настоящее живое существо не хмогло бы проникнуть на Аэргистал.
— Если оно только не военный преступник,— сказал Корсон.
— Она была всего лишь машиной.
— Хватит.
— Мне очень жаль. Я сделаю все, что ты пожелаешь. Я стану твоей любовницей, Корсон, если ты пожелаешь.
— Это не так просто.
Он вспомнил, что сказал ему Кид :«Не надо сердиться на нас за это».
И исчез. Он знал, что будет вычеркнут и все же сочувствовал ему, Корсону.
— Никто не умирает,—сказал он.—Может быть, я отыщу ее в другом существовании.
— Может быть,— шепотом ответила Флора.
Корсон сделал шаг к морю.
— У меня ничего не осталось. Ни друзей, ни любви. Моя Вселенная исчезла шесть тысяч лет назад. Меня просто-напросто надули.
— Ты еще можешь выбирать. Ты можешь все вымарать, вернуть к нулю. Вспомни, что ты должен был умереть на «Архимеде».
— Могу выбирать,— повторил Корсон недоверчиво.
Он услышал, что она уходит, повернул голову и увидел, что она разговаривает сама с собой, разгребая песок з том месте, где отпечатался след ее тела. Когда она вернулась, то в ее протянутой руке была зажата опалесцирующая ампула размером с голубиное яйцо.
— Чтобы навсегда остаться с нами, тебе осталось выполнить еще одно задание. Дикие гиппроны не умеют перемещаться во времени, так же как первобытный человек не может пользоваться компьютером. Самое большое, им удается переместиться на несколько секунд. В этой ампуле содержится акселератор, который в миллиарды раз усиливает эту еле развитую способность. В нужный момент, Корсон, ты должен сам ввести ее ему. Доза тщательно рассчитана. С твоей точки зрения, ее доставка в прошлое не вызовет серьезных изменений. Если говорить о моменте появления, то ошибка будет крайне незначительной и мы принимаем ее во внимание. Гиппрон в момент скачка во времени увлекает с собой определенную часть пространства. Теперь ты знаешь все, что надо, Жорж Корсоп, выбор остается за тобой.
Он понял.
Последняя не сделанная вещь. Печать под договором. Рука, протянутая себе же через пропасть в шесть тысяч лет.
— Благодарю,— сказал он,— но я еще не знаю.
Он взял ампулу и направился в сторону гиппрона.
Корсон осуществил более, чем шеститысячелетний скачок назад, произвел небольшой зондаж и ввел необходимые пространственные поправки.
Гиппрон синхронизировался. Какое-то время планета вращалась вокруг него, пока ему не удалось стабилизироваться. Он занял позицию на очень вытянутой орбите, такой же, какую избрал бы боевой звездолет, желающий лишь коснуться планеты, остаться на как можно меньшее время в ее соседстве и высадить какой-либо предмет в наиболее благоприятных для того условиях, оставляя солнце за кормой.
Корсон ждал и думал. Перед его глазами раскинулась Вселенная, но он почти не видел в ней. Вселенная была подобна колодцу, и все человеческие (и не только человеческие) воззрения пробивали новые тоннели в тесном ее пространстве, переплетались, не смешиваясь, и стремились к оболочке Вселенной, где все наконец-то сливалось воедино. Аэргистал.
«Каждая точка Вселенной,— сказал Кид,— содержит всю экологическую Вселенную. Для данного наблюдателя. Для данного актера». Каждый пытается читать основы своей судьбы на стенах колодца. И, если он только может, каждый пытается улучшить набросок своего бытия. Словно крот, не ведая о том, что он рушит жилище соседа. Но не на Аэргистале. Не на поверхности Вселенной. Для богов Аэргистала экологическая Вселенная смешалась с космосом. Они не могли ни от чего отказаться.
Под Корсоном. детектором Урии прочесывали небо. Они говорили о странах другого фрагмента перепутавшейся истории. Но общая масса гиппрона и его всадника была слитком незначительна, чтобы на таком расстоянии вызвать реакцию батарей.
Корсон колебался. Он мог уйти и тогда, вне сомнения, он будет убит при взрыве корабля. Или же опустится на землю в компании Бестии и погибнет немного позже, или попадет в руки уриан. Немногие взятые в плен вернулись с Урии. Но никто не вернулся здоровым. Корсон мог оставить лейтенанта Жоржа Корсона, случайного содата, специалиста по Бестиям, почти ничего о них не знающего, на произвол его собственной судьбы. И тогда он, странник во времени, перестанет существовать. Стоило ли трудиться, обрекая того Корсона на теперь уже пройденные испытания, чтобы он под конец вкусил горечь поражения и боль одиночества? Он попытался представить, что решил бы Корсон в конце своего пути. Потом вдруг вспомнил — что этот Корсон — это же он сам.
