– Он такой же корреспондент, как я китайский летчик!
– Ты не похож на китайского летчика. Толя.
– Он знал, что из Парижа должна прийти видеокассета с каким-то компроматом. Он мне не говорил, правда, Ники! Я подслушал! Он сказал кому-то из своих, а я понимаю… пушту. А в ACTED меня попросили Шелестовой передать, что для нее посылка. Из Парижа. Я и подумал, что там эта кассета! Шелестова у нас тоже дама… непростая, вот я и решил… Я не хотел, решил только посмотреть, что на этой кассете! А там какая-то ерунда, Ники, ничего стоящего, правда! Ну, клянусь тебе! Здоровьем своим клянусь! Я не хотел! Когда вы уехали на позиции, я вошел в номер – кассета лежала прямо в открытой коробке, то есть в посылке.
– Ты знал, что Масуд ищет кассету, и нам не сказал ни слова! – с отвращением выговорил Ники. – Ты знал, что им она нужна, спер ее и был таков – тебя они и не искали! Кто бы на тебя подумал, твою мать! Да никто! И после того как Ольгу взяли, ты тоже не сказал никому ни слова?
– Так разве ее из-за кассеты взяли? – искренне удивился Толя и шмыгнул носом. – Я только хотел… посмотреть, может, на ней что интересное, а? Ники! А там ничего…
– Ты собирался ее продать?
Толя опять скосил глаза и горестно шмыгнул носом.
– Где она?
– Ольга?
– Кассета, придурок!
– А, так у меня, – сказал Борейко. – Я принесу.
Принести, Ники?
Беляев со всего размаха шмякнул о стену Толю Борейко, так что тот медленно сполз на пол, тараща бессмысленные глаза. Сверху ему на голову спланировал белоснежный треугольник.
– Спасибо, не надо, – пробормотал Ники и перешагнул через вытянутые, как будто в судороге, Толины ноги. – Я сам найду.
Искал он недолго, и когда нашел и вышел в прихожую, Толя шарахнулся от него и пополз, перебирая руками по стене, как таракан.
– Ты жди, – сказал ему Ники. – Там ведь не мою жену взяли. Жди, Бахрушин вернется и все тебе объяснит. Про ум, честь и совесть нашей эпохи.
Он с силой хлопнул дверью и побежал по лестнице.
Кассета была у него в куртке, животом он все время чувствовал ее.
На бегу он достал телефон и набрал очень длинный номер.
В этот раз соединилось сразу, может быть, потому, что он звонил с мобильника, выданного ему в Би-би-си.
– Да, – отрывисто сказал Бахрушин.
– Леша, это я.
– Ники, по-моему, я нашел Ольгу.
– А я нашел кассету, – буркнул Беляев, – и это совершенно точно.
Конечно, он опоздал на эфир и приехал, когда Храброва уже встала из-за стола, а атлетического вида молодой мужчина, наоборот, пристально и сурово смотрел на себя в монитор – начинались новости спорта.
Ники влетел в аппаратную и закрутил головой, отыскивая кого-то, и когда нашел, быстро отвел глаза, вспомнив про лягушку, раздавленную ботинком.
Давить лягушек он не привык.
Зданович содрал с себя наушники, покосился на Ники и сказал громко:
– Господин шеф операторов, вы на работу теперь вовсе не будете приходить?
– Прошу прощения, – пробормотал Ники. – У меня были неотложные дела.
– Больная бабушка? – спросил кто-то из ассистентов.
– Дедушка, – поправил Ники. – Довольно молодой и очень больной. По фамилии Борейко. А где Храброва?
– Я здесь. Костя, как все было?
– Нормально. Только я бы предпочел, чтобы ты сегодня в эфир не выходила. Хотя ты молодец. Настоящая Храброва!
Ники посмотрел на нее. Она была так загримирована, что лицо в обычном свете казалось неестественной маской. Волосы спущены на лоб нелепой челочкой, очень ей не шедшей.
Все равно, неожиданно подумал Ники, все равно она самая красивая женщина на свете. Странно, что такая красивая. Таких не бывает.
– Мне надо с вами поговорить, – объявил Ники. – Костя, с тобой и с Алиной. И еще… с редакторским составом.
– У тебя опять предложения по программе? – осведомился Зданович. – Такие же дельные, как и все предыдущие?
– Не-ет, – протянул Ники. – Гораздо более дельные. Поговорим?
– Беляев, ты мне надоел. Я вообще должен поставить перед Бахрушиным вопрос об этом твоем странном совместительстве! Ты у нас, оказывается, многостаночник. На англичан работаешь?!
Ники некогда было сейчас оправдываться.
Он во всем оправдается, но потом, когда у него будет время… и силы.
– Бахрушин знает про англичан, Костя. Так что ты особенно не утруждайся. Мне надо про другое поговорить. Пойдемте?
Зданович никуда не хотел с ним идти. Беляев раздражал его, давно и сильно. Раздражал тем, что умел дружить с начальством, тем, что не боялся ездить на войну, профессионализмом, за который ему все прощалось. Он решил, что не пойдет ни за что.
Хоть пусть у Беляева истерика случится!
– Если тебе надо говорить, говори здесь. Мы все свои, и в коллективе у нас тайн друг от друга нет.
Ники понял, что Зданович зол, что он никуда с ним не пойдет и публичного четвертования лягушки не избежать.
Он вздохнул, как слон-тяжеловоз, и покорился.
