– У нас только один бронежилет.
– Ники, у нас два бронежилета.
– Нам с Халедом как раз и надо два. Логично?
– Халед здесь у кого-нибудь возьмет.
– Баба на войне, – процедил Ники сквозь зубы, – хуже не придумаешь!
Ольга предпочла не услышать.
– Ольга, я тебя не возьму.
– Ты не можешь меня брать или не брать. Я сама за себя отвечаю.
– Это тебе только так кажется, – пробормотал он и сердито оглянулся на камышовую будку. Он думал только про “первую линию обороны”, ему не хотелось с ней препираться, а она его вынуждала!
– Почему ты мне заранее не сказал про военный лагерь?
– Оль, – сказал он нетерпеливо, – ну что ты, маленькая?!..
Ну да, конечно. Она уже большая девочка, а все “большие девочки” в Афганистане должны знать, что если ты работаешь на Би-би-си или Си-эн-эн, которые давно открыли в стране настоящие бюро и “прикормили” всех, кого могли и даже кого не могли, значит, тебе открыт практически любой объект. Но об этом было не принято распространяться.
Деньги решают все – особенно в Афганистане.
Немедленно по возвращении в Москву напишу капитальное исследование “Деньги на войне”. Нет, “Война на деньги”.
Нет, лучше “Деньги и война”.
– Ольга, если идешь, шевелись!..
Она скатилась с холма, почти черпая ботинками песок и камушки, и потрусила за оператором в сторону крохотных низких домиков с узкими дверьми и щелями окон.
Оказалось, для того чтобы переправиться через реку, надо садиться на лошадей. О них надо предварительно “договариваться”, то есть долго и темпераментно торговаться – деньги на войне!
Ники сходу ввязался в торговлю, а Ольга снова набрала московский номер и повернулась ко всем спиной, чтобы хоть недолго никого не видеть.
На этот раз телефон мучил ее неизвестностью как-то особенно долго и подло, и когда наконец стало ясно, что опять обманул, она вдруг чуть не заплакала.
– Не получается?
Ольга прерывисто и длинно вздохнула, “сделала лицо” и только тогда повернулась – она не любила, когда ее заставали врасплох.
Молодой невысокий мужик рассматривал ее с необидным любопытством.
– Вы с Российского телевидения, да?
– Да, – согласилась Ольга.
– Я вас знаю, видел в ACTED. Меня зовут Саша.
– А вы откуда?
Он усмехнулся.
– Я-то? В данный момент я из Испании. Информационное агентство EFE. Атак из Москвы, конечно.
И они улыбнулись друг другу.
Он испанец, этот неизвестный Саша. Ники недавно переквалифицировался в англичанина. Где-то здесь, наверное, Алка, давняя приятельница, всю жизнь прожившая на улице Чаянова. Она теперь француженка, корреспондент France Press.
Эти милые люди – испанцы, французы, англичане – все русские как один.
Русские могут все и лучше всех – вот, пожалуй, в чем должна состоять следующая национальная идея, а больше… что же? Никаких других идей и не нужно.
Зачем?
– Вы давно здесь?
– С начала войны. А вы?
– А мы приехали еще до.
– А в первую? Были?
Ольга немного удивилась.
– В какую первую? Когда здесь СССР воевал?
“Испанец” засмеялся.
– Да нет! В первую кампанию, когда войны еще не было, но и мира уже тоже…
– А здесь когда-нибудь разве был мир?
Ники издалека окинул их взглядом и снизу вверх вопросительно кивнул головой.
Ольга махнула ему рукой.
– Это мой оператор, – пояснила она, – мы должны в военный лагерь… попасть.
– Там сегодня бомбили.
Это известие Ольге не понравилось.
“Горячие” новости – это здорово, но в погоне за этими самыми новостями угодить под американскую бомбежку в ее планы никак не входило.
Саша глянул на нее, словно проверял, испугалась или нет, потом махнул рукой – то ли поприветствовал, то ли попрощался.
– Когда будете в ACTED, заходите. Я в палатке живу, у них на территории.
И вправду, во дворе ACTED Ольга видела несколько армейских палаток.
– Начнутся дожди, все развезет, и… Лучше сейчас приходите.
– А в палатке несладко, наверное, – неизвестно зачем сказала Ольга. Все и так было ясно.
– Ольга!
– Да! Иду!
– Так вы заходите.
– Обязательно. Спасибо, и удачи вам, Саша.
– И вам.
Ники, как только она подбежала, спросил “с пристрастием”:
– Это кто?
– Журналист из EFE. Ники, ты представляешь, он живет в палатке.
– Может, он беженец, а не журналист? Хотя какие-то жили в палатках на территории ACTED.
– Все-то ты знаешь!..
Иногда ее уязвляло то, что поразить его воображение ей почти никогда не удавалось. Он или уже заранее все знал, или делал вид, что ничему не удивляется.
– Давай поехали, Ольга! Сейчас стемнеет, что я там буду снимать? Где Халед?
– Тут Халед.
Переводчик-”газонокосильщик” выдвинулся из-за лошадиного хвоста и одним движением взлетел в седло.
Ольга лезла долго и трудно. Ники придерживал стремя и, кажется, только в последнюю секунду остановил себя, чтобы не подтолкнуть ее под задницу. Лошадь прядала ушами и переступала нетерпеливо и подозрительно, ей не нравилось, что Ольга так долго лезет.
