Но, по правде говоря, мнение о стоногих меняется, и через одно-два поколения они не будут вызывать страха даже у малышей. И здесь во многом результат был заложен Жергом Хазелем.
У нас есть все основания считать, что вначале Хазеля не волновали функции Представителя Правительства, посла Земли на Уране. Высшая ответственность, доверенная ему и подтвержденная текстом Конституции Вновь Открытых Земель, казалась ему при перечитывании просто литературным излишеством. В единственном городе Урана и в научных экспедициях могли совершаться любые убийства, насилия или мошенничества, а он либо ничего не знал бы о них, либо был бы лишен возможности действовать. От подопечных его отделяли горы замерзшего газа, аммиачные моря и разломы. В те времена еще не было транспортного средства, которое могло бы связать две точки планеты, ибо гусеничные вездеходы не имели достаточной автономии, а самолеты унесло бы ветром, если еще раньше не разъело бы их крылья. Стены станции выдерживали натиск атмосферных воздействий только потому, что были покрыты толстым слоем керамики. Единственным способом попасть в какую-то точку на поверхности Урана было прилететь туда на звездолете из космоса, к тому же звездолету следовало как можно скорее стартовать обратно.
И все же время от времени Хазель вспоминал о своих функциях, затем стал обдумывать их, а в конце концов принялся рассматривать как свою основную задачу. Нам известно, что эта мысль его волновала, он даже вырвал страницу с текстом Конституции из Сборника инструкций и приколол к стене над столом, за которым занимался вычислениями и опытами. Мы знаем также, что изредка он просто поднимал голову, чтобы взглянуть на нее, прочесть строку или две и, быть может, стиль его отчетов свидетельствует именно об этом. Текст Конституции изложен словами, но соткан из великих идей: она была написана людьми, которые мечтали о тех временах, когда человек станет неоспоримым хозяином Солнечной системы. И мы знаем, что Хазель постепенно проникся этими идеями. Он был, повторил он сам себе, звеном общей цепи, и именно это содержалось в Конституции: он видел города, что будут созданы, нации, что еще родятся, и право, которое пока в зачаточном состоянии. Это могло бы вскружить ему голову, как случилось десятью годами раньше с доктором Харолдом, который остался в одиночестве на Титане с несколькими пробирками, текстом Конституции и соответствующими бумагами, объявил себя единственным хозяином планеты — он им был на самом деле — и уничтожил первый же корабль с поселенцами. После этого станцию окружили, от него потребовали сдаться, но он отказался — предпочел увлечь осаждающих за собой в царство сна без сновидений, взорвав весь запас горючего.
Но это другая история, и нет ни одного уголка в Пространстве, где бы не ходили свои истории или где бы они однажды не родились. Занятый наблюдениями и расчетами, Хазель чувствовал, как в нем разгораются гражданские чувства. Он никогда не говорил об этом, но ему случалось писать о своих мыслях, причем возвышенным слогом, типичным для той поры величия и иллюзий. Его нельзя назвать неграмотным. Он знал не менее трех языков и пересказывал своих Джойсов и Фолкнеров почти наизусть. Кстати, не дурно развеять легенду, будто древние исследователи были полуграмотными чурбанами, а первые пилоты — технарями, что знают только свои рычаги да кнопки.
«Я — духовный отец будущей нации, уже беременной надеждами и разрушительными тенденциям,— писал Хазель,— но я не знаю, ни какой будет она, ни какой я сумею ее сделать. В пространстве и времени сейчас осуществляются странные замыслы, но ни вы, ни я никогда не узнаем их истинных причин».
Он не мог ничего сделать и не осмеливался ничего сказать, но он постепенно осознал свой долг и был готов явить миру пример его безусловного исполнения. Это могло на долгие годы остаться только благим намерением, но Жерг Хазель кое о чем узнал, что привело к внутреннему взрыву. Он узнал про это случайно, и то, что он писал о «странных замыслах», которые осуществляются в пространстве и времени, вполне применимо к нему самому и к его истории. Ибо без удивительных совпадений он никогда не совершил бы того, что совершил.
То, что он узнал, он мог бы услышать в любом баре на любой другой планете, в случайной беседе или из пьяной болтовни, когда после первого же стаканчика забывают об усталости. Но он был на Уране, а ближайший бар находился в двенадцати тысячах километров от станции в столице с двумястами семнадцатью душами населения.
Он услышал новость по радио. У дежурных на станциях, рассеянных в пространстве, много свободного времени, а потому они ловят далекие голоса. У них отличные приемники и передатчики, так что они могут получать послания из любой точки населенного мира и отвечать на них. Так через пространство завязываются странные дружеские связи между людьми, которым наверняка никогда не придется увидеться, но которым известны малейшие интонации приятельских голосов.
Далекий друг Хазеля рассказал ему новость, услышанную от кого-то. Но когда Хазель узнал ее, он решил действовать.
