в с аналогичными названиями – Руссе и Новой Ладоги. В силу этого естественной оппозицией Новгороду оказывается Старград на другой стороне славянского мира, у западнославянского племени вагров. В свете этого чрезвычайно интересным является утверждение немецких писателей о том, что некогда Старград назывался Сиваном в честь богини Сивы756. Поскольку она была верховной богиней полабов, в этом нет ничего удивительного. Кроме того, в западнославянской традиции мы видим и другие примеры тесной связи богинь с отдельными городами. Уже знакомый нам Козьма Пражский упоминает, что в Чехии, недалеко от Праги, был воздвигнут город Девин, получивший свое название от слова дева757. Его возникновение он связывает с историей о войне женщин против мужчин. Однако еще об одной крепости с аналогичным названием в Словакии упоминает «Хроника нотария венгерского Короля Белы» XIII в.: «Это название – от слова «девушка» (Девония). Древние славяне-язычники богиню Венеру, почитая ее в образе девы, называли Девойна, Девина или Дева»758. Город Магдебург, упоминаемый в источниках с 805 г. в форме Magatheburg, был пограничным пунктом Карла Великого на границе со славянами. Как полагают специалисты, название города было образовано от женского имени «город Магды». Однако кем была эта Магда, неясно, и в литературе упоминаются версии о личном феодальном владении, культовом посвящении либо влиянии кельтского субстрата, в связи с чем упоминается кельтское языческое божество Mogon. Кроме того, вполне возможна немецкая калька славянского названия этого места: чехи называли Магдебург Девич град, а др.-в. – нем. magath как раз и означает «дева»759. В пользу последней версии говорит и свидетельство Адальберта Кранца в его книге, изданной в 1572 г.: «Идол, подобный Венере, стоящей на колеснице с тремя Грациями, был в Магдебурге, городе, который от этой богини славяне также называли Девин»760. Наконец, согласно поздней легенде, польский город Торунь был основан римлянином Тарандом, который воздвиг в нем храм Венеры Партении (Девы), простоявший там 500 лет761. Таким образом, в данном регионе мы видим у славян устойчивую традицию называть некоторые города в честь Девы, которая отождествлялась с богиней Венерой или, по крайней мере, основывать в них в честь Венеры святилище. Что касается богини полабов Сивы-Живы, то, как показывалось выше, эта богиня была связана не только с понятием жизни и растительностью, но являлась также богиней любви, соответствуя в этом отношении античной Венере и славянской Мокоши. Соответствие между обеими богинями будет еще более явным, если мы вспомним, что у некоторых славянских народов рожаницы назывались живицы, а связь Мокоши с рожаницами и судьбой была подробно проанализирована ранее. Возможно, что в пользу отождествления обоих персонажей говорит и их иконография. На титульном листе уже упоминавшейся древнечешской рукописи «Mater verborum» внизу был изображен скрипач, а под ним в круглом медальоне грудной портрет с надписью Estas Siva. Соответственно, данный портрет считался изображением богини Живы с колосьями в руках. Однако, поскольку большая часть глосс была признана поддельной, то в 1877 г. А. Баум высказал сомнения и в подлинности подписи под медальоном, посчитав данный портрет изображением не женщины, а юноши. Окончательно устранить все сомнения может лишь экспертиза рукописи на современном техническом уровне, но если надпись на медальоне будет признана действительно средневековой, то древнечешское изображение Живы с растительностью в руках будет иметь явную аналогию в изображении богини в северорусской вышивке. Отметим, что позднее подобным же образом в некоторых местах изображалась и Пятница: «…статуэтка Параскевы Пятницы в с. Варгузы б. Архангельской губ. имеет в руках не только традиционный крест христианской мученицы, но и цветы. Цветами украшали икону Пятницы и украинские крестьяне»762.
Таким образом, включенность Новгорода в западнославянскую традицию связи богинь с городом не только в очередной раз подтверждает сильнейшее западнославянское влияние, бывшее очевидно решающим в момент основания ильменскими словенами своего города и выбора для него небесного покровителя, но и объясняет причины уникальности культа Софии в Новгороде по сравнению с общерусской традицией. Подтверждает западнославянское влияние и рассмотренный в предыдущей главе образ богини с всадниками. Косвенно о распространенности культа этого женского божества можно судить и по ареалу распространенности вышивки: «Сюжетная вышивка архаического типа восходит к культуре Новгорода и Пскова, в то время как население ростово-суздальской «области» и прилегающих к ней более южной территории не знало такой приверженности к этому роду орнамента»763. Напомним, что одним из наиболее распространенных сюжетов вышивки архаического типа и была как раз изображение богини с предстоящими ей зверьми или всадниками. Эта особенность оказывается еще более показательной на фоне того, что антропоморфные персонажи в вышивке крайне редки не только у народов Прибалтики, но даже и у белорусов и жителей Смоленской губ. Редкие образцы подобных изображений на этих территориях связываются с изделиями переселившихся туда русских старообрядцев. Таким образом, образ богини в народной вышивке фиксируется лишь в тех русских землях, в которых данные археологии, антропологии и лингвистики отмечают достаточно сильное западнославянское влияние.
