ания, временами скрашенного черным юмором.
Однажды в 4.30 утра пришла телефонограмма из Нью-Йорка, в ней спрашивали, насколько достоверны сведения о самоубийстве Мэрилин. «Что вы, это невозможно! — ответил пресс-агент «Неприкаянных». — В семь тридцать утра она должна быть на съемочной площадке!»
В одной из первых сцен в «Неприкаянных» ^героине Мэрилин, добивающейся развода, посоветовали выбросить кольцо в реку Траки. Она узнает, что, согласно народному поверью, это в дальнейшей жизни избавит ее от новых разводов. Этот эпизод поверг Мэрилин в уныние, поскольку ее собственный очередной развод был уже не за горами. Во время пребывания в больнице она умоляла репортера Эрла Уилсона не вдаваться в подробности ее отравления лекарствами. Скоро будет другая, более громкая история, добавила она, касающаяся ее и Артура Миллера.
В конце сентября на съемочной площадке появится У. Дж. Уиттерби, пишущий для английского издания «Манчестер Гардиан». Его первое впечатление о царившей там атмосфере «было таким, словно я оказался посредине минного поля в окружении маниакально-депрессивных людей».
Репортер побеседует и с Мэрилин, и с Миллером, и узнает, что драматург беспокоится о жене и выступает на ее стороне. Может быть, предполагает автор, слухи о скором разрыве были ложны? Тогда, 10 октября, когда они с Миллером просмотрели телевизионные дебаты Кеннеди и Никсона, в комнату с шумом ворвалась Мэрилин. «Слава Богу, ты кого-то привел в дом, — холодно бросила она Миллеру. — Ты никогда никого не приглашаешь. Это так скучно». Закончив тираду, она исчезла в ванной комнате.
Миллер, по замечанию Уиттерби, выглядел так, словно его ударили.
Неделю спустя компания отмечала сорокапятилетие Артура Миллера. Праздничный ужин был заказан в «Крисмас Три Инн». Вечер прошел шумно и весело, гак как на другой день намечалось завершение натурных съемок. Мэрилин тоже позволила себе присутствовать на торжествах. В разгар веселья, взяв слово, поднялся с места доморощенный шутник киногруппы оператор Рассел Метти. Отпустив несколько острот по адресу выдающихся мужчин компании, он повернулся к Мэрилин. «Мэрилин, пожалуйста, сделай нам одолжение, — сказал Метти. — Встань и поздравь Артура с днем рождения». В воцарившейся тишине Мэрилин покачала головой.
Ужин длился недолго. Когда все встали из-за стола, Мэрилин присоединилась к компании Джона Хьюстона, собравшейся за игрой в кости. С игрой она знакома не была и поэтому спросила Хьюстона: «Что я должна загадать, бросая кость, Джон?»
«Ни о чем не думай, дорогая, просто бросай, — сказал ей Хьюстон, — это как судьба. Не думай, просто делай».
Сегодня Хьюстон вспоминает: «Ей повезло, но она не знала, как быть дальше».
Когда съемки «Неприкаянных» были закончены, Миллер и Мэрилин вернулись в Нью-Йорк. Летели они разными рейсами. 11 ноября — в День заключения перемирия2 — Мэрилин сдержала обещание дать Эрлу Уилсону эксклюзивное интервью. «Браку Мэрилин Монро с Артуром Миллером настал конец, — написал Уилсон в своей статье, — в скором времени следует ожидать мирного развода».
Мэрилин, со всех сторон осаждаемая репортерами, подтвердила правдивость сказанного. Она была бледная и заплаканная. В толчее и неразберихе один из газетчиков сунул ей микрофон прямо в рот и обломал кусочек зуба.
А примерно через неделю, в четыре часа утра, Мэрилин разбудил телефонный звонок. Она узнала, что от сердечного приступа скончался Кларк Гейбл. Разговаривая по домофону с журналистом, стоявшим в вестибюле, Мэрилин всхлипывала: «О Господи, какая трагедия! Знать его и работать с ним было для меня большой радостью. Передайте мою любовь и глубочайшее соболезнование его жене, Кей».
Кей Гейбл в ту пору была беременна, и отцу не пришлось увидеть новорожденного. К Мэрилин она испытывала двойственное чувство. В глубине души она подозревала, что та увивалась вокруг ее мужа. Своей подруге Кендис Рочлен миссис Гейбл сказала, что, по ее мнению, «напряжение, вызванное работой с Мэрилин, сыграло определенную роль в кончине Кларка». Однако на следующий год Мэрилин все же пригласили на крестины новорожденного сына Гейбла, и она так долго и так страстно прижимала его к груди, что гости почувствовали себя неловко.
Мэрилин на самом деле считала себя виноватой в смерти Гейбла. Признавшись, что во время съемок «Неприкаянных» она скверно обращалась с ним, Мэрилин спросила Сиднея Сколски: «Наверно, я наказывала своего отца? Отыгрывалась на нем за все те годы, которые он заставил меня ждать?»
Сколски вспоминал, что она пребывала «в темном провале отчаяния».
Хотя Джон Хьюстон и Артур Миллер трудились над «Неприкаянными» в поте лица, фильм не был встречен как «действительно классная картина». Мало кто считал, что фильм получился. Однако многие хвалебно отзывались об игре Мэрилин и Гейбла.
