– Садитесь, – сказал доктор мрачно, – сколько будет трижды три?
– Девять! – сказал глупый Ванечка.
"Эге! – подумал умный Миша. – А доктор-то не дурак! Как ловко он определяет глупость своего пациента! Какой глупец не скажет, что трижды три будет девять?" – Он подмигнул доктору и проговорил, указывая на Ванечку:
– Вот видите, ему даже не приходит в голову, что трижды три можно выразить как одну сотню без девяти десятков и одной единицы, или, как утверждал еще Пифагор, это равнозначно числу девяносто, деленному на десять…
– Ладно! – сурово сказал доктор. – А какой сейчас год?
– Тысяча девятьсот сорок седьмой, – сказал Ванечка.
А умный Миша, горько усмехнувшись, обратился к доктору с такими словами:
– Ну, разве не обидно, когда твой близкий товарищ даже не догадывается, что если считать от происхождения жизни на земле, то…
– Ладно! – с отчаянием перебил его доктор. – Поменьше читайте книг.
– Слышишь, Ванечка, – шепнул умный Миша, – поменьше книг!
– И пореже ходите на лекции, а почаще в кино, – сказал доктор.
– Слышишь, Ванечка! – шепнул умный Мигпа. – Боже тебя упаси ходить на лекции – только в кино!
Мы тщательно следили за тем, чтобы глупый Ванечка не нарушал предписаний врача. Мы спрятали oт него все книги, и когда он один раз вдруг захотел пойти вместе с нами на лекцию, мы уговорили его лучше сходить в кино.
И каждый вечер, как и прежде, кто-нибудь из нас садился к нему на кровать и спрашивал с участием и надеждой:
– Ну как, дружок, не помогает? Не замечаешь ли ты, что хоть немножечко умнеешь?
Сначала глупый Ванечка говорил, что он ничего не замечает, но приблизительно через месяц заявил:
– Кажется, начинаю замечать, ребята! Только вот что меня беспокоит: допустим, я стану умным – очень хорошо. Я-то буду знать, что я умный, но как сделать, чтобы другие тоже узнали, что я стал умным?
Вот каким неизлечимо глупым был наш Ванечка.
– Может быть, мы за чем-нибудь не уследили? – горько вздохнул Петя Коржик. – Может быть, он тайком от нас сходил на лекцию или начитался книг?
– Нет, – сказал умный Миша, – лечился он добросовестно, и если лечение ему не помогло, то, повидимому, у нашего Ванечки какое-то патологическое перерождение клеток головного мозга, а это, увы, неизлечимо.
– Бедный Ванечка! – сокрушался Петя Коржик. – Так, видно, ему на роду написано: оставаться глупым Ванечкой!
И никогда в жизни мы не расстались бы с нашим глупым Ванечкой, а опекали бы его вечно, как и должны умные опекать глупых, если бы в одно из воскресений опять не зашел к нам в комнату комендант. Он пришел, как всегда, скрипя сапогами, поглядел под кровати, понюхал в углах, расспросил про Ванечку и сказал:
– Мало помогаем парню! Нужно сделать что-то еще.
– Но что? – спросил умный Миша. – Разве и теперь мы испробовали не все средства.
– Не все! – сказал комендант.
– Ведь ум в магазине не купишь, – сострил красавчик Витя.
– Не купишь! – вздохнул комендант.
– Да, ум – это не картошка! – глубокомысленно подтвердил Петя Коржик.
– Не картошка? – спросил комендант и, недолго подумав, сказал: – Не картошка! Это мысль! Я пошлю его на картошку!
И он послал нашего глупого Ванечку на картошку, так как была осень и картошку надо было копать.
Всей комнатой мы провожали Ванечку, горько сокрушаясь о его будущем. Мы снабдили его в дорогу крутыми яйцами, маслом и булкой. Дали еще с собой конфет, чтобы не так скучно было ехать, и железнодорожный справочник, чтобы он знал, где выходить.
Мы проводили его до самого вагона, и, когда глупая тюбетеечка скрылась в вагоне, у Пети Коржика даже слезы блеснули на глазах, так жалко ему стало нашего Ванечку, который может погибнуть без нас на какой-нибудь картофельной грядке, как былинка в поле. Разве он обойдется без нас, наш глупый Ванечка? Разве он сможет самостоятельно жить на свете, наш беспомощный Ванечка?
Заглянув в окно вагона, мы увидели, что Ванечка уже расположился на своей полке, сразу принявшись за яйца и булку, а как раз против него сидит девушка с Кругленьким личиком, похожим на спелое яблоко, с круглыми, как у теленочка, глазами и такая миловидная, что красавчик Витя даже вскрикнул:
– Ах, черт! Ну и повезло же нашему Ванечке!
Да разве он сумеет воспользоваться таким соседством? Вот мне бы туда, а не Ванечке!
Глупый Ванечка действительно не обращал на соседку никакого внимания и, улыбнувшись друзьям, стал намазывать масло на булку.
– Ах, какие у вас интересные товарищи! – сказала девушка, когда поезд тронулся. – Такие товарищи!.. Такие товарищи!..
– Хе! – сказал глупый Ванечка, и это могло означать что угодно.
– Ах, какая у вас чудесная тюбетеечка, – сказала девушка. – Такая красивая, такая пестрая, такая круглая тюбетеечка!
– Хо! – сказал глупый Ванечка и поглядел на девушку с любопытством.
– Какая это станция? – спросила девушка, когда поезд стал замедлять ход.