Стоил ли конечный результат приложенных усилий?
Ночь и страх в джунглях рядом с плачущей Бестией. Флора Ван Вейль. Она знала, что я брошусь на нее. Или она в самом деле не знала, что произойдет, за исключением того несколько секундного периода, когда будущее было для него явью? Диото, обреченный город, и краткая прогулка по его улицам. Вынырнувшая, казалось, ниоткуда Антонелла, которая из ниоткуда и появилась. Веран и плен. Дом мертвых на травянистой планете. Аэргистал, военная игра, где смерть являлась лишь перемирем. И эта сеть интриг, это идиотское переплетение фанатиков и милитаристов, из-за которого расползалось само время.
А если он не сделает ничего. Если уйдет. Бестия достигнет места назначения. Произведет на свет потомство. Через какое-то время Земля выиграет войну. Залечит свои раны. Расширит империю. Будет силой или интригами контролировать родившуюся Конфедерацию. Восстания, новые войны.
Но одну вещь он уже знал. Это было давным-давно прошедшим. Событиями уже осуществившимися, реализованными, оставшимися в шеститысячелетнем прошлом. В будущем, которое было ему знакомо, война между Солнечной Державой и Империей Урии была завершенным делом. Никто не выиграл в ней, по сути дела — проиграли обе стороны. И так будет вне зависимости от того, что он сделает. Для него это уже перестало быть важным. Он уже не был лейтенантом Корсоном с крейсера «Архимед», заботящимся о будущем конфликте и о собственной шкуре.
Он стал кем-то другим.
Долгий процесс. Он глядел на звезды, золотые зернышки, прилепившиеся к стенкам колодца, более многочисленные, чем те, что горели на земном небосклоне. Через шесть тысяч лет они. будут находиться примерно в том же положении. И каждая из них была какой-то загадкой, событием, фрагментом истории. Для лейтенанта Корсона они были лишь светящимися абстракциями и клыками страха. Корсону же они представлялись ступенями лестницы, приставленной к стене времени.
Он мог позволить лейтенанту Корсону прожить этот короткий отрезок времени, который ему остался, и стереть себя, ликвидировать горечь, выполнить наидальнейшее самоубийство во всей Вселенной. Но ведь тот же Корсон в черном корпусе «Архимеда» совсем не хотел умирать.
А не могу ли я отделить себя от него?— задумался Корсон. И ему пришло в голову, что Флора сказала ему половину правды, может быть, война была последствием разъединения общности всех возможностей тех, с Аэргистала. Но почему они... Почему должно быть их много? Неужели на Аэргистале не было точки, где все они реализовывались как возможности одного? И не может ли быть такого, что на этого напала скука, и он решил сознательно вызвать из прошлого его тени, что он захотел стать каждым человеком и всеми людьми, любым существом и всеми существами? Скалой и рыбаком, волной и звездой, временем и пространством?
«Может, мне это снится,— подумал Корсон,— или же все это только мои воспоминания?
Если тот Корсон умрет, он никогда не узнает об этом. Он утратит жизнь и память о том, что жил.
Но ведь вне жизни было еще надсуществование. Страницы книги, сказала Флора. Гиперкуб содержит в себе бесконечное количество кубов, и все же объем его ограничен в четырехмерном пространстве. «Наша жизнь не бесконечна, но неограничена,— сказал ему голос на Аэргистале.— Ты научишься власти над временем. Станешь таким же, как мы.»
Имелись по крайней мере три уровня существования. Уровень виртуального существования, такого, как у Кида и Сельмы, которое было лишь вероятностью, вписанной в призрачные реестры Аэргистала. Уровень линейной жизни, жизни того Корсона, будущей отрезком между жизнью и смертью. И, наконец, уровень надсуществования, который символически развивался в пространстве, освободившийся от времени.
Это напоминало уровни возбуждения элементарных частиц в примитивной физике, словно ученые уже в самом начале истории человечества предвидели великую правду. Частица : атом, нуклон, мезон или кварк,— однажды возбужденная, перескакивает на более высокий энергетический уровень. Становится чем-то иным, не переставая быть самим собой. Она спонтанно может вернуться в первоначальное состояние, излучая частицы более низкого ранга, фотоны, электроны, нейтроны, мионы и прочие.