Алина взялась за лоб.
– Быстро расскажите мне, что случилось. Что с программой? Что с версткой? Кому вы хотели звонить?
Алина посмотрела на него. Прямо в его странные темные глаза, как будто предназначенные для компьютерного злодея.
Она ни за что не рассказала бы, если бы не была так напугана и если бы… у него оказались другие глаза.
Серые, к примеру. Или голубые.
Но она слишком испугалась, а глаза у него были черные.
– Кто-то оставляет мне сообщения. Прямо в программе, в эфирной верстке.
– Какие сообщения?
– Первое было о том, чтобы я убиралась отсюда, и еще что-то про мой труп, я точно не помню. – Она помнила каждое слово, каждую букву, каждую запятую.
Она видела их во сне и думала о них, не переставая, даже когда работала. – А второе я получила только что.
– Что там было?
– Ты сука. Ты ничтожество. Ты никто, и я от тебя избавлюсь, – монотонно повторила она. – Все. Больше ничего.
– Никто не может зайти в программу…
– Да знаю я это! – крикнула она. – И тем не менее кто-то заходит, уже второй раз! Господи, что мне делать?! Как мне теперь работать?!
– Нормально работать, – вдруг резко сказал он. – Выпейте валерьянки или что там в таких случаях пьют и возьмите себя в руки. У нас программа на носу!
– Это кто-то из своих, – пробормотала она. Зубы издали странный звук, и Алина стиснула их. – Кто знает, что мне в эфир. И уверен, что я это прочитала и что я боюсь. Он хочет, чтобы я не смогла работать.
– Вот именно. – Беляев взял ее за руку и вывел из-за стола. – Сейчас там нет никакого сообщения, правильно я понимаю?
Она кивнула.
Через несколько минут она войдет в студию, сядет за стол, на свое привычное место – несколько камер, операторский кран, подиум и свободное пространство за ней, полное стекла и электронного мерцания компьютеров, почему-то всегда напоминавшего ей аквариум. Ее покажут все мониторы, время пойдет назад, отсчитывая секунды до эфира, и тот человек станет всматриваться в ее лицо, искать следы паники и страха вроде бледности или неуверенности. И ждать, что она ошибется и что сразу после Думы не сможет выговорить ни слова, а он будет радоваться, и ликовать, и потирать под столом мокрые от возбуждения ладони.
Кто-то свой. Чужие здесь не ходят. Эфирная зона, вход строго по пропускам.
Ники Беляев как-то ловко подвинул ее, словно она была вещь, быстро опустил себя в ее кресло и проворно застучал по клавиатуре.
Она не ожидала такой ловкости от здоровенных мужицких пальцев. Еще под столом она разглядела его ладонь – крепкую, жесткую, с бугорками желтых мозолей.
– Бахрушин знает?
– Да.
– Вы ему хотели звонить?
– Да.
– А еще кто в курсе?
– Больше никто.
– Совсем никто? – Он опять постучал по клавиатуре. Монитор мигнул и на нем появилось нечто непонятное. Алина смотрела из-за его плеча.
– Совсем никто.
– И Зданович не знает? И подруги Маша и Катя?
– Какие… Маша и Катя?
– У вас в редакции нет подруг?
Почему-то вопрос показался ей оскорбительным, да и тон странный!
– Я работаю совсем недавно, у меня пока нет подруг в редакции. Кроме того, мне не хотелось бы, чтобы об этом стало известно. Это такая информация, которую обнародовать не хочется.
Дверь широко распахнулась. На пороге стояла запыхавшаяся Даша.
– Алина!
– Иду, – быстро и виновато сказала звезда, и Ники посмотрел на нее с удивлением. – Иду, Даша. Простите меня… Никита. Мне надо идти.
– Да и мне неплохо бы, – пробормотал он и выбрался из-за ее стола. – Поговорим после эфира, хорошо?
Алина, уже взявшаяся за ручку двери, даже засмеялась немножко. Такого нахальства она от него не ожидала.
– О чем?!
Даша подпрыгивала на месте от нетерпения. Кисточка у нее за ухом подрагивала, и большая пудреница в руке ходила ходуном.
– Дарья! – заорали в коридоре. – Где Храброва?!
– Идем!
– О погоде поговорим, – невозмутимо сказал главный оператор. – Тема хорошая и всегда актуальная.
Скажете, нет?
– Алина, надо микрофон цеплять, а ты еще без костюма!
– Иду!
Быстрым движением она поправила туфлю на высоченном каблуке, не удержалась и схватилась за его руку.
Он галантно поддержал ее, потом отпустил, еще посмотрел на нее своими злодейскими глазищами напоследок и большими шагами ушел в сторону студии.
Рация у него за ремнем продолжала похрюкивать и скрипеть.
– Душка, правда? – прощебетала Даша.
– Где дужка? – не поняла Алина. – Какая дужка?
Я сегодня в линзах, а не в очках!
– Не очки, а Беляев! Он просто душка! Понравился тебе?
– Не знаю, – сказала Алина. – Я его почти не заметила.
Это была не правда.
Такая не правда, что она рассердилась на себя за это – она заметила его, еще как, и соврала зачем-то, как девчонка!
В студии камеры стояли немножко не так, как она привыкла за последнее время, и, прищурившись, Алина изучила их новое местоположение.
– Алин, не щурься, – сказал в ухе режиссер, и она перестала щуриться.