Все собирались домой, и никто особенно не обращал на них внимания.
Храброва подошла, села в кресло и сложила на коленях руки.
– Значит так, – начал Ники. – Кость, ты знаешь, что кто-то писал Алине записки с угрозами? Да еще в New Star? И прямо перед эфиром?
Зданович вытаращил глаза.
– Алина?!
Храброва кивнула и выпрямилась еще больше, хотя больше некуда.
– Я узнал случайно, – Ники как будто извинялся. – Бахрушин тоже в курсе, но ему сейчас… не до того.
Кассета теперь была у него под водолазкой, мешала, оттопыривалась, но оставить ее в рюкзаке он не решился.
– Два раза ей угрожали, а сегодня произошло то, что произошло.
Новостной народ бросил собираться по домам, и теперь все толпились возле Костиного стола. Было очень тихо.
– Алина обедала, а когда вернулась, ее ударили.
Я нашел телефон, с которого ей отправили сообщение, чтобы она возвращалась в редакцию. Его мог отправить только редактор. Про подводки и про то, что с ними беда. Именно редактор отвечает за это.
Ники аккуратно выложил мобильник на стол перед Костей.
– Чей это телефон? Ваш, Рая? По крайней мере, я достал его из вашей сумки.
– Раечка, – пробормотал Зданович, а Храброва не сказала ни слова.
Журналисты, как будто по ним прошла волна, шевельнулись, расступились, и редакторша осталась одна перед столом Кости Здановича.
– Это мой телефон, – сказала она громко. – Отдайте. Зачем вы его украли? Я его полдня ищу! Надо в службу безопасности позвонить.
– Звоните, – разрешил Ники. – Вперед. Только зачем вы все это устроили?! Славы, что ли, хотелось?
Как у Алины?
– Когда уходила Таня Делегатская, – отчеканила Рая, – Паша Песцов сказал, что место ведущей предложат мне. Я же вела “Утро”! А пришла эта ваша… звезда, и все! Никакого места! Я хотела, чтобы она убралась отсюда! И Паша мне обещал!
– При чем тут Паша? – пробормотал совершенно ошарашенный Зданович. – Песцов ведущими новостей не распоряжается!
– Он обещал поговорить с Добрыниным и с Бахрушиным! Он обещал это место мне, а она все испортила, все! Проститутка! Всем известно, с кем она спит, чтобы получать свои эфиры! Я хотела, чтобы она убралась.
Я не делала ничего такого. И Паша говорит, что я самая лучшая ведущая!
– Давай, Костя, – сказал Ники устало, – звони в службу безопасности. Алина, я отвезу тебя домой.
– Я и сама могу.
– Мы все знаем, что ты все можешь сама. Но я отвезу. Пошли.
На лестнице он не выдержал и похвастался:
– Я нашел кассету, на которую можно обменять Ольгину жизнь. Осталось найти еще пять миллионов долларов, но это только Бахрушин может. Я не могу.
Храброва секунду молчала.
– Я могу.
– Что?!
– Найти пять миллионов долларов. Я попрошу у Баширова, и он даст. А на пять миллионов что можно обменять?
– Еще три жизни, – буркнул Ники.
Никто не знал, сколько это – пять миллионов долларов и как они выглядят, так сказать, “в натуре”. И откуда они возьмутся, тоже оставалось до конца не ясно.
Был выработан некий план, казавшийся тем более диким, чем ближе подходил срок его осуществления.
В подробности “плана”, кроме Бахрушина и Беляева, еще была посвящена Храброва, потому что миллионы “добывала” именно она, и еще Олег Добрынин, на которого возложили миссию в случае чего “принять меры”.
Какие именно “меры” сможет принять Добрынин и в случае “чего” он станет их принимать, никто до конца не знал.
В последнее время он занимался только переговорами с министром внутренних дел, который звонил ежедневно, как будто Добрынин был его замом, и ежедневно объяснял, что именно он сделает с ними обоими – Бахрушиным и Добрыниным, – если те не перестанут “баламутить воду”.
– Зачем Бахрушин в Кабул полетел? А?! Нет, ты мне ответь, ответь! Кто давал санкции такие?! Кто там за ним ответственность несет?! Я тебе говорил, что я тебя посажу, Олег Петрович?! Говорил или не говорил?!
Добрынин, тоскуя, соглашался со всем, о чем гремел в трубке министр. МВД.
В данном случае смысл поговорки – “пан или пропал” – был как-то особенно и отчетливо ясен. Можно сказать, величествен в своей простоте.
Или все получится – но нет никаких гарантий, что получится хоть что-нибудь!
Или ничего не получится – и тогда они не отмоются никогда, и просто отставками не обойдется, это уж точно. Вот, например, “Матросская Тишина” стала в последнее время как-то по-новому близка и понятна многим проштрафившимся бизнесменам и политикам.
Отчасти и журналистам тоже;
Анна Австрийская во времена Фронды сожалела, что потеряла Париж, а вместе с ним и Бастилию, где человек мог заживо сгнить и никто никогда не вспомнил бы о нем.
Москва в последнее время как будто только обрела свою собственную “новую” Бастилию, научилась ею пользоваться – после долгого перерыва – и потихоньку проверяла свои силы.
Некие медиамагнаты. Журналисты. Бизнесмены, сделавшие деньги “нечестным путем” и давно позабывшие об этом, ибо эти самые деньги они делали полтора десятилетия назад, когда не было никаких законов и никто толком не знал, что именно честно, а что нечестно.