Венера радостно улыбнулась. Мало того что он знал о том, как она родилась, он еще и умел поддерживать интересный разговор, не отвлекаясь... Слишком часто мужчины, хоть смертные, хоть бессмертные, просто пялились в ее глаза или на ее грудь, или же их мысли устремлялись вниз, к расщелине между ее ногами, когда они говорили с ней. Но этот человек был и сексуален, и уверен в себе, и умен... воистину убийственное сочетание.
— Да, я именно это подразумевала. Истинную любовь можно отличить от подделок как раз благодаря щедрости. А ты всегда так живо интересуешься темой женщин и любви?
— Ну, думаю, множество людей могло бы сказать, что обычно я не обращаю особого внимания ни на то ни на другое.
— Не могу в это поверить. И это говорит брат четырех сестер?
— Щедрость и мудрость, — с улыбкой произнес Гриффин, наслаждаясь ее проницательностью. — Но с другой стороны, я ведь в обществе богини.
— Да, это верно.
Венера грациозно склонила голову, наслаждаясь тем, как они подшучивали друг над другом, и легкостью, с какой Гриффин разговаривал с ней, и его взглядом хищника, сидящего в засаде... В Гриффине не было ни малейшего смирения или поклонения перед собеседницей, и богиня находила это и новым, и соблазнительным.
Покрытый татуировками официант откашлялся и спросил, что они будут заказывать.
— Я хочу еще один восхитительный гранатовый мартини, милый, — сказала Венера.
— А мне шотландский виски, без льда.
Официант кивнул и поспешил прочь, а музыка снова изменилась. Венера не смогла совладать со своим телом, и оно начало слегка раскачиваться в такт песне, в которой говорилось о людях под дождем. Богиня рассмеялась, когда на тротуар выскочили женщины и начали танцевать друг с другом, вскинув руки и напевая хором.
— Иди потанцуй с ними.
Венера, посмотрев в большое окно ресторана, нашла Пию, все еще остававшуюся на танцевальной площадке.
— С девушкой все в порядке. Потанцуй для меня, богиня любви. Я смогу защитить тебя, если кто-нибудь окажется не в силах справиться с собой.
В голосе Гриффина прозвучал откровенный вызов. Похоже, его все-таки зацепила страсть, которую пробуждала воплощенная Любовь.
— Я тебе позже напомню, что предостерегала тебя.
Гриффин насмешливо улыбнулся.
— Но почему бы не посмотреть, на что способна истинная Любовь?
— Да, милый, — кивнула Венера. — Почему бы и нет?
Ощущая себя до неприличия сексуальной, Венера присоединилась к танцующим женщинам. Музыка наполнила ее тело, как это всегда бывало, и богиня отдалась ей. Она танцевала для Гриффина, забыв о том, что по нему сходила с ума Пия, забыв о других людях на тротуаре, забыв обо всем, кроме этого мужчины, ритма музыки и сияющей магии ночи. Отбросив назад волосы и двигаясь в безупречной гармонии с современной мелодией, богиня любви была грациозной и соблазнительной... очаровательной и опытной. Женщины, танцевавшие вокруг нее, пытались соревноваться с шелковым видением в сверкающей маске, захваченные ее смехом и красотой. Мужчины устремили на Венеру голодные взгляды, и Гриффин тоже. Она ощущала жар его глаз так, словно его руки лежали на ее теле, и она пылала от волнения и предвкушения.
Венера танцевала, в первый раз за бесчисленные века своего существования она чувствовала себя не богиней, а прекрасной веселящейся смертной, — и все вокруг видели ее именно такой. Она и не думала о том, что может значить для Гриффина свободное поведение воплощенной Любви. Он ведь не поклонялся ей как божеству. Он просто влюбленно смотрел на прекрасную смертную женщину. Когда песня закончилась, Венера без сил прислонилась к какой-то женщине, и обе расхохотались, едва дыша.
Темп музыки опять изменился. Солист группы запел тихо, проникновенно: «Спасибо, что слушаете меня, я полон грустных воспоминаний...»
— Потанцуй со мной.
Венера подняла голову. Рядом стоял Гриффин. Его голубые глаза, казалось, просто пылали в прорезях полумаски. Он не стал ждать ее согласия. Не произнеся больше ни слова, он бесцеремонно обнял ее. Одна рука пожарного крепко сжала руку богини, вторая легла ей на талию, прижав тело богини к его телу.
И Венера позволила ему все. Она никогда прежде не допускала, чтобы ее вел хоть какой-нибудь мужчина, но Гриффин ловко увлек ее в сторону от танцующих, крепко прижимая к себе, и они очутились вдвоем под каким-то деревом и двигались в ритме мелодии, а вокруг играли свет и тени.
Никто и никогда не обнимал Венеру без ее дозволения или приказа. Никто. Ни человек, ни бог за все тысячелетия ее существования не прикасался к ней без ее милостивого согласия. До сих пор. Венера поверить не могла, насколько сексуальным оказалось все происходящее. Она посмотрела в глаза Гриффину и позволила обжигающей молнии чувственности проскочить между ними.
Она желала его.
Эта мысль удивила богиню любви. А потом она вздрогнула от потрясения. О изношенный фаллос Нептуна! А почему бы ей не снизойти к этому восхитительному мужчине? Почему бы не продолжить увлекательную игру в обычную смертную женщину?