Беляева сначала не было видно, а потом она обнаружила его – в самом центре студии. Рации за ремнем серых джинсов уже не было, зато на бритой голове торчали наушники – одно “ухо” сдвинуто почти на затылок, провода заправлены за черный ворот водолазки, и вид недовольный.
Зачем-то он помахал рукой оператору, управлявшему камерой на кране, и тот послушно подъехал. Ники сдвинул наушники на шею и стал что-то говорить – очень темпераментно.
– Храброва, не спи! Замерзнешь!
Такая у них была корпоративная шутка.
Из-за камер подбежала Даша, еще раз обмахнула ей лицо, добиваясь совершенства во всех отношениях.
– Салфетку дать, Алин?
– Не надо.
В эту минуту она увидела Бахрушина за стеклом аппаратной – он помахал ей рукой. Она махнула в ответ и тут же забыла о нем.
Она обо всем на свете забывала, когда часы доходили до последней отметки, в мониторе без звука пролетала заставка, и на камерах загорались красные огни.
– Добрый, вечер. В эфире программа “Новости” второго канала и Алина Храброва. Мы познакомим вас с основными событиями этого дня.
Почему-то в эфирном пространстве время всегда искривлялось – об этом знали все ведущие, странно, что Эйнштейн ни о чем таком не подозревал! Время в студии пролетало не то что незаметно, Алине всегда казалось – она вдыхает на словах “добрый вечер”, а выдыхает на фразе “увидимся с вами завтра”.
…Две секунды крупный план – ее собственное невозможно прекрасное лицо, – отбивка, уход на короткую рекламу, а потом на погоду.
– Всем спасибо, – сказал в динамиках голос режиссера. – Алин, сегодня все было отлично. Никто не расходится, после эфира нас ждет директор информации.
– Да мы знаем, знаем, – пробормотал один из операторов, – уж сто раз говорено!
Алина осторожно спустилась с подиума – она не умела ходить на таких высоченных каблуках и всегда плохо на них держалась. К ней в ту же минуту подбежал звукорежиссер, чтобы вытащить микрофон из уха и из-за пояса юбки, и Рая подошла. После эфира она успокоилась и даже порозовела.
– Ну как?
Микрофон звуковой юноша держал в руке, Алина проворно вытаскивала шнур, заправленный за пиджак.
– Все очень хорошо, – сказала Рая и помогла ей вытянуть остатки шнура. – Мне программа понравилась. Зданович тоже, по-моему, доволен.
– А ты с самого начала смотрела?
– С первой подводки, – поклялась Рая. – И сразу все пошло хорошо. Ты моментально в ритм вошла, и так хорошо улыбалась… и…
Ники, наблюдавший всю сцену, усмехнулся тихонько.
Звезда была какой-то странной, слишком уж не похожей на звезду, с их гонором, уверенностью в себе и космической самооценкой. Эта же была мила и похожа на самую обычную женщину, а не на “символ страны”.
И какая-то сволочь еще смеет пугать ее перед эфиром!..
Все вяло подтягивались “на собрание”, курили, обсуждали все плюсы и минусы сегодняшней программы, а заодно еще и бахрушинскую жену – понесла ее нелегкая в этот самый Афганистан, а муж теперь расхлебывай! – и обещанную прибавку к зарплате, и еще то, что банкомат на первом этаже сегодня денег опять не давал и был украшен табличкой “Наличных нет”.
Говорят, кто-то из техников, увидав табличку, пнул банкомат ногой и заревел:
– Так хоть безналичные давай, сука!
Но банкомат не послушался.
Собрание, назначенное на десять вечера, должно было происходить в News Room, шикарном помещении, специально оборудованном для подготовки новостных программ. Этот самый Room был куплен у американцев за какие-то бешеные деньги и был столь технологичен, что поначалу к нему боялись подступиться даже самые лучшие и самые образованные программисты и техники.
Со временем все освоились.
На стеклянные столы понаставили кофейных чашек, мониторы украсили фотографиями любимых кошек, собак и детей, в выдвижные ящики понапихали кроссвордов и колготок.
Да и техника приспособилась.
Компьютеры перестали виснуть при изменении температуры окружающей среды на один градус. Клавиатуры продолжали работать даже после опрокидывания на них кружек с чаем. Мониторы, украшенные фотографиями, стали послушно загораться после двух ударов кулаком в пластмассовый бок.
Дела пошли.
Только вот название так и не прижилось.
Русский вариант News Room, звучавший, как “нью-срум”, почему-то казался не слишком приличным, и постепенно это стало называться просто “новости”.
– Сегодня в “новостях” в шесть, – так приблизительно это сообщалось, и все привыкли, и всем понравилось.
Храброва, смывшая грим и отлепившая накладные ресницы, прибежала самой последней, уже после того, как пришел Бахрушин – туча тучей.
Ники с самого начала строил планы, чтобы она села рядом с ним – просто так. Конечно, скорее всего, у нее было свое место, согласно какой-то там неписаной табели о рангах, о которой он пока не знал. Но все собирались, рассаживались, и стульев почти не оставалось, а потом не осталось совсем, и звукооператоры рядком усаживались на сверкающий пол, напоминавший студию программы “Здоровье”, и Бахрушин пришел и сел на край стола, потому что места не было даже для него, и Ники понял, что надежда есть.