– Да, госпожа, – одобрительно сказал Биркита. – Если вы немного подождете, я схожу за остальными жрицами.
– И сообщите также Кигану и Каю.
– Я сообщу, госпожа.
Биркита ушла, а Морриган все продолжала смотреть в зеркало.
– Я вообще понимаю, что делаю? – спросила она у своего отражения.
Ты принимаешь свою судьбу…
Слова словно поплыли вокруг нее в прохладном, пахнущем землей пещерном воздухе. Морриган попыталась расслышать в них голос богини, но единственное, что ей удалось различить, – это отзвук своих же сомнений.
Когда все ее жрицы (они сами называли себя ее жрицами!) пришли сопроводить ее в Усгаран для исполнения молитвенного ритуала, Морриган решила, что ей нравится эта торжественная суета. А еще ей нравились душистые ароматы лаванды и шалфея, гирлянды которых несли жрицы. Они внезапно напомнили Морриган запахи оклахомской весны – на нее нахлынули воспоминания, как она сидела во дворе своего дома и смотрела, как колибри клюют лепестки мимозы.
Двенадцать жриц выстроились перед Морриган в две колонны – по шесть человек. И в сопровождении Брины они медленно двинулись по туннелю, окруженные волной цветочных ароматов и в полном молчании. За время пути Морриган успела удивиться, куда подевалась Биркита, и начала нервничать из-за предстоящего ритуала.
В Усгаране находились только Киган, Кай и, слава богу, Биркита. Все трое стояли перед селенитовым валуном. Когда вошли жрицы, Биркита пошла навстречу Морриган и почтительно присела в реверансе. Жрицы заняли свои места – выстроились в две колонны по обеим сторонам валуна. Потом, все как одна, повернулись к чашам огня, что располагались на столбах по всему периметру комнаты и поднесли к огню толстые гирлянды цветов. Дав сухим травам погореть пару секунд, жрицы их затушили и снова встали вокруг валуна. От тлеющих гирлянд расходился похожий на ладан дым и закручивался серыми полупрозрачными кольцами.
Морриган снова потрясла удивительная красота Кигана, ее постоянно тянуло посмотреть на него. Несмотря на скорбь и печаль, кентавр выглядел юным, привлекательным и совершенно экзотичным. Морриган подумала, насколько он на самом деле был дружен с Мирной… Биркита назвала его шалопаем. Морриган тут же пресекла это направление мыслей и сказала себе, что отношения Кигана и Мирны совершенно не ее собачье дело. Ей надо сосредоточиться на молитвах о душе умершей девушки, а не на мыльной опере, которая с той могла происходить.
Морриган перестала разглядывать Кигана и вышла вперед. Она встала перед селенитовым валуном, точно как перед ритуалом Темной Луны. Валун выглядел таким же темным, каким она вчера его и оставила. Она закрыла глаза и сосредоточилась. Что же ей сказать, чтобы помочь душе Мирны и тем, кого она оставила на земле? Например, ее маме. Шеннон, женщине, которую Морриган считала своей мамой, которая ей снилась и по которой она всю жизнь отчаянно скучала. На Морриган внезапно нахлынула волна гнева, которую подпитывало ее отчаяние. Она вскинула над головой руки и заговорила, ее голос звонко отражался от стен пещеры.
– Адсагсона, я взываю к вам на небесах! – Она опустила руки, образовав перевернутую букву V. – И на земле. – С закрытыми глазами она продолжала разбирать свои сложные эмоции о жизни и смерти Мирны. – Присутствующие здесь Главный скульптор Киган и Мастер камня Кай принесли нам грустные новости. Умерла Мирна, дочь Избранной Эпоны. Я и мои жрицы просим вас помочь ее душе поскорее найти царство своей богини, а тем, кого она оставила на земле, утишить боль и горе. – Морриган замолчала – она боролась с устрашающей волной ревности, которая угрожала накрыть ее с головой. Шеннон сейчас, наверное, безутешно оплакивает свою умершую дочь – так же как Морриган все детство бесконечными ночами пропитывала слезами подушку, как она плакала, глядя на фотографию Шеннон, пока не засыпала от усталости, как тосковала по матери, которой у нее никогда не было. И все это время – все эти ночи – Шеннон была счастлива в Партолоне и любила свою настоящую дочь.
Задрожав от напряжения всем телом, Морриган искренне пожалела, что бабушка с дедом столько времени скрывали от нее правду. Это было несправедливо. Если бы они ей все рассказали, то, может, она нашла бы путь в Партолон гораздо раньше – она точно стала бы его искать – и тогда, возможно, обрела бы мать, даже если бы ее пришлось делить со своим зеркальным воплощением. Мирна все равно в конце концов умерла бы, в отличие от Морриган. И у Шеннон осталась хотя бы одна дочь. Но у нее отняли этот шанс. Досада и гнев разгорались в Морриган словно костер, в который подкинули старых сухих дров ее нерадостного прошлого.
Внезапно голос Биркиты наполнил Усгаран, разбив молчание, от которого присутствующим уже становилось некомфортно.
– О милостивая богиня, что утешает нас. O Госпожа царства сумерек и чрева земли, мы благодарим вас за помощь. За то, что вы поможете духу Мирны добраться к золотым вратам, что открывают путь на прекрасные луга Эпоны. Сказано, что однажды она обретет другую плоть, другая мать родит ее, и старый дух будет одарен телом крепче, а умом живее и снова начнет свой земной путь. Мы все желаем радостного путешествия для Мирны, дочери Рианнон Маккаллан, Избранной Эпоны.