Однако чем можно объяснить эту тесную и на первый взгляд достаточно необычную связь богини с городом? Материалы, относящиеся к Мокоши-Софии дают нам возможность хотя бы частично ответить на этот вопрос. Во-первых, есть основания полагать, что Мокошь в Новгороде имела определенное соответствие с такой казалось бы специфически сугубо христианской чертой Софии, как связь верха и низа, земного и небесного. Территориально Новгород состоял из пяти концов, однако исследователи отмечают, что первоначально их было три. Действительно, два конца впервые упоминаются в летописи достаточно поздно, а суммы собираемой с города дани, количество выставляемых им воинов и количество членов руководящего им совета даже в поздний период («триста золотых поясов») устойчиво кратны числу три. Названия двух концов, Славенского и Людина, достаточно прозрачны, однако о значении третьего, Неревского конца, ясности нет, и по поводу его происхождения выдвигались самые разнообразные гипотезы. На большом материале В.Н. Топоров показал, что индоевропейский корень ner-/nor– обозначал «ныряльщика» вообще, а также все то, что может «нырять» или быть связанным с этим действием, в том числе и человека. Показательно, что к этому же корню относятся и обозначения целого ряда русалок и ундин: нереиды, дочери Нерея, сына Понта и Геи в греческой мифологии, лит. nerove, nira, лтш. nara, а также класс жрецов у пруссов, имеющих отношение к погружению в воду, – neruttei. От этого же корня были образованы имена богини плодородия Нореи, главной богини Норика, давшей свое имя данной провинции; сабинской богини Нерии, бывшей супругой Марса, а также германской богини матери-земле Нерты, чье изображение объезжало территорию семи племен на запряженной коровами повозке, после чего омывалось в священном озере. Стоит вспомнить и скандинавских норн, сидящих у источника Урд, находящегося у корней мирового древа. К этому же кругу значений относится др. – инд. нарака «дыра», «подземное царство», слав. нора, лит. nerti – «нырять», «погружаться в воду»764. Как видим, корень нер- в индоевропейских языках был связан с понятиями земли, влаги, низа.
Естественную оппозицию ему представляет один из вариантов названия другого конца древнего Новгорода. Как отмечают В.А. Янин и М.Х. Алешковский, «Славенский конец (Славно) в летописях носит и иное название – Холм»765. В свою очередь, это второе название Славенского конца соотносится со скандинавским названием Новгорода – Холмгард, образованного, по мнению ряда исследователей, из двух заимствованных у славян слов – холм и город. Поскольку будущий северный центр Руси скандинавы начали так называть до образования названия Новгород, то трудно удержаться от сопоставления первой части их наименования с наименованием новгородцами одного из своих концов Холм или Славно. Следует вспомнить, что под последним названием предшественник Новгорода был известен мусульманским авторам. Как видим, еще до возникновения самого названия Новый город и, вероятно, до образования самого города один из его будущих концов под двумя своими названиями был широко известен за пределами Руси как на скандинавском западе, так и на арабском юге.
Название Холм очевидно соотносится с понятием верха. В этом случае Людин конец естественным образом оказывается связан с серединой, поскольку в мифологических картинах мира люди населяют именно средний мир, расположенный между подземным миром и миром богов-небожителей. Если высказанное предположение верно, то первоначальная структура трех новгородских концов моделировало вселенную по вертикали, органически вписывая человеческую общность в макрокосмос. Идея отображения вертикальной трехчастной структуры вселенной на горизонтальной плоскости применительно к устройству человеческого общества встречается и у других индоевропейских народов. Наиболее ближайшим примером этого является записанный Геродотом миф о происхождении скифов-пахарей: «По рассказам скифов, народ их – моложе всех. А произошел он таким образом. Первым жителем этой еще необитаемой тогда страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена (я этому, конечно, не верю, несмотря на их утверждения). Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксаис, Арпоксаис и самый младший – Колоксаис. (…) Так вот, от Липоксаиса, как говорят, произошло скифское племя, называемое авхатами, от среднего брата – племя катиаров и траспиев, а от младшего из братьев – царя – племя паралатов. Все племена вместе называются сколотами, т. е. царскими»