Мальчишки-погонщики, бравшие по двадцать долларов с человека за переправу, месили коричневую жидкую грязь. Большинство босиком, а на некоторых – галоши. Ольга решила, что галоши – это признак состоятельности семейства. Поверх длинных штанов и грязных рубах на них были надеты пиджаки и куртки.
“Рибок”, прочла Ольга поперек вымазанной сухими коричневыми полосами темной болоньи.
Ну да. Все правильно.
“Рибок”, “Кока-кола”, “Самсунг”. Машины – “Лендроверы” или “Тойоты”. Медикаменты французские. Гуманитарная помощь немецкая и российская.
Камуфляжи, как “свои”, так и “чужие”, шили в Китае.
Они сами только воюют. Больше ничего.
– Ольга, подержи!
Ничего не успев сообразить, она схватила руками что-то большое, и оказалось, что это Никин рюкзак.
Сам он уже работал – левой рукой держал поводья, правой прижимал к плечу камеру. Красный огонек горел. Ольга посмотрела вперед – ничего особенного, все те же лысые горы, изрытые воронками от взрывов, серое небо, какая-то муть, взбаламученная ветром.
Халед, ехавший чуть впереди, что-то длинно спросил у мальчишки-проводника в куртке “Рибок”, и тот громко застрекотал в ответ, а потом оглянулся на нее.
И Халед оглянулся. Ольге не нравилось, когда она не понимала, о чем речь.
– Ники, о чем они говорят?
– Понятия не имею.
– Ты же знаток всех местных языков.
Он молчал. Мальчишка с Халедом переговаривались и оглядывались, Ольга чувствовала себя неуютно.
Один из французов, ехавших сзади, вдруг по-мушкетерски прицыкнул на лошадь и помчался галопом, обдав Ольгу с левой стороны градом мелких холодных брызг.
– Черт тебя побери!..
Небо над головой вдруг как будто дернулось, проткнутое чем-то тупым и длинным, Ольга посмотрела с недоумением, приставив ладонь козырьком к глазам, Ники замер с камерой на плече, лошадь под бравым французом резко и странно скакнула вбок, так что он едва удержал ее.
Далеко впереди из склона в разные стороны выплеснулась земля и спустя несколько секунд отдаленно бабахнуло. Мальчишка-проводник и Халед громко и сердито закричали друг на друга, потом мальчишка повернулся к ним, вытянул грязный указательный палец в сторону гор:
– Талиб! Талиб!..
Ники махнул на него рукой, и он моментально заткнулся. Ники как-то умел их останавливать, и они почему-то его слушались – все как один.
– Американцы?!
Подскакал француз и стал что-то возбужденно кричать. И сзади все тоже загомонили, и маленький оператор-японец застрекотал, сдерживая свою мохнатую степную лошадку.
Война неожиданно для всех стала похожа на всамделишную.
Ну что? Будет продолжение – налет, обстрел, бомбежка?
Сколько на самом деле стоят “горячие новости”?!
Столько же, сколько и жизнь? Или дороже? Или все-таки дешевле?!
Ники не отрывался от камеры. Снаряды больше не падали. Ольга вдруг поняла, что очень замерзла – так, что пальцы не разжимаются. Она вымокла почти по пояс, и ветер теперь казался холодным и плотным.
Вот сейчас грянет настоящая война, а она так и не дозвонилась Бахрушину!..
Лошади остановились, дошли до какой-то определенной черты, за которую им было нельзя, и журналисты живо попрыгали с них – все странно возбужденные, как будто навеселе или и впрямь пережившие бомбежку.
Ольга сунула руки в лямки операторского рюкзака.
– Ты куда?!
Она оглянулась, Ники стоял спиной, но тем не менее за ней “присматривал”!
– Я найду командира, договорюсь об интервью?
Халед со мной.
– Да, давай!
Вдалеке еще бабахнуло, гораздо тише, эхо прокатилось по всем склонам и кануло за дальней горой.
– Ольга, оставь рюкзак, там аккумуляторы!
Она стянула рюкзак, кинула в пыль и помахала Халеду. Стремительно темнело, и ей неожиданно и очень сильно захотелось “домой” – в гостиницу, где горит желтый дрожащий свет, где булькает вода в поллитровой банке, и пузырьки отрываются от спирали кипятильника, и канонада где-то очень далеко, и можно лечь на трясущуюся сетку, застланную жидким матрасиком, и подумать – просто так.
В прошлый раз она решила, что больше никогда и ни за что не поедет на войну – сколько можно?! Ники говорит, что его “тянет”, а она-то?! Ее разве тоже “тянет”?!
И еще вспоминала о том, как Бахрушин добыл елку.
До последней минуты елки у них не было. Тридцать первого после восьмичасовых “Новостей” она притащилась с работы – ей очень повезло на этот раз, она оказалась не занятой в ночном эфире. Снег сыпался, мелкий, острый, и Москва неожиданно поехала после нескольких дней мертвого стояния в километровых пробках. От телевизионного здания на 5-й улице Ямского поля, откуда выходили “Новости” Российского канала, Ольга добралась до дома за полтора часа.
– Рекорд трассы, – констатировал Бахрушин устало, когда она позвонила ему и сообщила радостно, что уже приехала.