– Хрумф! – фыркнул он и подхватил меня, а потом с явно не стариковской силой закинул себе на спину. – Кривой позвоночник, как же, – пробормотал Кланфинтан. – Полагаю, тебе, бабуля, лучше держаться, иначе ты можешь упасть со своего престарелого мужа.
Хихикая – что было для бабушки совершенно неприлично, – я обняла его руками за широкую спину и ласково куснула в плечо. Кланфинтан двинулся вперед легким плавным галопом, и мы отправились в Великий зал, чтобы одобрить выбранного нашей дочерью мужа – не важно, в восторге мы от него или нет.
Морриган я выбросила из головы. Кланфинтан прав, я должна доверять своему отцу и богине.
К тому же существовала простая истина – Морриган не моя дочь. У меня есть своя, и она рядом со мной. Мне необходимо сосредоточиться на Мирне и своей жизни в Партолоне. Точка.
– Эй! – Я намеренно пощекотала ухо мужа дыханием и, почувствовав, что он вздрогнул, прикусила мочку. – Если я правильно считаю месяцы, мы должны стать бабушкой и дедушкой ранней осенью. «Будь я в Оклахоме, как раз начался бы учебный год», – мысленно добавила я.
– Осень отличное время для рождения ребенка, – твердо сказал Кланфинтан.
– Да… – согласилась я, но мысли мои пошли в другом направлении. Осень была временем, когда жизнь вообще и Партолон в целом готовились к зиме. Обычно весна ассоциируется с рождением детей и новыми начинаниями, Осень, напротив, считается временем окончания: смерть опадающей листвы… последний урожай летних фруктов… подготовка к наступлению более коротких и темных дней. Я нахмурилась и положила подбородок на плечо мужа, переживая о сложном символизме так, как может переживать только бывшая учительница английского.
Эпона, которая обычно разговаривала со мной, подталкивая мой разум и рассказывая, каким глупым может быть мое воображение, сейчас непривычно помалкивала.
Глава 7
Оклахома
Морриган ехала на машине уже больше часа, когда поняла, куда направляется. Она поглядела на часы на приборной панели. Был уже одиннадцатый час. Она доберется до пещеры уже за полночь.
– И это хорошо, – сказала она себе, стараясь успокоиться от звука собственного голоса. – Мне не нужно, чтобы кто-то видел, что я собираюсь делать.
А что, собственно, она собирается делать?
Ну… эту часть своего плана она еще не продумала. На самом деле она вообще пока не думала о том, что будет делать дальше. Знала только, что ей необходимо сбежать от бабушки и деда, которые не были ей родными. А в Партолоне жила особа, у которой были и мама, и папа, и бабушка с дедушкой. Бабушка с дедушкой, которые не были на самом деле для нее таковыми.
От всей этой ситуации у Морриган болела голова. А еще больше болело сердце и сводило живот.
– И что мне делать, когда я доберусь до пещеры? – спросила себя Морриган.
– Прими свое наследие…
– Нет, – твердо ответила она. – На эту тему я не хочу слушать никого из вас. – Она сделала погромче радио, чтобы заглушить шепот ветра. Ей нужна ясная голова и ни к чему нужно влияние чужих мыслей, которым она не могла пока доверять. Если слова «прими свое наследие» подразумевают, что таким образом она узнает, кто она такая, и выяснит, что за силу имеет, – Морриган примет его.
И что это был за голос, который показался ей в пещере голосом матери и был ей так близок? Она не может ему доверять. Это была не Шеннон, школьная учительница английского и дочь Ричарда Паркера. Морриган прикусила губу, стараясь не разреветься. Все эти многочисленные фотографии красивой и полной жизни женщины, которая улыбалась ей, – фотографии, которые бабушка с дедом бережно хранили в альбомах и показывали ей с самого раннего детства. Все картины, которые она рисовала в своем воображении, представляя, что бы сказала ей Шеннон, будь она жива, и как бы они жили, если бы она не умерла. Но это была не ее мать.
Ее матерью была по-королевски испорченная Великая жрица из другого мира.
Какова мать, такова и дочь?
Морриган очень надеялась, что нет.
Она глянула на молчащий сотовый телефон, который выключила, как только села в машину. Они наверняка волновались о ней, и она ненавидела причинять им боль. Они любили ее, Морриган об этом знала и не сомневалась, что так и есть. Иначе это не были бы бабушка с дедушкой. Морриган уже жалела, что наговорила им столько неприятных слов. Она на них не злилась – во всяком случае, перестала злиться, как только получила время подумать и успокоиться. Не их вина, что она не дочь Шеннон Паркер. Она даже могла понять, почему они ей не рассказали. Как объяснить… рассказать… пяти-, шести- или даже пятнадцатилетней девочке, что на самом деле она дочь жрицы из другого мира, которая сначала обратилась к злу, потом от него отказалась и в конце концов умерла? Даже сейчас трудно все это осознать, а ведь ей уже восемнадцать, и она, как предполагается, взрослая и образованная девочка.