– Поповка! – сказал глупый Ванечка.
А когда поезд остановился, девушка выглянула в окно и воскликнула:
– Действительно, Поповка! Ах, какой вы сообразительный!
– Как вы сказали? – спросил Ванечка. – Я?..
Сообразительный?..
– Как вы догадались, – удивилась девушка, – что сейчас будет именно Поповка?
– Я не догадался, – сказал Ванечка, – я посмотрел в железнодорожный справочник.
– Ax, как это умно, – сказала девушка, – что вы захватили с собой железнодорожный справочник!
_ Как? – спросил Ванечка. – Вы сказали, что это умно?
– Это не только умно, но и предусмотрительно, – ответила девушка, пудря носик. – Может, выйдем, пройдемся по платформе?
– Почему ж не пройтись, – сказал Ванечка, – хотя я и не очень понимаю, зачем ходить, если можно сидеть. Между прочим, лично я скоро лягу, потому что я также не понимаю: зачем сидеть, если можно лежать.
И девушка, услышав это, смеялась так, что просыпала пудру. И смеясь, она говорила:
– Ой, да вы уморите меня своий остроумием!
Я просто в жизни не встречала такого остроумного и находчивого молодого человека!
– Остроумного?.. – сказал Ванечка. – Находчивого?.. Вы удивительная девушка, – сказал он, – я готов гулять с вами по платформе хоть до конца жизни!
Не доезжая станции Березовка, он починил застежку-молнию на сумочке своей соседки. Не доезжая станции Васильевка, он прочитал четвертый том собрания сочинений Чарлза Дарвина, купленный на станции Антоновка. А не доезжая станции Сосновка, он уже рассуждал с соседями по вагону о происхождении видов, и все удивлялись тонкости его умозаключений.
Через полтора месяца он вошел в нашу комнату в кепке, в начищенных ботинках, с книгами под мышкой и под руку вел молодую жену.
Раньше чем мы успели что-нибудь сказать, он уже объявил, что пришел за своими вещами, что перевелся на другую работу, что получил комнату в новом доме, что спешит на лекцию о браке и семье.
– Вернулся! – закричал умный Миша и бросился к нему. – Наконец-то вернулся наш милый, наш глупый Ванечка!
Но Ванечка, услышав это, положил книги на тумбочку, отпустил руку жены и, приблизившись к умному Мише, сказал так:
– Ну вот, теперь мы разберемся, кто тут умный, а кто глупый!
Разбирались они недолго.
И с тех пор никто не называл нашего Ванечку глупым Ванечкой.
СТАРЫЙ ЮНОША
Когда-то профессор Мойкин тоже был молодым, как это ни странно.
Когда-то ему тоже было восемнадцать лет.
У него тогда еще не было морщин, ревматизма и одышки. У него были румяные щеки, спелые губы и звонкий смех. И сколько он ни смачивал свою макушку водой или одеколоном, волосы всегда там торчали забавным русым хохолком.
В то время его еще называли Федей Мойкиным, но уже тогда оп был очень рассудительным.
Вот в этом-то все и дело.
Он всегда был рассудительным, с самого юного возраста, так что один раз ему даже поручили сделать доклад на тему: "Рассудок и его значение для молодого человека нашего времени". И все мы после этого доклада стали такими рассудительными, что когда нам хотелось мороженого, то мы сдерживали в себе это безрассудное желание и покупали витамин "С" или рыбий жир. А когда нам хотелось заговорить с какими-нибудь незнакомыми девушками, то мы сдерживали в себе и это безрассудное желание и заговаривали только с ужо знакомыми девушками.
Но пашей рассудительности хватало всего на несколько дней, а сотом мы снова предавались безрассудным юношеским порывам: покупали мороженое и знакомились с незнакомыми девушками.
И Федя Мойкин вместе с нами: потому что, несмотря на всю его рассудительность, молодость брала свое.
Но у Феди Мойкипа была учительница. Она была старая и строгая. Никогда в жизпи у нее не было ни мужа, ни друга, ни брата, ни сына, ни дочери, ни внука, ни дяди, ни тети, а были у нее только ученики.
И Федя Мойкин был ее любимым учеником.
– Ты, мой друг Мойкин, обладаешь выдающейся рассудительностью, – говорила она. – Ты, мои друг Мойкин, обязательно должен стать профессором, – говорила она. – Но для этого надо жить не так, как живут шалопаи и ветреники, а нужно учиться с утра до вечера, ничем не отвлекаясь и не теряя ни одной минуты на праздные забавы.
А Феде Мойкину очень хотелось стать профессором. Он решил последовать ее совету и учиться с утра до вечера, ничем не отвлекаясь и не теряя ни одной минуты на праздные забавы.
И он, конечно, выполнил бы это разумное намерение, если бы ему ничто не мешало.
Но ему мешала его молодость. Она очень ему мешала.
Только он усаживался с книгой у окна, как видел, что ребята бегут на речку купаться, что на плечах у них вместо рубашек – полотенца, а в руках вместо полотенец – рубашки, и по пути они скачут друг через друга с криком и гиканьем. И бедняга не выдерживал, он перемахивал через подоконник и, на бегу снимая рубашку, прыгал через голые спины друзей, подставляя и им свою голую сппну.
Вернувшись с купанья, он снова усаживался у окна и, стиснув руками мокрые уши, говорил себе, что теперь-то уж ничто не отвлечет его от книг и уроков, потому что он отлично понимает, как много книг ему нужно прочитать и как много знаний необходимо приобрести, чтобы стать профессором.