Что касается Джона Хьюстона, то сегодня он полагает, что Мэрилин не играла, в обычном смысле этого слова. «Она сразу обращалась к собственному жизненному опыту, извлекая нечто необычное, присущее только ей одной. Актерской техникой она не владела нисколько. Для нее все было взаправду и всегда была только сама Мэрилин. Только это была Мэрилин и еще что-то сверх того. Она находила ка-кие-то штрихи, штрихи женских характеров, обнаруженные в самой себе».
Много лет спустя Артур Миллер сказал: «В «Неприкаянных» ее игра как драматической актрисы была бесподобна, но я не уверен в том, что результат стоил всей этой муки, всего этого страдания. Он не стоит ничего».
После объявления о разводе прошла неделя. Артур Миллер, ошеломленный, сидел в просмотровом зале. «Я все еще не понимаю этого, — сказал он. — Мы прошли через это. Это было моим подарком ей, и все же ухожу без нее».
Киногруппа, снимавшая «Неприкаянных», была распущена. Мэрилин, сидя на столе и отхлебнув из горлышка «Бурбона», сказала: «Я уже задумываюсь о будущем и надеюсь, что в другой раз сыграю лучше». Потом она вздохнула. «Я пытаюсь найти себя. Миллионы людей прожили жизни, так и не найдя себя. Для меня лучший способ найти себя — доказать самой себе, что я актриса».
Эти надежды Мэрилин-актрисы не сбылись. Второй ее фильм завершен не будет. Мэрилин-человек безуспешно искала успокоения. Еще до окончания съемок, чувствуя себя как никогда плохо, Мэрилин возобновила отношения со своим другом Робертом Слэтцером. Она подарила ему фотографию с надписью:
«Бобу на память о незабываемых моментах в Рино и других местах, — от одного «неприкаянного» другому.
Всегда с любовью,
В ноябре Мэрилин позвонила из Нью-Йорка другому своему старому возлюбленному, Нико Минардосу. Он находился в Греции, где снимался с Джейн Мэнсфилд. И Мэрилин, похоже, хотелось выяснить, не было ли у него с Мэнсфилд романа. Еще Мэрилин попыталась разыскать Милтона Грина, но по каким-то причинам — каким именно, Грин уже не помнит — он ей не перезвонил. Но больше всего Мэрилин надеялась, что ее отношения с Ивом Монтаном еще наладятся.
Весть о разводе звезды дала пищу для новых толков о французе. Тем более, что из Парижа сообщили о размолвке между Ивом Монтаном с Симоной Синьоре. Нужно сказать, что слухи эти были отнюдь не безосновательны. За неделю до Рождества I960 года Пэт Ньюком, пресс-агент Мэрилин, которая стала одним из наиболее доверенных лиц актрисы, оказалась свидетельницей семейной драмы, разыгравшейся в квартире Мэрилин. Монтан со дня на день должен был появиться в Нью-Йорке, и Мэрилин надеялась снова встретиться с ним. И тут из Парижа ей позвонила доведенная до отчаяния, перешагнувшая через гордость Симона Синьоре. Мэрилин попросила Ньюком взять вторую трубку и послушать.
«Симона умоляла Мэрилин не встречаться с Монтаном, просила оставить его в покое, — вспоминает Ньюком. — Я чувствовала себя просто ужасно: ведь такая замечательная женщина, исключительный человек, умоляла Мэрилин».
Монтан в Нью-Йорк не приехал. В последнюю минуту он отменил поездку. Мэрилин, по словам Ньюком, была «опустошена».
В то Рождество, по свидетельству горничной Мэрилин Лены Пепитоне, актриса снова была на волоске от самоубийства. Пепитоне увидела, что хозяйка стоит у окна своей спальни, «держась за наружное лепное украшение». Когда горничная схватила ее за талию, Мэрилин закричала: «Лена, нет. Дай мне умереть. Я хочу умереть. Я заслужила смерть. Что я натворила со своей жизнью? Кто у меня есть? А ведь сейчас Рождество».
В то Рождество 1960 года спасителем стал Ди Маджо. Он всегда приходил на помощь и сейчас, узнав, что Мэрилин порвала с Артуром Миллером, поспешил навестить ее. Рассказывают, что у порога дома бывшей жены в то Рождественское утро он был с большим букетом.
По словам Пепитоне, с тех пор Ди Маджо регулярно появлялся в доме Мэрилин в обеденное время. Одетый в строгий деловой костюм, Ди Маджо приходил, никем не замеченный, так как пользовался служебным лифтом. Уходил он обычно рано утром, еще до прихода других посетителей.
В начале 1961 года состояние Мэрилин резко ухудшилось. Еще во время Рождественских праздников побеспокоила она своего адвоката, желая составить новое завещание. Из своего пристрастия к наркотикам она уже не делала секрета. Друзья видели, как по утрам Мэрилин принимала барбитураты, словно совершала некий ритуал. Она, чтобы ускорить действие лекарства, прокалывала капсулы булавкой.
Иногда, в особенно тяжелые минуты, Мэрилин обращалась за помощью к Страсбергам, ища в их доме утешения и покоя. Ей отдавали комнату сына Джона, а он ютился на диване в гостиной. Джон Страсберг рассказывает, что однажды ночью проснулся от того, что Мэрилин в ночной рубашке стояла рядом. Девятнадцатилетний Джон не знал, как поступить с женщиной, которой перевалило за тридцать и которая бормотала что-то об «одиночестве… и потребности поговорить…»
Сестра Джона Сьюзен вспоминает, как Мэрилин, пьяная от принятых лекарств и спиртного, «стоя на четвереньках перед комнатой родителей, скреблась в дверь…»