В первый момент, когда Биркита подхватила ритуал, Морриган испытала облегчение. Но, слушая ее обращение, она начала испытывать совсем другие чувства. Ведь Бирките известно, что Рианнон была матерью Морриган, а не Мирны, но она все равно ее так называет! Она что, не могла назвать ее просто Избранной Эпоны? Ее мать – настоящая Рианнон Маккаллан – почти всю жизнь имела этот титул. Дедушка даже сказал, что перед тем, как она умерла, Эпона ей все простила. Биркита должна проявлять больше уважения к Рианнон. И прежде, чем бывшая Великая жрица смогла сказать что-то еще, снова заговорила Морриган. Она чувствовала, что внутри ее все горит от гнева.
Да… Твой гнев справедлив… это правильно… – раздался в ее голове обольстительный шепот.
– Я молюсь сегодня не только за Мирну или ее мать. За всех, кого больно ранила ее смерть. За всех, кто опечален этой несправедливостью. – Морриган крепко зажмурилась и страстно заговорила. Произносимые слова были для нее многозначны, в них таились различные слои и глубины – печаль, горе, боль и чувство потери на разных уровнях. – Помогите нам найти счастье в печали, смысл в несправедливости, свет во тьме. И тогда, может быть, я смогу стать частью этого света и осветить тьму. – В Морриган продолжал разгораться гнев, который потихоньку тлел в ней уже много лет. Она распахнула глаза и выбросила вперед руки, словно вбрасывая в селенитовый валун все свои чувства. – Духи кристаллов, это я! Да будет свет!
Ей ответил не только сам валун. Все кристаллы в пещере вспыхнули великолепным слепящим светом.
Морриган подняла руки, наслаждаясь страстью и силой, что пульсировала в ней и вокруг нее.
Да! Востребуй свою силу. Востребуй свою судьбу.
– Я требую то, что принадлежит мне по праву. Я Великая жрица, и мой свет горит для всех, кому причинили боль и пришлось пережить несправедливость.
«Я больше не чужая здесь и не бедная сиротка», – добавила она про себя.
Едва Морриган вошла в Усгаран, Киган ощутил, как предвкушающе задрожали кристаллы. На него накатывали волны дрожи, словно он стоял обнаженным, а его любовница дразняще дула на его мокрую от пота кожу. Он смотрел, как Морриган приближается к священному валуну, его озадачивало и удивляло, что она так внимательно разглядывает кристалл. Когда же наконец она начала исполнение ритуала, ее голос звучал с такой страстью, словно смерть Мирны глубоко ее опечалила. В какой-то момент ее так захватили эмоции, что она не смогла больше продолжать, и вместо нее закончить молитвы пришлось Бирките.
Потом Морриган снова заговорила, но уже совсем другим тоном. Ее голос наполняли гнев и страсть, которые были больше уместны на поле брани. А когда она открыла глаза и скомандовала кристаллам загореться, те зажглись со звериной яростью, страстью, гневом – но отнюдь не горечью утраты и поражением. Но зажглись не только кристаллы. Сама Морриган буквально пылала, кожей источая свечение. Комнату наполнял дым тлеющих ритуальных трав. Кристаллы высвечивали его полупрозрачные клубы, придавая окружающему жутковатые, словно подводные, ореолы. Морриган стояла в центре этого морского царства – великолепная богиня в одеждах из света. В ней пульсировала огромная сила, с легкостью приподнимавшая ее волосы. Киган забыл дышать и, словно загипнотизированный, смотрел, как она требует свою судьбу. Шаман в нем автоматически откликнулся на ее зов. Да, Морриган явно не Мирна. Та была очень красивой, умной, милой и любимой дочерью своих родителей. И ее вполне устраивало, что она не попадет в услужение богини.
Мирна теперь казалась ему несовершенной копией женщины, что сейчас пылала перед ним. Она притягивала Кигана, словно путеводный свет. Притяжение, которое он когда-то чувствовал к Мирне, казалось теперь слабым и ненастоящим по сравнению с тем, что он испытывал сейчас.
Конечно, он хотел Мирну. Она была привлекательной девушкой; они были друзьями, и, как приземленно заметил Кай, если бы она полюбила его, он стал бы самым могущественным мужчиной в Партолоне. Естественно, он заинтересовался ею. Но он никогда не испытывал к ней ничего похожего на свое чувство к Морриган. От одного взгляда на нее все его тело запульсировало, и он с трудом сдерживался, чтобы не коснуться ее – ему безумно хотелось пойти к ней, изменить форму на человеческую и взять ее прямо здесь, на полу Усгарана. Он чувствовал ее жар, страсть и силу в каждом камне, что их окружали. Его желание было таким мощным, словно он никогда раньше не знал женщины – ни человеческой, ни кентавра.
Киган услышал странный, придушенный звук откуда-то справа. Он оглянулся и увидел, что Кай смотрит на Морриган со смешанным выражением благоговения и печали. Кентавр испытал прилив гнева. Он знал, что у него нет на то причин. Знал, что у него нет на то никакого права. Но он не желал, чтобы к Морриган тянуло какого-то другого мужчину, даже самого Мастера, который наверняка таращился на нее только потому, что был потрясен ее невероятным сходством с Мирной.