Ему стало известно, что Уран может стать ареной преступления. Два месяца назад из тропических лесов Венеры стартовал корабль, набитый рабами и направлявшийся на Уран, чтобы, выждав на нем определенное время, улететь дальше в нужном направлении. Экипаж корабля не хотел болтаться в космосе, расходуя горючее, а предпочитал пересидеть на планете, путешествуя вместе с ней и ожидая подходящий момент. Четыре месяца Уран должен был нести на себе корабль пиратов с грузом рабов.
Нам неизвестно, ни в каких именно терминах Жерг Хазель узнал о событии, ни какие уточнения получил. Мы знаем только, что он записал о своей реакции:
«Я сохранил спокойствие, но меня словно охватил сильный холод. Я вдруг увидел неизбежные последствия этого отвратительного акта. Мне показалось, что планета моя будет загажена. Я не знал, какое решение принять, и несколько дней пребывал в полной прострации, механически отвечал по радио, машинально передавал требуемую информацию, не в силах разумом принять, что Уран станет пристанищем бандитов».
Однако случай не был абсолютно нов. Такой экономичный метод путешествия часто использовался именно незаконными экспедициями, которые видели в нем и дополнительную предосторожность. В частности, в эту эпоху, как раз имели распространение конвои с рабами. Но речь не шла о рабах-мужчинах, а тем более женщинах, как об этом писали многочисленные авторы псевдоисторических трудов. Речь шла о высших животных из венерианских джунглей, обладавших удивительной способностью к обучению и невероятной выносливостью, но лишенных истинно человеческих черт.
В те времена рабство было логическим ответом на экономические условия. В глубинах планет покоились несметные сокровища — залежи редких металлов, драгоценных камней, на них произрастали растения с удивительными свойствами, но людей в Солнечной системе не хватало, а кроме того, стоимость перевозки и создания условий жизни для человека была чрезвычайно высока. К тому же зачастую люди не могли работать в столь тяжелых условиях. Венерианские рабы покупались за гроши, их содержание почти ничего не стоило, жили они в трюмах ракет, легко переносили жару и мороз, на долгие часы, а то и целые сутки, умели создавать в организме запасы кислорода, могли работать почти на любой планете без особого оборудования.
Торговля рабами и вывоз их были запрещены законом так называемых Двух Миров в 2447 году, но долгое время закон бездействовал. Пространство слишком обширно, чтобы поставить полицейского на каждом пересечении орбит. И еще почти целый век корабли бороздили пустоту, перевозя несчастных венерианцев.
Даже в 2498 году Жергу Хазелю было известно, что торговля рабами является печальной реальностью, а не туманной легендой прошлого, как мы зачастую верим в это сейчас. Он также знал, что предупреждать Правительство Земли бесполезно. Оно ничего не сделало — либо по нежеланию, либо из невозможности. Знал Хазель и то, что он хозяин на Уране и Представитель Правительства. Он мог обратиться только к самому себе.
Его не очень беспокоили сами рабы. В нем было сильно древнее презрение человека к любым существам, отличным от него самого. Вероятно, его мало интересовала и возможность наказания пиратов.
Думаю, его заставила действовать не эта мысль, как, впрочем, и не страх, что его обвинят в неисполнении закона, ибо от него никто не мог потребовать, чтобы он пересек тысячи километров болот, пустынь и океанов, противостоял десяткам бурь и ураганов, перевалил через три горных цепи, иссеченных глубокими разломами. Нет, никто бы не потребовал этого от него, ибо в то время никто не представлял, что такое возможно. Я склонен думать, что он просто-напросто настолько усвоил текст Конституции, что считал ее Правом и Справедливостью, верил, что ее нарушение является личным оскорблением ему, и предпочитал погибнуть, чем стать свидетелем краха идей, посеянных несколько столетий назад забытыми новаторами. Тысячелетием раньше это чувство называлось бы благородством души, но Хазель, скорее всего, этих слов не знал.
Многие из его биографов писали, что Жерг Хазель действовал из гуманных соображений по отношению к рабам или как защитник порядка и закона. Это преувеличение. Полагаю, такой подход даже неверен. Скорее, Жерг Хазель действовал из эгоизма высшей формы эгоизма, но все же эгоизма: он знал, стоит только усомниться в самой концепции, как будет нарушено его внутреннее равновесие. Он не надеялся на успех, но хотел сделать попытку, чтобы остаться в согласии с самим собой.
Он думал долго, его отчеты стали сухими и лаконичными, хотя не утратили точности. Он запустил бороду, в его волосах появились новые седые пряди. Снятый им фильм почти не затрагивает событий того периода. В нем чувствуется его растерянность, тоска, какой-то сбивчивый стиль, резко отличный от обычных наблюдений.
Мы знаем, что за это время он перечитал все отчеты, касающиеся Урана, изучил карты и фотографии планеты, не расставался с текстом Конституции, хотя знал ее наизусть. Кстати, этот пожелтевший потертый кусок бумаги с множеством перегибов, рваными краями и масляными пятнами от пальцев можно увидеть в Межпланетном музее Дарка, и это один из самых волнующих документов, сохранившихся от тех времен.