– Они со свежими следами крови имеют дело, – сказал Волер. – Чего тут сложного?
– Это же собаки, не роботы, – возразил напарник. – Расслабься, скоро поймают.
Певец, навсегда прославившийся под именем Принц, допел до середины «Diamonds and pearls» [55] , когда поступило сообщение:
– «Виктор ноль три» для «Виктора ноль один». По-моему, он здесь. Мы стоим напротив белой виллы на… э-э. Эрик пытается выяснить название улицы, но, во всяком случае, на стене дома табличка с номером шестнадцать.
Волер приглушил музыку:
– О’кей. Выясните название и ждите нас. Что это у вас за свист?
– Это не у нас, это в доме.
В телефоне раздался скрипучий голос:
– «Сташонсвейен» для «Виктора один». Прости, что прерываю, но у нас тут машина экстренной помощи. Они говорят, что им надо на Харелаббен, шестнадцать. Там сработала охранная сигнализация – на центральном пульте зарегистрировано. Мне…
– «Виктор ноль один» – всем подразделениям – вперед! Харелаббен, шестнадцать, – скомандовал Волер.Бьярне Мёллер был в прескверном расположении духа. Его вытащили из дома во время « Åpen Post»! [56] Он нашел белую виллу с номером 16 на стене и припарковался напротив. Миновал ворота и подошел к открытой входной двери, где стоял полицейский с овчаркой на поводке.
– Волер здесь? – спросил начальник убойного отдела, и полицейский кивнул в сторону двери.
Мёллер отметил, что стекло в дверях разбито. Волер стоял в коридоре прямо перед ним и ожесточенно спорил о чем-то с другим сотрудником.
– Что, черт вас всех побери, здесь происходит? – спросил Мёллер без всякого вступления.
Волер обернулся:
– Ах вот как! Ты-то здесь какими судьбами, Мёллер?
– Мне позвонила Беата Лённ. Кто дал разрешение на все это безумие?
– Прокурор.
– Я не арест имею в виду. Я спрашиваю, кто дал сигнал к началу третьей мировой войны всего лишь из-за того, что один из наших коллег, возможно – возможно! – в состоянии прояснить пару вещей?
Волер качнулся на каблуках и посмотрел Мёллеру прямо в глаза.
– Начальник отдела полиции Иварссон. Мы нашли кое-что у Холе на квартире, так что от него требуется нечто большее, чем просто поговорить с нами. Он подозревается в убийстве. Еще что-нибудь хочешь узнать, Мёллер?
От удивления Мёллер вскинул бровь и предположил, что Волер не в себе: первый раз в жизни он услышал, как тот в таком вызывающем тоне говорит с вышестоящим начальником.
– Да. Где Харри?
Волер показал на красные следы на паркете:
– Был здесь. Взломал дверь, как видишь. Так что ему много чего объяснять придется, ты не находишь?
– Я спросил, где он сейчас?
Волер и другой сотрудник обменялись взглядами.
– Харри, по всей видимости, не желает ничего разъяснять. Когда мы прибыли, птичка уже упорхнула.
– Как это? У меня сложилось впечатление, что вы всю округу в железное кольцо взяли.
– Мы так и сделали.
– Как же ему тогда удалось уйти?
– Вот так. – Волер ткнул пальцем в стоявший на телефонном столике аппарат.
– Он что, через трубку смылся? – Несмотря на дурное настроение и серьезность ситуации, Мёллер не сдержал улыбку.
– Есть основания полагать, – начал Волер, и Мёллер отметил, как у него на лице мощно заходили желваки в стиле Дэвида Хасселхоффа, – что он вызвал такси.Эйстейн на малой скорости проехал по аллее и повернул на мощеную площадь, образовавшую полукруг перед зданием городской тюрьмы Осло. Он припарковал свое такси между двумя машинами задом к пустому парку и Грёнланнслейрет. Сделал пол-оборота ключом зажигания, так что мотор выключился, но дворники продолжали работать. Немного подождал. Ни на площади, ни в парке ни души. Он бросил взгляд на здание Полицейского управления и только потом дернул ручку под рулем. Раздался щелчок, и багажник наполовину открылся.
– Вылезай! – крикнул он и посмотрел в зеркальце.
Автомобиль качнуло. Багажник открылся полностью и тут же снова закрылся. Потом открылась задняя дверца, и в машину протиснулся мужчина. Эйстейн разглядывал промокшего до нитки, замерзшего до костей пассажира в зеркало.
– А видок у тебя до безобразия хорош, Харри.
– Благодарю.
– И одет вроде стильно.
– Не мой размер, зато из коллекции Бьёрна Борга. Одолжи мне свои ботинки.
– Чего?
– Да я там только войлочные туфли нашел в коридоре. Не могу же я в них пойти на встречу с заключенным. Да, кстати, куртку тоже одолжи.
Эйстейн возвел глаза к небу и скинул с себя короткую кожаную куртку.
– Шухера не было, когда ты через оцепление проезжал? – спросил Харри.
– Только по дороге туда. Проверяли, есть ли у меня имя и адрес, куда я везу эти манатки.
– Имя я увидел на дверной табличке.
– На обратном пути они только в салон заглянули и рукой махнули, дескать, проезжай. А через полминуты у них вдруг такой базар в эфире начался – хоть стой, хоть падай. «Всем подразделениям» и все такое прочее.