«Да потому, что его желает Пия», — проскользнуло в ее уме. Но Гриффин весьма недвусмысленно дал понять, что сам он к Пие не стремится. Так зачем же ей отказываться от такого зрелого любовника? В этом нет смысла. И конечно же, Пия все поймет. Пия не станет и дальше проявлять интерес к мужчине, которому она совершенно не нужна. Кроме того, сколько времени прошло с тех пор, когда Венера по-настоящему обращала внимание на собственные желания?
Венера знала ответ. За долгие века она привыкла удовлетворять чужие нужды... отвечая на искренние молитвы других и не заботясь о себе. Она помнила и то, когда возникла эта привычка. После того, как богиня любви вышла замуж за жалкого, одинокого Вулкана. И какой же это было плачевной ошибкой!
И тут Венеру поразила новая мысль: может быть, не только Пие нужно изменить свою жизнь?
Глава двенадцатая
Когда Венера начала танцевать, Гриффину показалось, что кто-то с силой ударил его под ложечку. Он в жизни не видел ничего столь же прекрасного.
Нет, неверно. Она была не просто прекрасна... это слово слишком обыденно для нее. Если бы сама любовь могла иметь физическую форму, эта женщина, на беджике которой красовалось столь подходящее имя — Венера, богиня любви, — стала бы ее воплощением. И дело не только в сексуальности, — хотя, черт побери, Гриффин был уверен, что все мужчины вокруг, включая и его самого, не могут отвести взглядов от нее. Любого мог зачаровать ее свободный, раскованный смех. И то, как она небрежно отбрасывала назад волосы и отдавалась музыке, словно и в самом деле была древней языческой богиней и всем вокруг следовало бы упасть на колени и поклоняться ей.
Теперь Гриффин чертовски хорошо понимал, почему эта женщина не хотела танцевать в зале. Посмотрев на нее, разве смог бы мужчина обратить внимание на какую-то другую женщину?
— Черт знает что, — пробормотал он себе под нос.
Он и припомнить не мог, когда женщина в последний раз вот так захватывала его. Черт побери, конечно, женщины вились вокруг него с тех самых пор, как он повзрослел, избавившись от подростковой прыщавости и неуклюжести. Он с удовольствием отвечал на их внимание, но ни разу не пожелал связать свою жизнь с одной-единственной. Две его сестры утверждали, что Гриффин боится обязательств. Две другие полагали, что у него слишком высокие требования. Сам Гриффин считал, что истина где-то посередине.
А потом в его жизнь ворвалась вот эта блондинка.
Танец закончился, и Гриффин вскочил с места и направился к Венере, не успев сам этого осознать. Еще нескольких мужчин осенила та же идея, и Гриффин вдруг услышал, как буквально рычит на них. Он желал эту женщину. Он желал ее сильнее, чем когда-либо желал кого-то.
— Потанцуй со мной.
Он не стал ждать ее согласия, он просто обнял ее и увел подальше от взглядов других мужчин. Она была мягкой и теплой и пахла как экзотические пряности, названий которых он не знал. Они медленно танцевали под деревом, не говоря ни слова, и Гриффин уже начал тревожиться, не сделал ли он что-то не так. Или ему только почудилось, что она так же добра и умна, как и прекрасна? Может быть, она молчит потому, что ей нечего сказать? Он попытался рассмотреть скрытую за маской женщину, но только и увидел, что фиолетовые глаза и сочные губы, до этого с такой легкостью улыбавшиеся, а теперь сжатые так, что умудрялись разом выразить и отчужденность, и печаль...
— Ты была права, — сказал он наконец.
Этот маневр всегда безошибочно действовал на его сестер. Признай их правоту — и сразу же все станет намного лучше.
— Ты о чем?
— О танцах в ресторане.
— Да... — рассеянно ответила она и снова замолчала.
Гриффин начал впадать в отчаяние. Растерявшись полностью и окончательно, он брякнул то, что думал:
— Ты выглядишь печальной.
Венера как будто встряхнулась и сосредоточилась на нем.
— Я не печальна, просто задумалась.
— Я могу тебе чем-то помочь?
— Ты обращаешься со мной, как с сестрой?
Он нежно прижал ладонь к ее талии, остро ощущая, что его руку отделяет от тела Венеры лишь тонкая, хрупкая шелковая преграда. И твердо посмотрел ей в глаза.
— Я не испытываю к тебе братских чувств.
— Хорошо.
Она как будто слегка задохнулась, произнося это.
Гриффин прижал ее к себе крепче. Он ощущал, как медленно нарастает тяжесть в его чреслах, ощущал ее ответный жар...
— Я даже не знаю твоего имени, — хрипло прошептал он.
Она дразнящее улыбнулась.
— А надо бы. Ты же танцуешь со своей женой.
Ее слова застали Гриффина врасплох.
Венера рассмеялась, и ее смех прозвучал так неотразимо, что желание Гриффина постоянно видеть ее смеющейся и улыбающейся стало таким же сильным, как его физическая тяга к ней.
— Да не пугайся ты так! — сказала Венера, все еще смеясь. — Ты же Вулкан, бог огня! А я Венера, богиня любви. Вулкан и Венера женаты!