Сидя за рулем машины, Морриган медленно просеивала песок разрозненных мыслей. Рианнон Маккаллан. Так звали ее мать. Как ей теперь менять свое мысленное представление о матери с Шеннон Паркер на Рианнон? Даже сейчас у нее перед глазами вставали вьющиеся рыжие волосы, яркие зеленые глаза и улыбка, полная жизни. Ладно, сначала ей надо стереть с изображения современную одежду и заменить каким-нибудь женским нарядом из тех, что она видела в мини-сериале «Рим» на канале HBO. И еще надо стереть улыбку Шеннон. Что-то подсказывало ей, что, если бы Рианнон улыбнулась, ее улыбка отличалась бы от лучащейся улыбки Шеннон.
Дедушка сказал, что, по словам шамана, Рианнон перед смертью отказалась от Придери и примирилась с Эпоной. Интересно, правда ли это. У шамана вроде бы нет причин лгать. Но можно ли то же самое сказать о Рианнон? Не солгала ли она?
Сейчас самое важное для Морриган было понять, как ей узнать правду о своей матери? Голос, который она слышала в пещере, казался таким материнским, таким любящим. В тот момент она предположила, что это был голос матери – она ощутила с ней близость, какой раньше никогда не испытывала. И после того, что она узнала сегодня, Морриган больше, чем когда-либо, хотелось выяснить, действительно ли это был голос ее матери – ее родной матери Рианнон. И правду ли нашептывал этот голос?
В этом и состояла реальная причина того, что она возвращалась к пещере. Она хотела узнать правду о своей матери. И о себе.
Морриган припарковала машину у дорожного знака «Государственный парк алебастровых пещер», который стоял у маленькой дорожки, ведущей к магазину сувениров, площадкам для пикника и главному входу в пещеру. Ее кроссовки громко шуршали по гравию, но бескрайнее звездное небо над головой заглушало все производимые ею звуки. Морриган шла вперед и смотрела на небо. Отсюда – впрочем, как и из любого пригорода – оно выглядело так, словно кто-то просыпал сахарный песок на покрывало черного бархата. Сквозь листья придорожных деревьев проглядывал солидный полумесяц. Ласковый теплый ветер обдувал лицо, и, к облегчению Морриган, в нем не слышалось голосов.
Она миновала домик смотрителя, потом осторожно сошла с дороги и бесшумно двинулась по мягкой траве между деревьями. Внутри домика был виден тусклый огонек, и на мгновение ей стало интересно, не Кайл ли это? Может, он смотрит телевизор или занимается? Он действительно показался ей очень симпатичным и определенно выказывал к ней интерес. Даже дал номер его телефона под надуманным, но очаровательным предлогом, что она может ему позвонить, если захочет приехать и заняться тем, что он назвал «дикой спелеологией». Это когда спелеологи собирались вместе и устраивали экспедицию к неизвестным ранее уголкам алебастровых пещер. При воспоминании об этом разговоре Морриган вспыхнула от удовольствия. Ей действительно хотелось полазать с ним по пещерам. И его чертовски мощная сексуальность будет для нее отнюдь не помехой. Она пообещала себе, что, как только соберет по кусочкам свою жизнь, поймет, кто она и что с этим делать, позвонит Кайлу. А до тех пор надо задвинуть его на задворки памяти. Сейчас не время западать на парня, словно обычная безмозглая девочка-подросток.
Да, она пока что еще подросток.
Да, она иногда (и особенно сейчас) чувствует себя безмозглой.
Но вот обычной она точно не является.
Добравшись до магазинчика сувениров, она свернула влево по огибающей его старой асфальтовой дорожке. Точно так же, как в первый раз. Спускаясь по каменным ступенькам, она быстро оказалась в темноте. Морриган нащупала в сумочке фонарик (к счастью, он оказался на месте), направила луч вперед и вниз и продолжила путь.
Она почувствовала, что достигла пещеры, еще до того, как осветила фонариком вход. Лицо Морриган защекотало ее прохладное дыхание. Она глубоко вдохнула, наполняя легкие приветливым ароматом земли, и остановилась у выемки в земной коре.
Морриган должна была испытывать страх. Или даже ужас. Она здесь совершенно одна, ночью, и собирается войти в пещеру (где водятся летучие мыши).
Но на самом деле она испытывала азарт, который лишний раз доказывал ее очень странную натуру.
Морриган распрямила плечи и вошла в пещеру.
Тьма была абсолютной. Луч ее фонарика казался тоненькой булавкой в этой впечатляющей черноте и выхватывал лишь маленький кусочек большого подземного пространства. Но Морриган ничего не имела против темноты. Темнота ее не пугала, не казалась таинственной или угнетающей. Наоборот, темнота благотворно влияла на ее издерганные нервы.
Она легко – словно бывала здесь много раз – нашла выложенную плиткой дорожку и пошла по ней к пещерным ответвлениям. Ее шаги были почти бесшумны. Но на сей раз их заглушало не небо, а сама земля. Странно, но чем дальше она углублялась в пещеру, тем спокойнее ей становилось. Ушла сковывающая плечи напряженность, которую она чувствовала с самого возвращения с экскурсии. Рассеялось беспокойство за бабушку и деда, уменьшилась растерянность из-за голосов ветра.
Позже она поняла, что эта неестественная расслабленность предупреждала ее о том, что должно последовать дальше. А сейчас она улыбалась, заходя все глубже. И только войдя в помещение, которое, как она вспомнила, Кайл назвал Лагерем, осознала, что же ее притягивает.