– Да я вроде кое-что слышал. Тебе известно, Эйстейн, что настраиваться на волну полицейского радио противозаконно?
– Ну привет! Настраивайся себе на здоровье. Противозаконно слушать его. А я его почти никогда и не слушаю.
Харри развязал шнурки и через спинку кресла бросил войлочные туфли Эйстейну:
– На небесах тебя вознаградят. Если они записали номер и придут к тебе, просто расскажешь, как все было. Что тебя вызвали по мобильному телефону и что пассажир настоял на том, чтобы ехать в багажнике.
– Правда? Так они и поверили.
– Это самые правдивые слова из всех, что я слышал за долгое время.Харри перевел дыхание и нажал на кнопку звонка. Вообще-то вряд ли он сильно рисковал, но все же неплохо бы знать, с какой скоростью распространяется известие, что он объявлен в розыск. Так или иначе, а полицейские толклись здесь в любое время дня и ночи.
– Да? – услышал он голос в домофоне.
– Старший инспектор Харри Холе, – уверенно представился Харри и, как он надеялся, более или менее ясным взглядом посмотрел в объектив видеокамеры над воротами. – Я к Расколю Баксхету.
– Вас нет в списке.
– Разве? – возразил Харри. – Я просил Беату Лённ позвонить вам и включить меня в список. Сегодня вечером в десять часов. Можете спросить Расколя.
– Приемные часы закончились, так что, если вашего имени нет в списке, звоните завтра в рабочее время.
Харри решил зайти с другого бока:
– Как тебя зовут?
– Бойгсет. Но я не имею права…
– Послушай, Бойгсет. Речь идет о деталях важного дела, и я не могу ждать до завтра. Ты ведь слышал, как машины с включенными сиренами отъезжали вечером от Полицейского управления, верно?
– Ну да, но…
– Так что если не хочешь завтра объяснять журналистам, куда вы задевали список с моим именем, брось свои бюрократические замашки и включи здравый смысл. Тем более что кнопка прямо перед тобой, Бойгсет.
Харри уставился в пустой глазок видеокамеры. Тысяча один, тысяча два. Замок зажужжал.Когда Харри вошел в камеру, Расколь сидел на стуле.
– Спасибо, что подтвердил договоренность о встрече, – сказал Харри и огляделся в небольшом – четыре на два метра – помещении.
Кровать, стол, два шкафчика, несколько книг. Ни радио, ни журналов, никаких личных вещей, голые стены.
– Предпочитаю жить в таких условиях, – сказал Расколь, словно бы в ответ на его мысли. – Обостряет ум.
– А это тоже обострит ум? – Харри присел на краешек кровати. – Анну убил не Арне Албу, а кто-то другой. Твои люди ошиблись. У них на руках кровь ни в чем не повинного человека, Расколь.
Харри не был полностью уверен, но ему показалось, что ничто не дрогнуло на скорбном и одновременно каменном лице цыгана. Расколь склонил голову и приложил ладони к вискам.
– Убийца прислал мне письмо по электронке, – сказал Харри. – Как выяснилось, он всю дорогу водил меня за нос.
Передавая содержание письма и рассказывая о событиях сегодняшнего дня, Харри водил рукой по клетчатому пододеяльнику.
Расколь слушал Харри, не шелохнувшись, а когда тот закончил, поднял голову:
– Но это значит, что и на твоих руках кровь невинного, спиуни.
Харри кивнул.
– И ты пришел сказать, что я в этом виноват и потому за мной должок?
Харри не ответил.
– Согласен, – сказал Расколь. – Тогда скажи, что я тебе должен.
Харри перестал поглаживать пододеяльник:
– Ты должен мне три вещи. Во-первых, мне нужно место, чтобы скрываться, пока до конца не разберусь с убийством Анны.
Расколь кивнул.
– Во-вторых, мне нужен ключ от квартиры Анны, надо кое-что там проверить.
– Ты его получишь.
– Только не тот, что с инициалами АА, он лежит у меня дома в ящике телефонного столика, но туда мне пока хода нет. И в-третьих…
Харри остановился, и Расколь вопросительно посмотрел на него.
– Если я услышу от Ракели, что кто-то хотя бы косо посмотрел на нее, я добровольно явлюсь в полицию, выложу все карты на стол и укажу на тебя как на заказчика убийства Арне Албу.
Расколь по-дружески снисходительно улыбнулся. Словно бы тем самым от имени Харри выразил сожаление о том, что было хорошо известно им обоим, – никто никогда не сможет доказать причастность Расколя к убийству Албу.
– О Ракели и Олеге можешь не беспокоиться, спиуни. Мой человек в Москве отозвал своих людей сразу, как только с Албу было покончено. Ты бы лучше озаботился исходом дела в суде. Мой человек говорит, что перспективы не слишком отрадные. Насколько я понимаю, у семьи отца ребенка есть связи.
Харри передернул плечами.
Расколь вытащил из стола ящик, достал сверкающий на свету ключ от «Триовинга» и протянул его Харри:
– Пойдешь прямо на станцию метро в Грёнланне. Когда спустишься по первой лестнице, увидишь женщину в окошечке кассы у туалетов. Дашь ей пять крон, и она тебя пропустит. Скажи, что пришел Харри, зайди в мужской туалет и запрись в одной из кабинок. Как услышишь, что насвистывают «Waltzing Matilda», знай, что приехали за тобой. Счастливо, спиуни!